– Терех, Нина! Если мутант подобного типа не зарегистрирован, зарегистрируйте под названием «красавка». И… давайте, делайте свою работу, у вас пять минут.
Терех, белый, как разметка на шоссе, поплелся к трупу. Нина подскочила к нему, спросила: «Можно?» – и взяла под локоть. Ни дать ни взять барышня на вечернем гулянии.
Я глянул на детектор. Сменил магазин. Передернул затвор. Дал пинка Тощему по заднице.
– Вставай! Воды выпей из фляжки.
Толстый помог подняться Степану. Ему, кажется, досталось больше всех. Но он молодец, держался, автомат сразу подобрал.
– Можешь двигаться?
– Боеготов. Чуток раздышусь, и аллес гут.
– Три минуты.
За спиной у меня раздался вопль. В романах Майн Рида, фаворита детства моего, в каждой главе хотя бы разок фраза: «Из кустов раздался нечеловеческий крик!» Ну, или «с соседнего плота», «из пещеры», «из гущи мангровых зарослей»… Только там от этих криков у присутствующих кровь леденела в жилах. А у меня ничего не заледенело. В Зоне, когда человек кричит протяжно, когда он орет не переставая, это значит, что угроза не столь уж велика. Иначе он давно захлебнулся бы своей кровью и заткнулся.
Нина. Кто еще станет так надрываться?
Подхожу, держа автомат на изготовку. Не оживает ли наша милашка, не слишком ли мало для нее оказалось полутора десятков пуль?
Нет. Всё нормально. Лежит, не шевелится. Иной опасности не видно. Терех спокойно отрезает у мутанта «катраном» голову. Не понимаю нашу первую научную единицу.
Встряхиваю Нину за плечо.
– Вы что? Хотите еще десяток таких же сюда созвать? Они уже прислушиваются.
– Я… я… я… скажите… е-ему… – всхлипывает, – прикажите ему не делать… т-так…
Отворачивается.
Терех тоже не понимает:
– Нина, да ведь уже сделали съемку, вряд ли я вам тут что-то испорчу.
Нина порывисто обнимает меня, икает, хлюпает носом. Слезы, кажется, потекли.
– Так нельзя-а-а-кха-кха… у-у-у…
Чего нельзя-то?
Тощий дергает меня за локоть. Толстый громко гхыкает.
– А?
И Тощий извиняющимся тоном говорит:
– Дык… баба.
Да, подмечаю. И не одна. Только первая лежит, а вторая, кажется, так увлеклась обнимашками, что вот-вот объявит себя моей невестой. Кого из двух он имеет в виду?
Толстый уточняет:
– Это… не сладко девке… в Зоне-то.
А ведь точно. Нервная мне попалась первая научная единица, разок уже бывала в Зоне, но там, видно, простенькая ходка ей выпала. А тут – семь радостей. Не выдерживает девичий характер вида уважаемого специалиста, хладнокровно открамсывающего башку у другой девицы… пусть и немного странной по манерам своим.
– Ну… – пытаюсь ее успокоить, – это не человек, это мутант. У мутанта можно…
Она всхлипывает еще громче. Что за ахинею я тут несу? Между тем Терех заканчивает свои мясницкие упражнения, кладет ампутированную голову в коллекторскую сумку и вытирает «катран» журналом «Наука и жизнь». Это дает мне новую идею.
– Нина! – отрываю ее от себя и гляжу строго. – Нина!
– А? – переспрашивает она и лезет опять обниматься, как младенец мамке на колени.
– Н-нина! Вы ведь хотели послужить науке? Собрать новые сведения? Драгоценные данные?
– Да-кха-кха…
– Ну вот! Воспринимайте случившееся как часть профессии.
И решительно отдираю ее насовсем. Хватит. Женат я или где?
Как ни странно, мои слова возымели на первую научную единицу наилучшее воздействие изо всех возможных. Она начала успокаиваться, вынула платочек, губоблеск, расческу…
– Терех, – говорю, – а собачка? Собачка-то тоже из местных.
Во-первых, потому что огромная, как кабан. Во-вторых, потому что шерсть ее отливает сталью. Настоящие собачки такую тварь за версту обойдут.
Но он в ответ махнул рукой:
– Мутант «Серебряный волк». Давно известен. Его полно по всей Зоне.
Ну что ж, тогда…
– Продолжить движение!
Станция метро «Юго-Западная», как выражаются специалисты, – «мелкого залегания». А раз мелкого, то эскалаторы ей не положены. Две лесенки с двух сторон, и всё. Простота, дешевизна.
С той стороны, откуда спускались мы, лесенка оказалась развороченной, и я даже не пойму чем. Сама по себе станция – тупая. Одна из тупейших во всем московском метрополитене, где вообще есть, чем полюбоваться. Но только не здесь. Простые квадратные столбы держат свод. Стены облицованы плиткой, как в ванной. Самые простые светильники, которые сейчас, понятно, не горят. Конечно, кое-где видны следы перестрелки – плитка посбита со стен, гранит пола исчиркан выбоинами. Но то, что раскурочило лестницу, к делу рук человеческих не относится. Прямо из центра ее словно забил родник какого-то раскаленного вещества, и потоки неведомой субстанции размыли ступеньки аж до самого низа, свернули налево, проделали глубокое русло в гранитных блоках, чтобы уйти вниз, на рельсы.
Аномалия? Наверное, здесь возникла какая-то мощная аномалия, но потом выдохлась и пропала. Детектор не показывает ничего. Рядом с чудовищной «промоиной» лежат два трупа, давно сгнивших и обглоданных местной живностью. Но… мертвые не кусаются, а опасности от изуродованной лестницы я не почувствовал. Ни лишнего тепла, ни лишних звуков, ни движения. И никаких угрожающих жизни излучений.
Я бросил гайку, а потом вторую чуть правее странного образования – туда, где у стенки еще оставались оплывшие фрагменты ступенек. Нормально.
– За мной, вниз! Включить фонари.
Сопровождение налаживает большой автономный источник освещения, им положено таскать такую штуку. Сталкеры называют ее «котел света». И очень она полезна: сидеть в глубоком мраке – штука безрадостная. Вы поймите, ребята, правильно, у меня очко не играет, но человек худо приспособлен к дракам в полной темноте.
Вывожу всех к центру зала. Метрах в тридцати от нас малость расплываются очертания двух колонн. Детектор показывает аномалию «рой», смертельно опасную. Но чтобы она сработала, следует в нее вляпаться. А это надо сильно постараться. Не подойдешь к ней на расстояние вытянутой руки, и она тебя не цапнет. Мирная…
Если какая-нибудь дрянь полезет к нам от одного выхода или от другого, тут достаточная дистанция, чтобы выпустить в нее целый рожок. В одну сторону назначаю наблюдать за платформой Степана, в другую сторону – Толстого. Остальным говорю:
– Отдых. Можно поесть. Можно снять вещмешки. Кому кое-что надо – с края платформы, напряжения всё равно нет, не ударит. Только отходить не дальше, чем пять на пять шагов.
Нина, как подрубленная, падает на пол. Что? Аномалия? Нет, смотри-ка, обмахивается платочком. Упрела бедная, и ноги не держат. Тянется за таблетками. Ловит мой взгляд и поясняет:
– Это не успокоительные, а от давления. Про от давления вы ничего не говорили.
До смерти хочется спать. Год жизни отдал бы за четыре часа спанья. Нет, год не отдал бы… месяц. Неделю. Возможно.
– Степан! – зову. – У тебя кофе был. Дай, если не жалко.
Вливаю в себя две термосных крышки. Можно жить…
На том свете отдохнем. Не напрасно же людей хоронят в лежачем положении… Жаль только, подушку под голову класть не додумались.
Толстый, вглядываясь во тьму, ударными темпами уничтожает провизию. Предлагает всем присоединиться. Никто не хочет. Мне просто неохота, а остальным, кажется, кусок в горло не лезет. Привыкайте, ребята. Зона. И она вас, кстати, еще не била, в лучшем случае – щекотала… А Толстый, натура здоровая, крепкая, мощно работает челюстями, перемалывая домашнюю стряпню.
Если кто не понял, ребята, – у брака есть положительные стороны.
Говорила мне бабушка, пережившая трех дедушек, один из которых был моим: «Пока не убедишься, что борщ варить умеет, – не женись!» Катька моя, кстати, умеет… Любопытно, что бабуля подсказала бы внучке, будь у нее внучка? «Пока не убедишься, что может крепко дать в морду кому-нибудь, кроме тебя, – не выходи замуж?»
Тощий подваливает ко мне.
– Тим… а вот скажите, Тим… есть у нас шанс еще артефактик-другой нарыть? Такая жизнь пошла, без бабосов чистый зарез… Как у нас по маршруту на будущее… предусмотрены артефактики?
Силён. Маньячит как взрослый.
– Как получится. Может… артефактик нароешь, а может, и самого тебя зароют.
А потом отчего-то добавляю – хотя на кой мне с Тощим умные беседы вести? не в коня корм:
– Будущее… если прошляпим свое будущее, кругом и повсюду станет Зона. Жителями Зоны окажемся. Вернее сказать, ее подыхателями.
Тощий осклабился хитро:
– При любой погоде жить можно. Был бы карман не пуст!
А я вспоминаю, как учился, до своей первой ходки, в сталкерском клане «Орден». Потом выяснилось, что не настоящий это клан, фальшивка. Из нас там «отмычек» вытачивали… Но все-таки среди фуфла встречалось там и кое-что настоящее. Натаскивал нас один матерый сталкер, звали его Лис. Как-то во время занятия на полигоне он сказал, мол, пропади она пропадом, Зона, сколько нормальных людей там кости сложило! Кто-то из наших, романтик буев, спросил тогда: «Ну а не похер ли? Пусть будет еще одно место, где храбрый и ловкий мужик сможет заработать на жизнь. Мы здесь-то живем каждый день хуже, чем в Зоне, пашем за три копейки, и каждая сволочь норовит нас развести». Лис помолчал, а потом сказал просто: «Парень, в аду тоже можно разжиться артефактами. Зона, поверь мне на слово, – филиал ада. И если ее будет слишком много в нашем мире, мы будем жить, как в преисподней. Тебе что, собственного мира не жалко?»
Хороший человек был Лис. Всё хотел оттащить нас от Зоны. Показывал, как там выживать, как вертеться, а время от времени всё же предупреждал: лучше не ходить туда, лучше не иметь с Зоной дел. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Хотя, вроде, это против его ремесла шло. Если нет охотников Зону посещать, на кой нужен тренер по сталкерскому делу?
В общем, хороший человек был Лис.
И сейчас я его словами отвечаю Тощему. Про филиал ада. Точнее ведь не скажешь.
А Тощий мне в ответ заводит свою философию. Да такую, от которой тошно становится.