– И на кой нам твой собор?
– Вокруг него – чудесная лужайка. Открытое, ровное место. Дальше – спуск к реке, а за рекой – дали, дали… Прекрасно. Душе весело.
Клещ посмотрел на меня с большим подозрением. Как на двухголовую зверюшку из Кунсткамеры посмотрел.
– Пси-воздействия не чувствую… Может, ты перегрелся, Тим?
Вот они, черствые души физикоматематиков! Им о тонких материях, а они – как баран на новые ворота…
– Что неясно, Клещ? Открытое ровное место и да́ли. Дали, мать его, дали! До хренищи далей в правильную сторону.
– А.
– И гениальное архитектурное сооружение. Высокое, прекрасное. Любуйся – не хочу. Хоть вблизи, хоть издалека, – красотища.
– Угу.
Тут Фил начал просекать, что ему есть о чем беспокоиться.
– Мы… не летим?
На сей раз тело барыги транспортировали спецназовцы. Они же вытащили откуда-то из музейных запасов стол с двумя стульями и поставили их посередь лужка.
Я не побрезговал лично примотать Фила к одному из стульев. Так, чтобы ему удобно сиделось и несподручно было рыпнуться не по делу. Носовой платочек свой не пожалел, накрыл темечко гаду, чтобы не напекло.
А затем я отозвал Толстого в сторонку и тихо-тихо передал ему три вещи: деньги, бриллианты и пакетик с листочками.
– Костя… не знаю, как сказать… Если я отсюда не выберусь, деньги – моей жене Кате, бриллианты – семьям ребят, которых сегодня скосило, а листки – Яковлеву. Насчет листков: за них сполна кровью плачено. Они дороже моей жизни или твоей… Яковлеву их передай, что бы ни случилось и любой ценой. Всё понял?
– Понял. Только… я думал, всё, на сегодня пошабашили…
– Главный аттракцион еще впереди.
– Сделаю. В точности, как ты сказал.
Если кто не понял, ребята, Клещу я всё это не передал, хотя он мне сто лет знаком и оба мы кой-чем серьезным друг другу обязаны, по одной простой причине: Клещ – ветер. Сейчас со мной, помогает, через час улетел неведомо куда, через два вернулся и с ног сбил, через три – не сыщешь его. Очень уж непредсказуемая персона – Клещ. А мне надежный результат нужен, уж больно много жизней от него зависит.
Я занял второй стул, напротив Фила. Он смотрел на меня мрачно, однако разговор завести не пытался. Видно, хотелось ему самостоятельно просчитать нашу затею.
Подошел Клещ и спросил его:
– Выпить хочешь?
– Нет.
– А придется.
С этими словами Клещ протянул ему фляжку. Литровую вэдэвэшную фляжку советских времен с котелком и подкотельником. Хорошая, кстати, вещь.
Фил, морщась, сказал:
– Что хоть там? На такой жаре…
– Коньяк «Боуэн». Почти полторы бутылки любимого напитка на тебя извожу. Сам с утра едва пару капель принял. Поверь, мне этой прекрасной жидкости очень жалко.
Фил отхлебнул.
– Еще.
Фил с удивлением сделал еще один глоток.
– Теплый…
Клещ ответил:
– Не понимаешь. Тебе придется залить внутрь где-то треть фляжки. Можно больше, меньше нельзя. Это для начала. А потом будешь добавлять. Тим вон за тобой присмотрит, чтобы не отлынивал, а заодно умной беседой развлечет.
Фил посмотрел на Клеща с видом: «Вы это не вольете в меня ни-ко-гда». Клещ посмотрел на Фила с видом: «У тебя нет выхода». И уговорил. Умеет…
Барыга честно выхлебал полфляжки. Я дал ему запить обычной водой. А потом сам сделал пару больших глотков и тоже запил.
– Вредно это – водичкой… Врачи говорят, руки трястись будут.
– А я, Клещ, регулярно практиковать не собираюсь, – отвечаю на его укоризну. – Ты лучше скажи, к чему ты с собой целый литр коньяку носишь?
– Я теперь без него не живу. Как-то мотор глохнет, думать хочется и развлекуха не берет. Вовремя ты мне попался, хоть жизнь какая-то…
Стареет приятель мой. Надо бы мне к нему как-то поближе… ну… когда выберемся.
– Тебе пора, – говорю я Клещу.
А он глядит на меня… не знаю… не скажу, даже, как глядит. Держись, мол. Постараюсь не подвести, мол. В случае чего, мол, так надо было. Сам же ты, мол, сюда влез и меня втащил. Так?
Так, Клещ.
Будем жить, Клещ.
…Минут через семь оба вертолета устрекотали вдаль. К железнодорожной станции Депо, большой бестолковой промзоне, Николо-Перервинскому монастырю и строительному крану, торчащему посреди недостроя, будто стальное дерево, бесстыдно отрекшееся от доброй старой зелености в пользу бесстыдного окраса «оранж».
– Я-а… плевать хтел на ваш драцкий кньяк. Не прбрало ничуть. Думш, я пьян? Нчть. Нкпли. Всевжу. Всесбражаю. Ждешь гостей. Гстей. Кого т’ждешь? Ма-альчка моего. Ма-альчка. Бльше некого тут ждать. Потому и Клща не оставил. Клща… нет, Клеща… его зовут… да. Клеща… он почует здалека. Мальчик. Прдёт, убьет. Клещ знает: прдёт, убьет его. А ты… ты… интерсный ему. Любоптный… Не убьет так сразу. Мне грли… мне говорли… ты с клеймом… Мальчику интерсно… А ты… ты накачал мня… накачал сбя… поня-атно… Сидят двое об’пьяные. В глвах – бардак! Не разбрёт… не разберет так сразу… кто что хочт. Не почует. Жде-ошь…
– Допустим, жду, Фил. Это, знаешь ли, не секрет.
– А зачем?
Слишком уж трезво он задал этот вопрос. А трезвость ему сейчас не нужна. Совсем.
– Хочу провести переговоры. Есть деловое предложение, Фил. Твоя жизнь – один из бонусов за сделку.
– Перегово-оры? Странно тыйх тут начл.
– Выпей еще.
– Зачем? Худо мне…
– Не обсуждается.
И он пьет. Не знаю, может, он на самом деле клюнет на слово «переговоры». Или хоть задумается, усомнится. Мне очень надо, ребята, чтобы в его подлой башке плавало хоть что-то, помимо хмеля, злобы, страха и желания убить. Хоть что-о, из-за чего сверхсталкер, когда он явится сюда, выпишет мне лишние пять, а лучше – десять секунд жизни.
Идет второй час нашего ожидания. Скоро сумерки опустятся на опустевшую Москву, и тогда всей нашей затее – конец.
Но пока солнце шпарит вовсю, пот катит по лицу, пот заливает глаза, пот течет по груди. Скоро весь я, наверное, стеку в берцы.
Фил пьяно бормочет себе под нос разнообразные догадки, одна причудливее другой.
Странно, над Зоной птиц нет. Раньше по лужайкам Коломенского скакали наглые вороны, хитрыми фланговыми маневрами подбираясь к припасам беспечных отдыхающих. Некоторым удавалось стырить…
О…
На правое плечо мне ложатся теплые шершавые пальцы. Я чувствую, как они касаются моей шеи, поэтому и знаю – теплые, шершавые.
Смерть моя пришла за мной. Холод ее наполняет мои внутренности, и я каменею. Дыхание прекращается во мне. Сердце сжимается, пропускает удары. Ничего во мне сейчас нет, я – чаша, наполненная ужасом. Больше ничего нет во мне.
– Мири-иться приш-шел? Глу-упый был. Теперь хо-оший… Играться бу-удем?
Ребеночек. Очень любопытный мальчик.
Господь, не оставь меня! Не дай мне тут сдохнуть, Господи!
То, что стоит у меня за спиной, делает шаг в сторону. Теперь я вижу это полностью. Всё-таки не его, а именно это. Огромное существо, большие совиные глаза. Руки измазаны кровью. Губы и щеки измазаны кровью. Стоит на одной ноге, подогнув другую, – так, как никогда не встал бы человек. Это не наша, не человеческая поза, у нас мышцы не приспособлены для таких поз.
Нависает надо мной.
Мы не можем существовать с этим в одном мире.
– Сынок, ту-цал, – произносит Фил. Ясно видно, что коньяк не имеет над ним власти.
Я не смею пошевелиться.
– Хоро-оший? – пустые глаза, никаких чувств. Но голос… голос наливается сомнением. Что-то почуял?
Фил спокойно приказывает:
– Убей его. Убей сейчас. Риль!
И мне кажется, что я улавливаю движение руки сверхсталкера. Видел ли я его на самом деле? Сверхсталкер обычно двигался очень быстро, я не мог воспринять ритм его движений на пике ускоренного режима, но, возможно, сейчас он не чувствовал опасности или все-таки колебался: не придет ли мстить за меня «сильная хозяйка»?
Его рука начала перемещаться к моей голове. Тысячу раз я потом вспоминал этот момент, и скажу все-таки: да, какую-то долю секунды я видел ее перемещение в воздухе над столом…
А потом из его груди выплеснулась кровь. Брызги ее упали мне на лицо – на нос, на нижнюю губу. Брызги ее упали мне на грудь. Брызги ее упали мне на шею и на плечи.
Брызги ее…
Фил вскрикнул и опрокинулся на траву вместе со стулом.
А «сынок» стоял надо мной, не шевелясь. Руки его бессильно повисли.
– Играться бу-удем?
Второй гейзер светящейся крови вырвался из его груди. Кровь залепила мне глаза. И я не увидел, нет, я только услышал, как рухнуло на землю громадное тело.
Паучиха бьет на четыре километра, а до строительного крана – меньше четырех…
Но больше полутора.
Мертвое тело осмотрел храбрый военный медик, который за очень большие деньги согласился на единственную ходку в Зону. Он вертел сверхсталкера так и этак, потом сказал веско:
– Летальный исход. Никаких признаков жизни.
Но мне всё же хотелось отрезать мертвецу голову. Не из научных соображений, как делал покойный Терех, нет. И не от коньячной одури. Мне, ребята, было просто страшно, до жути страшно, что вот это оживет.
Меня оно не убило по чистой случайности…
Толстый поинтересовался:
– Что делать с ним будем?
– Сопровождение оттащит к вертолету и погрузит.
– Нет, Тим, такого не произойдет, – раздался голос Клеща у меня за спиной.
Толстый и старший лейтенант Бекасов посмотрели на него с подозрением. В глазах у них читалось: «Этот-то что еще тут раскомандовался!»
А Клещ глянул на меня внимательно и сказал:
– Старший группы вам всё объяснит. В смысле, почему на большую землю тело вывозить нельзя.
– Товарищ военсталкер уже отдал нам прямо противоположный приказ! – начал заводиться Бекасов.
Ну еще нам тут подраться! Вот веселья-то будет – полные штаны. Ладно, разберемся.
– Отойдите, – приказал я им, – у товарища эксперта секретная информация. Остальным допуска не хватает.
Отошли. Недалеко, слава богу, – в аномалию без призора не вляпаются. Мы остались вдвоем.