Их нет хотя бы потому, что никто из нас никогда даже не стоял в ситуации выбора.
Даже тогда — в отлично обоим нам памятном мае девяносто восьмого. Ни ты, ни я, ни Ник. Ни даже Ник.
Тебе в то утро выбирать было не из чего. Единственная альтернатива валялась, окоченевая, перед тобой в вонючей луже засохшей крови. Неминуемую смерть нельзя считать альтернативой и вопрос стоял только так: хватит ли у каждого из нас силы и гибкости трансформироваться для совсем другого существования (как, не знаю, у рыбы в высыхающем водоеме)? У тебя — хватило, ты сумела отрастить легкие и конечности. У меня мало что вышло: я все больше ползаю, задыхаюсь и вряд ли долго протяну.
Не стоит вообще преувеличивать способность человека к осмысленному выбору. Ни хрена мы как правило сами не решаем (даже те, кто способен осознать сам факт выбора). Решает не сила наша, а слабость — не разум и воля, а рефлексы. Физиология. Клетки центральной нервной системы.
У Ника последняя была с неустранимым дефектом под названием «стойкая суицидальная фиксация» (помнишь его исполосованные с внутренней стороны предплечья?). Поэтому Ник восемь лет уже как на Новом Болдерайском кладбище. У меня — набор мелких и крупных неполадок: фобии, неврозы, алкоголизм и патологическая асоциальность. И вот он я: ни с чем, ни при чем, никто, нигде. У тебя… ну, про себя ты сама много писала.
Если ты сравниваешь, к чему мы оба пришли за эти восемь лет, ты, наверное, испытываешь некое запланированное спокойное удовлетворение: вот наглядное подтверждение, что ты сумела выжить. По сравнению с моим пьяным бродяжничеством (я ни на децл не красуюсь: это существование действительно сводится только и исключительно к бессмысленному пьяному полусумасшедшему мелкоуголовному бродяжничеству) ты действительно ЖИВЕШЬ, живешь комфортно и полнокровно, имея основания для довольства собой и миром… Точно так же, Ксанка, как я все эти восемь лет, вспоминая Ника, говорю себе: ну ты хотя бы ЖИВ. Хотя бы физически. Ходишь, говоришь, превращаешь кислород в углекислоту, а жратву в какашки…
А знаешь что НА САМОМ ДЕЛЕ? На самом деле не только мы с тобой за это время пришли к одному и тому же — а мы оба спустя восемь лет пришли к тому же, что и Ник!
Мы оба — покойники, Ксюха. Неважно, что ходячие. Так даже хуже (ибо сказано: «хороший покойник — мертвый покойник»). Монстры, (анти)герои того самого жанра, что мы с тобой столь горячо обсуждали последние месяцы. Ну а что жизнь после смерти, не-жизнь то есть, у нас с тобой разная — дело исключительно эстетики. В этой разнице есть своя логика, хотя она ничего не меняет и не отменяет. Я, социопат, не способный нормально существовать среди себе подобных и всю дорогу терявший социальные и человеческие связи, в итоге просто развоплотился. Сделался чем-то вроде привидения. Это ведь впрямь не фигура речи: меня не видят в упор — буквально!
А ты — ты таки умерла в своем прежнем качестве. В качестве носителя разума. Ты захотела стать такой же, как те, у кого его и не имелось никогда (не в принципе — а как доминанты существа). Но ты — это ты: такая как ты есть, и для тебя-то он был доминантой! Нельзя себя настолько изменить — можно только убить. Ты сделала это. И умерла.
Ты продолжаешь есть, пить, выступать по телику, сосать кому-то член, тусоваться по кабакам, менять прокладки, катать сценарии, испражняться, ездить в Барселону — но ты покойница. И ты ведь сама это знаешь. Просто стараешься об этом не думать. Но получается чем дальше, тем хуже — правда? Потому что распад тканей-то идет: наступает и пропадает окоченение, появляются трупные пятна, буреют кайма губ и углы глаз, зеленеет, начиная снизу, живот, крепчает запашок меркаптанов… Принюхайся — от тебя же невыносимо смердит. Посмотри на себя, остановись и посмотри внимательно: на эти раздутые руки и ноги, на вспученное туловище, на серо-зеленую кожу в грязной венозной сетке, на лопающиеся, исходя газом и сукровицей, гнилостные пузыри с бледно-желтым дном. Потрогай себя — видишь, как легко снимается эпидермис? Глянь в зеркало: ты узнаешь это толстое перекошенное лицо с шевелящимися в углах глаз личинками, с текущей изо рта бурой жижей? Оно тебе нравится? Ты довольна, Ксюха?
Ксения сморщилась, но дочитала до конца. Брезгливо кликнула другую страницу, пробормотала: «урод больной… ебанько», потом вдруг фыркнула. Прикрыла на секунду веки, слегка передернула плечами и решительно взяла телефон. Нашла в памяти номер, мотнула головой, отбрасывая волосы с уха.
— Саша?.. Привет, это я, Ксения… Слушай, помнишь, ты говорил о таком Максиме Лотареве?
39
— Так чего, эта хата так все время пустая и стоит? — спросил Паша.
— Да вроде нарисовались уже какие-то претенденты-родственники, что ли. — Знарок пожал плечами, затянулся. — Но пока они права на нее не имеют. Они приезжали из Латвии своей, но когда срок у виз кончился, обратно свалили…
— А этот — залез туда?
— У него ключи остались. Он же бомжует. Смотрит, видимо: пустая хата. Ну, взял, зашел…
Паша хмыкнул. Знарок тряс пепел в окно с опущенным стеклом и смотрел через пустой двор на первый подъезд восьмого дома по улице Бакунинской. Этой суке Назаровой он, конечно, не доверял — но как только услышал вчера от нее про Лотарева, сразу послал ребят пробить гординскую квартиру. Оказалось, не соврала коза — этот урод, надо же, действительно там живет. Знарок поставил наружку. Поздно вечером Лотарев вернулся в квартиру. Знарок взял Пашу и мигом приехал.
Это была удача. Это была удача, на которую он и надеяться не мог. Ну что, спасибо Назаровой, хмыкнул он про себя… От же злоебучая девка. От же сука. Всех сдала. С Гордина своего начиная…
На хера она именно Аркаше-то стукнула, что он нал получать будет? Дацко думает, она не знала, что КБИ отмывал бабки вместе с «Логосом», что ребята из «Логоса» сами напрягли Гордина их для своего Фонда (как бы!) снимать… Гордин же, мудак, пробился в очередной раз кругом, задолжал всем, причем какие-то немереные суммы — вот они его и подписали этим заниматься: сами уже, по ходу, ссали, знали, что у банка проблемы начинаются… Но дура Назарова-то думала, что Гордин собирается «Логос» кинуть, партнеров своих типа, — ну и стукнула Аркаше, у которого пол-«Логоса» друганы. Она правильно понимала, что Дацко Гордина не переваривает и подляну ему устроит по такому случаю обязательно. Ну, Дацко и устроил.
Знал же, гад, что Знароку бабки позарез нужны… Конечно, Знарок за это ухватился. И как, на хрен, сначала-то все удачно шло! Узнать, что КБИ засвечен, майору, конечно, было нефиг делать. А потом прессануть под это дело козлика, что выдачу оформлял, и узнать, как и когда будут обналичены без малого восемьсот штук… Козлик сказал, Лотарев — это не человек, это только паспорт: Гордин, мол, тоже не дебил и тоже ссыт на себя все писать. Если б Знарок знал, что Гордин сам из Латвии, он бы об этом Лотареве хоть сразу не забыл бы… Майор досадливо выбросил сигарету, достал волыну и вщелкнул обойму. Сунул пистолет за ремень.
— Точно у него ствола какого-нибудь не окажется? — озабоченно осведомился Паша.
— Да какого ствола… Это совсем теплый придурок… Пошли. — Он вылез из машины и посмотрел на гординские окна.
Из двух, выходящих во двор, одно, темное, было приоткрыто, в другом горел свет. Слабый — не верхний, а вроде как от настольной лампы. Секунд через двадцать там даже мелькнула тень. Ни хрена придурок не подозревал. Что он все-таки знает?.. Что-то же наверняка знает. Про бабки… Про Гордина… Откуда он, падаль, может знать про Гордина? Но если не знает — то что это был за прикол со звонком Назаровой, когда она сюда приперлась? «Redrum», «murder», «убийство»… Или это не он? Да какого хрена — не он! Кому еще?
Знарок набрал код, они зашли в подъезд.
…Надо сказать, Знарок все же стреманулся тогда — когда услышал от Дацко про этот «redrum» и что на каком-то сайте кто-то зачем-то косит под Гордина. Пришлось знакомиться с Назаровой, заливать ей, что они с Игорем старые приятели. Эта коза его тоже сбила с толку — когда она ему «Синефобию» свою показала, Знарок вообще не врубился: че за бред, че за «тайная история кино»?.. Он же ни хера не понимал, что происходит, ждал какой-то подляны — потому так и облажался со Смирновым. Его срубило, что Смирнов, Butcher Boy, выложил эту цитату про труп: «…значит, с момента смерти миновало около месяца». Месяца! Ведь почти ровно месяц тогда прошел!..
— Давай, — кивнул майор Паше, — ты пешком, я на лифте.
Он нажал кнопку — заурчало где-то наверху… Ну и приперся к Смирнову в Питер и наехал, не особо стесняясь… Откуда ж он знал, что эта курва безногая (которая, оказалось, совершенно не в курсе главного) на ментов работает и всем обо всем стучит: и питерским, и московским, причем еще и в УСБ…
…Знарок потому вообще дергался, что понимал: дела его по жизни — изрядное говно, он и так слишком засвечен, если что — сдадут начальнички за милую душу. И тут такой косяк с Гординым! Слава богу, жмура еще удачно оформили. (Тоже, блин, стрем был: куда его девать?! Под несчастный случай не закосишь же! Зарыть? Где зарыть: зима, мороз, земля как бетон…) Хорошо трупореза знакомого иметь, про которого много интересных вещей знаешь и которого за яйца держишь. Доктор, молодец, сплавил его по-быстрому в крематорий. И как вовремя, оказалось: уже меньше чем через месяц шухер начался! Откуда этот Шалимов херов взялся?.. И бах — уже прокуратура всех трясет. И кто-то вспоминает про труп со следами пыток и огнестрельными!..
Знарок знал, что с самим трупом — все, хрен чего докажешь. Но ему совсем не надо было, чтобы имя Гордина лишний раз прозвучало рядом с его именем. Потому что КБИ убэповцы уже начали потрошить, и что муровец Знарок интересовался схемой отмывки незадолго до пропажи Гордина — знали, конечно. Знарок пообщался с этим Валяевым: мужик, вроде, не полная сука, но себе на уме — так что если не дай бог пойдет накат…