— У меня не все стыкуется… Если Накамура и есть тот маниак, то почему он изменил своим традициям и перестал вырезать иероглифы? И как такой изувер смог завоевать доверие сеньора Руэды? Ведь капитан дал слово чести, что в команде нет мерзавцев.
— Всему можно найти толкование, — рассудил Алекс, вновь берясь за рулевое колесо. — Положим, он специально прекратил резьбу по коже, чтобы никто на шхуне не вспомнил про узкоглазого убийцу из Мексики. А то бы уже давно распознали и изловили… Насчет капитана — либо они в сговоре, либо Руэда просчитался. В душу каждому не заглянешь, а все эти японцы с китайцами вуалируют свои чувства не хуже первоклассных актеров.
— Но что за причуда — убивать матросов на корабле? Какие у них богатства? Разве что райское дерево у Санкара, но капитан велел вернуть его в рундук до прихода в порт. А Мак-Лесли, Нконо, Хардинг? Тоже богачи?
— На то он и маниак, чтобы поступать нелогично, — философски изрек Максимов.
Анита накинула ему на плечи американский мундир.
— Надевай. Пусть пока побудет у тебя… И вот еще одна головоломка: зачем Накамуре понадобилось снимать его с трупа и забирать себе? Рвань, вся в крови… Проку с нее ни малейшего, зато она может уличить.
Алекс не нашелся, что возразить, и безропотно влез в маломерный сюртук. Застегивать не стал, оставил нараспашку.
— Жарко… — он вытер тыльной стороной ладони пот со лба. — Значит, выжидаем?
— Да. Будь настороже, дело может обернуться по-всякому…
Оставив Алекса на посту, Анита направилась к корме, зорко поглядывая на немногих пока еще избежавших гибели членов экипажа. Ее передернуло, когда она увидела, как зашивают в кули покойников. Подумалось, что пережить еще одну прощальную церемонию будет тяжко. И станет ли эта церемония последней?
Вероника возилась с котлом. Он, собственно, имел уже все основания считаться вымытым, однако она с присущим ей максимализмом начищала его до блеска и жаловалась в пространство на нерадивых матросов, доведших кухонный инвентарь до паскудного состояния.
На расстеленных тряпках сохли тарелки, ложки и пара ножей, которыми Вероника при готовке разделывала мясо. Анита взяла самый длинный и широкий тесак — тот, с которым ночью на нее набросился Нконо. Тронула пальцем лезвие.
Вероника заметила ее действия и не преминула обрушиться на бывшего, пусть и усопшего, кока с новой порцией критики:
— Это ж какой, Анна Сергевна, лодырь! Ножи затупил, что твои валенки… Нет, чтоб взять оселок да подточить!
— А ты, я смотрю, подточила?
— Так нешто мне глядеть? Подточила, а как же. Любо-дорого!
Анита украдкой, чтоб никто не подсмотрел, приставила нож к выемке между большим и указательным пальцами и, слегка надавив, сделала легкое резательное движение. На коже вздулся красный кровяной шарик. Анита зажала ранку губами, а нож обтерла о тряпку. Да, остер как бритва! Хоть капусту шинкуй, хоть человека препарируй — сгодится для всего.
Минут сорок спустя праздный променад привел Аниту к шлюпке, в которой корпел над журналом сеньор Руэда. Он с головой ушел в писанину, словно клерк в уездной конторе. Незаметно приблизившись, Анита открыла, что пишет он не в журнале, а на какой-то бумажонке, выстраивая в ряды убористые бисерные буковки.
Подсмотреть бы еще, что именно он там выводит… Но нет — едва заслышав ее шаги, капитан оторвался от каллиграфических упражнений и сунул бумажонку между страниц журнала.
— Вы что-то желаете мне сообщить, сеньора? — воззрился он на нее, полуприкрыв глаза, как делают люди, не желающие выдавать своих истинных эмоций.
— Да… Нет, не сообщить… Я желала спросить, далеко ли мы от торговых путей? Нам, вероятно, следует держаться к ним поближе. Появление какого-либо судна может оказаться спасительным для нас…
Сеньор Руэда воспринял ее идею без энтузиазма.
— Я уже говорил вам, что на моей шхуне есть те, в чьих интересах побыстрее перебраться на континент. Они не захотят пересесть на судно, где могут подвергнуться задержанию.
— Но здесь им грозит гибель!
— Гибель грозит везде. В море — ураганы, на суше — ягуары, ядовитые змеи, индейцы… Будем оптимистами, сеньора!
Анита прекратила речи, но не уходила. Капитан захлопнул журнал и выбрался из шлюпки. Видно, ему пришла в голову мысль, что он слишком засиделся.
Чтобы отвлечь Аниту от тем, которые явно ему претили, он сделал комплимент Алексу, отметив его дар к судовождению, а затем уверился, что Накамура, Рамос, Джимба и Карл находятся в добром здравии. Они закрепили паруса и подготовили все для предания воде тел погибших товарищей.
— Мы закончили, капитан, — доложил Рамос. — Вы идете?
— Иду… — Руэда спрятал журнал за пазуху, еще раз оглядел палубу. — А где служанка? Я ее не вижу.
— Я тоже, — Анита выразила обеспокоенность. — Она была на корме, мыла посуду, но теперь ее там нет.
— Она что, в каюте? Я же запретил…
— Не будьте так жестоки. Иногда женщине надо уединиться, чтобы привести себя в порядок…
— Я сыт по горло трупами! — заревел Руэда. — Где она?
И, презрев свою начальственную вальяжность, он зарысил к кормовой каюте. Анита еле поспевала за ним. Он рванул хлябавшую дверь и ступил на порог.
Вероника лежала на тюфяке, запрокинув голову. Волосы выбились из-под чепчика, который она на шхуне не снимала, пожалуй, ни разу, и длинными гусеницами облепили лицо. В двух вершках от нее валялся окровавленный тесак, ею же и наточенный. Вне сомнений, этим предметом ее и убили. В правой руке она стискивала поварешку — не иначе как оружие, к которому прибегла от безысходности, чтобы защититься от врага. Но тот оказался сильнее и ловчее, нанес разящий удар в самое сердце. Об этом свидетельствовала расплывшаяся на рубахе клякса, еще не успевшая подсохнуть и превратиться в корку.
— Вероника… Боже! — у Аниты подкосились ноги, и она рухнула на колени.
— Сеньора, сеньора… встаньте! — заблеял капитан в несвойственной ему манере.
Он тоже был поражен. Впервые на судне убили не кого-то из команды, а пассажирку, появившуюся не далее как вчера. Это ли не доказательство, что «Избавитель» во власти безумца, которому все равно, кого губить?
Выкрик Аниты разнесся по палубе, и на ют прибежали все, чьих ушей он достиг. Не было только Алекса, он, стоя на носу, мог и не расслышать.
Анита вытянула дрожащую руку, но тут же спрятала ее в широкий рукав туники, словно тело горничной обожгло ее.
— Смотрите! Вот… на рубашке…
Пятно крови не помешало собравшимся в дверях разглядеть вырезанный на ткани четырехугольник с двумя закорючками. Ровно такой, как на мундире, что носил сейчас Максимов. Иероглиф «четыре», роспись маниака.
Капитан Руэда издал скрежещущий звук, мало не перекусив трубку пополам. Джимба, Рамос и Карл смолчали, они, может статься, и не знали историю про грозу американских офицеров. Зато Накамура… Он растолкал товарищей, оттолкнул Аниту, как неодушевленную помеху, и, хищно нависнув над трупом, испустил истинно ястребиный клекот:
— Дарэ гайя цу тан да? Кики теи наи!
— О чем это ты, друг? — Руэда повернулся к матросам. — Кто переведет?
Анита не владела японским, но сочла, что смысл сказанного боцманом понятен.
— Люди с Востока относятся к смерти не так, как мы. Для них это скорее не безвозвратный уход в небытие, а переход в иное состояние… Но смотрите, как он взволнован! По-моему, он спрашивает, кто это сделал… Не верит, что это действительно свершилось…
— Кто-нибудь видел, чтобы он вел себя так, когда убивали, например, Нконо или Санкара? — это задался вопросом нелюдимый Карл.
— Никто… никто… — прошелестели Джимба и Рамос.
— Так что же с ним? Он не в себе!
Подмечено точно. С Накамурой происходило сверхстранное. Он провел рукой по багровой метке на одежде Вероники, понюхал запачканные пальцы и завыл, словно одинокий волк в лесу. Все пристально смотрели на него. Анита на всякий случай отодвинулась подальше.
Глаза Карла налились красным, как у быка, он прерывисто задышал.
— Так это ты? Ты их всех?..
Накамура не позволил ему договорить, закрутился на месте, подобно балетному танцовщику, при этом и капитан, и Рамос, и Джимба отлетели от него и попадали на палубу. Устоял лишь Карл. Он со звериным рыком сорвал дверь каюты с петель и двинулся с нею на японца, выскочившего на простор. Накамура сделал еще два пируэта и в последующем прыжке ухитрился двумя ногами отбросить противника далеко назад. Карл опрокинулся, дверь в его руках разломилась надвое. Однако он тотчас поднялся, расколол один из обломков еще пополам и в результате вооружился широкой занозистой доской, которую можно было использовать и как копье, и как дубину.
Накамура не отступил, принял оборонительную стойку, но внезапно его скрутил приступ кашля. Карл с доской наперевес помчался в атаку.
— Держите его! — крикнул Рамос и храбро подкатился под ноги рыжего рыбака.
Маневр оказался своевременным, иначе лежать бы японцу с пробитым черепом или распоротым животом. Карл, споткнувшись, выпустил доску и покатился по палубе, а Накамура все так же сгибался в три погибели и выкашливал розовато-желтые пенистые сгустки.
Капитан, массируя ушибленное бедро, направился к нему.
— Боцман! Стойте на месте… Я приказываю!
Японец не послушался и, через силу одолевая припадок, отбежал шагов на десять к носу. Он не видел, как за его спиной Максимов, оторвавшись от штурвала, ладит из тонкого линя лассо.
А Карл в это время боролся с Рамосом. Они катались по истоптанному настилу от угла каюты к мачте и обратно.
— Успокойся! — увещевал помощник капитана, погрузив пальцы в рыжие заросли на щеках рыболова. — Его нельзя убивать!
— Тогда он убьет нас! — Карл, потеряв над собой контроль, упирался в Рамоса коленом и колотил его кулаками.
Анита, выскочив из каюты, пнула разинувшего рот Джимбу.
— Чего застыл, кретин!
Она толкнула его в направлении сцепившейся парочки. Австралиец очнулся от спячки и помог Рамосу унять Карла, но им пришлось держать скандинава за оба локтя, ибо ярость его улеглась не сразу.