— Люк прикройте, — посоветовал Фастов. — Не хочу, чтоб слышали, как мы секретничаем.
Ему было, о чем сказать им, иначе не позвал бы. Анита вся обратилась во внимание, но торопыга Алекс вкрутился с вопросом:
— А на шхуне знают, что вы русский?
— И да, и нет. Капитан Руэда, царство ему небесное, был осведомлен о том, что я не совсем скандинав. Но подобрал он меня в Швеции, где я прожил полтора десятка лет.
— А как вы туда попали?
— Долгая история. В России меня преследовали, я кое-кому не угодил… Потому и перебрался в Стокгольм. Выучил язык, освоился, ходил с рыбаками в море. Ко мне привыкли, считали за своего… Как видите, меня с полным правом можно назвать и русским, и шведом. А для латиноамериканцев это и вовсе одно и то же. Но я-то о корнях не забываю… Так что счастлив приветствовать сородичей!
И он с истинно славянским радушием пожал руку Максимову, а затем троекратно облобызал его.
Анита посчитала, что дань патриотизму и ностальгии отдана, и вернула Карла Ильича к более насущным предметам:
— Вы о чем-то хотели с нами переговорить?
— Хотел… — Фастов отступил в глубину трюма и поманил их за собой. — Здесь уж никто не подслушает… — он прилепил свечу к бочке и заговорщицким тоном продолжил: — Руэда к убийствам не причастен. Клянусь! Когда застрелили Нконо, он все время был около меня, мы тушили пожар на палубе, и я передавал ему ведра — из рук в руки! И Санкара он не мог зарезать. Я тогда не спал, вышел покурить. Санкар прошел мимо меня — от ящика с фальшфейерами к борту. Я не видел, кто его укокошил, кинулся туда уже после крика вашей крепостной… А капитан все это время был у себя в каюте, ходил взад-вперед. Дверь была чуть приоткрыта, и его тень перекрывала полоску света…
— Важное свидетельство! Отчего же вы только сейчас это рассказываете?
— А что, капитана кто-то подозревал? — Карл Ильич подхихикнул. — Думали на кого угодно, только не на него. Поэтому я и молчал. А сейчас услыхал, как вы пытаетесь его очернить, и сразу вмешался.
— Кто его очернял? — оскорбился Алекс. — Нелли поделилась догадкой, только и всего…
Назревал спор, но Фастов вытянул вверх ладони с растопыренными пальцами, взмахнул ими и словно отсек бессодержательные словопрения.
— Господь с ним, с Руэдой! Я засвидетельствовал перед вами, что он не виноват, по одной лишь причине. Настоящий убийца все еще на шхуне! Понимаете, к чему я клоню?
Анита в знак понимания наклонила голову.
— Если исключить нас с Алексом и Веронику, то остаетесь вы, Рамос и Джимба. Кто же?
Карл Ильич укоризненно поцокал языком.
— Меня вы, значит, тоже внесли в реестр? Благодарю покорнейше… А ведь я вам услугу оказал, Анна Сергеевна!
— Какую же?
— Помните, как вы давеча из кубрика вылезали и застряли? Кто вас из окошка вытащил и от конфузии избавил, а? То-то!
Кровь горячей волной прилила к лицу Аниты. О, да! Как о таком забыть…
— Это были вы? А я гадала!..
— Выручить соплеменницу — святое дело. Я уже тогда подумал, что вы не из тех пустышек, что на балах фижмами крутят и в сплетнях упражняются. Вам же страсть как охота до правды докопаться?
— Да, — не стала лукавить Анита.
— Во-от… А мне охота жизнь сберечь. И себе, и вам.
— Каким образом?
Фастов обвел руками полукольцо, прося собеседников сдвинуться в тесный кружок.
— Сужу я так… Надобно этих двоих — Джимбу с Рамосом — лишить возможности напакостить нам. Тогда и не будет убийств. А я с вашей помощью берусь довести шхуну до берега.
— Лишить возможности? — проговорил Максимов раздельно. — Поясните. Как минимум один из них невиновен — за что же с ним так жестоко?
— Жестоко? Я вас умоляю! Мы запрем их в трюме, обеспечим всем необходимым. Посидят, а как причалим, выйдут на свободу. Никто не пострадает.
Перспектива арестовывать Джимбу и Рамоса восторга у Аниты не вызвала. Не по-людски это, нехорошо… Но коли вникнуть, то не так уж и неразумно. Карла Ильича тоже нельзя сбрасывать со счета, преступником может оказаться и он, но уследить и, в случае чего, справиться с ним одним будет легче. А за тремя — уследишь ли?
— Что скажешь, Алекс?
— Хм… — он испытывал те же сомнения. — Задача ясна, но как ее решить?
Его, как инженера, заботил технический аспект.
— Решим! — загорелся Карл Ильич, видя, что предложение принято. — Их двое, а нас трое. С вашей служанкой четверо. Ужель не одолеем?
По первости он заявил, что действовать надо гусарским наскоком. Разделиться на пары и напасть одновременно на обоих, чтобы те не смогли поднять тревогу и объединиться. Однако Алекс, в котором затрепетала военная жилка, развенчал эту стратегию в пух и прах. Он доказывал, что пары получатся так себе, ибо на женщин, как на бойцов, надежда слабая («Прости, Нелли!»). Посему надобно действовать всем скопом и всенепременно хитростью. Как? На этот счет у него вызрели собственные соображения, каковые он не замедлил воплотить.
Карл Ильич на скорую руку нахватал из бочонка солонины, из ящика сухарей и выбрался на палубу. Раздал еду товарищам по экипажу, и они устроили перекус у рулевого колеса. Этим моментом и воспользовался Максимов. Лавируя меж бочек, он добрался до кормы и приоткрыл лаз, который вел когда-то на ют. Сейчас на этом месте громоздилась груда деревяшек, смешанных с матрасным тряпьем и соломой. Убедившись, что Джимба отлучился, Алекс позвал Веронику, и она спустилась под палубу. Там он ввел ее в курс дела и дал необходимые указания.
Анита в приготовлениях не участвовала, ее раздирали противоречивые думы. Затея с временным арестом двух из трех подозреваемых виделась ей то гениальной, то идиотической. Она размышляла, терзалась и не могла прийти к однозначному мнению.
А операция, задуманная потомственным дворянином Фастовым, разворачивалась с кавалерийской молниеносностью. Сразу после трапезы Карл Ильич отпросился у Рамоса якобы проверить и укрепить заглушки в пробитом днище судна. Рамос ничего не заподозрил, он не отходил от штурвала и весь сконцентрировался на том, чтобы не дать кораблю-инвалиду самовольно свернуть с маршрута.
Фастов сбежал по лестнице в трюм и просигнализировал Алексу, что все готово, можно приступать к решительной фазе. Вероника по щелчку барина вознеслась посредством бочек из темного подпалубья и павой проплыла перед австралийцем.
Доверчивый Джимба расцвел в похотливой улыбке. Пышнотелая русская нравилась ему, он этого не скрывал. При всех своих аборигенских странностях он не был лишен тяги к прекрасному, а к женскому полу и подавно. На эту его слабость и уповали коварные заговорщики. Вероника, покрутив юбками, как кабацкая танцовщица, призывно стрельнула глазами на Джимбу, а после как бы провела взором черту от него к трюмному лазу. Все было проделано с истинно женским кокетством и вместе с тем предельно доходчиво — чтобы и лопух догадался, куда и зачем его кличут.
По части сердечных заигрываний Джимба оказался на редкость смышленым. Он глянул на Рамоса, чья спина виднелась из-за грот-мачты. Экс-помощник, а ныне капитан стоял, как мраморная скульптура, и сжимал рукоятки штурвала. Джимба мешкал всего секунду. Решив, что победа над красоткой, прежде столь неприступной, уже достигнута, он рассудил, что грешно будет не воспользоваться сладкими плодами любви. Вероника ширококрылой птахой порхнула в трюм. Ее объемные одеяния распушились, задев за края отверстия; она спешно прижала их руками к округлым ягодицам. Джимба не видел этого, он, искушаемый плотским вожделением, не спрыгнул, а вслепую свалился следом за прельстительницей. И это стало его роковой ошибкой.
Вероника укрылась за бочками, где ее поджидала Анита, и незадачливый ухажер натолкнулся на Фастова. Не зная, как себя повести, опешил и пропустил несильный, но эффективный тычок. Отлетел назад, где Алекс накинул ему на голову мешок и опутал нашедшейся среди корабельного снаряжения рыболовной сетью.
Что сказать, все было проделано мастерски. Австралиец и пикнуть не успел, как подскочивший Карл Ильич повалил его ничком на дно шхуны и придавил коленом.
— Слушай меня! Мы ничего тебе не сделаем. Посидишь взаперти, пока мы куда-нибудь не причалим. Не бойся, с голоду не помрешь, еду и воду обещаю. Компания тебе тоже обеспечена, подожди чуток… Ты меня понимаешь?
Джимба что-то промычал. Карл Ильич счел это проявлением смирения, перевернул его лицом вверх, приспустил мешковину и предупредил:
— Не орать! Вякнешь — заткну рот… А теперь встань и иди. Вон туда.
Он подпихнул Джимбу к железному ларю, ставшему камерой смерти для Мак-Лесли.
Быть может, туземец и не стал бы противиться пленению, однако камера эта вызвала у него резкое неприятие.
— Нет! — выкрикнул он вопреки запрету. — Джимба не пойдет туда!
Он со всех ног понесся к лестнице. Карл Ильич догнал его и сбил, как кеглю. Запутавшийся в сетке австралиец не мог оказать действенного сопротивления. Фастов без посторонней помощи заткнул ему рот лоскутом, оторванным от мешка, связал руки и водворил в темницу.
— Ловко у него получается! — шепнул Максимов Аните. — Наш Карл Ильич тот еще пострел…
Анита поджала плечи, как будто в прокаленном трюме ей вдруг сделалось знобко.
— Алекс… По-моему, мы делаем что-то не то…
Разошедшегося Фастова было не остановить. Помощь ему больше не требовалась, он, кажется, и думать забыл о своих союзниках, а его собственные силы удесятерились, как это бывает у людей одержимых. Выскочив на палубу, он стервятником накинулся сзади на Рамоса. Тот, не ожидавший нападения, ткнулся в штурвал и повис на нем. Повинуясь инстинкту моряка, он не сразу выпустил рукоятки, сделал это с запозданием, и Карл Ильич, почти не утруждаясь, смял его.
— Ко мне! На помощь! — проник в трюм отчаянный зов мексиканца.
Недоставало еще сакраментального: «Измена!»
Анита и Алекс наперегонки устремились к лестнице, мимо колотившегося в коробе Джимбы, и наскочили на спускавшегося в трюм Карла Ильича. Он — былинный витязь! — нес перекинутого через плечо Рамоса, чья голова болталась, как у тряпичного паяца.