Судьба уже сталкивала Аниту с самозванцами, в том числе с теми, кто записывал себя в сыновья императора Павла. Господин Фастов (будем пока именовать его так, хотя в подлинности означенной фамилии, равно как и имени-отчества, возникают здоровые сомнения) был не из самых искусных. Начать с того, что внешностью — формой лица, цветом волос и глаз — он не походил на представителя рода Романовых. Да и было ему от силы лет сорок, а Павел Петрович убиен бысть уж более полусотни лет назад. Ложь, сплошная ложь… Что взять с душевнобольного?
Выслушивая бредятину насчет гонений и поруганий, Анита посматривала поверх головы Фастова. Алекс уже заглядывал в пролом, а в соседних пробоинах виднелись физиономии Джимбы и Рамоса. Давайте, дорогие, делайте что-нибудь!
— Я вам сочувствую, — заверила она рыжего, подступившего к ней так близко, что он мог пронзить ее мечом насквозь. — Но я вас не притесняла…
— Вы откуда? Из Испании? О, там я тоже был, и меня позорно изгнали! А муженек ваш — чистопородный русак… Ненавижу!
Он вскинул меч, задев клинком просевшую палубу. Анита мысленно попрощалась с жизнью, но удар обрушился не на нее, а на стенку трюма. Потерявший разум Фастов принялся рубить корпус каравеллы. Истончившиеся, прохваченные тленом доски крошились, как коржи из печеного теста. В трюм полились водопады, они стали резво затапливать нижние отсеки корабля.
Максимов, видя, что срок для выстраивания планов по захвату Фастова упущен, спрыгнул вниз и ушел под воду с головой. Вынырнув, он вплавь устремился к Аните, которая взобралась на бочонок с золотом и балансировала на нем, держась за скользкую балку. Примеру Алекса последовали и Джимба с Рамосом. Теперь все трое плыли наперегонки.
А Карл Ильич, или, по его собственной версии, Павлович, все громил и громил несчастный парусник, открывая доступ новым потокам. Каравелла, имевшая дотоле осадку футов в пятнадцать, просела еще на три или на четыре. Близилась катастрофическая развязка.
Неожиданно Фастов прекратил варварский разгром и, повернувшись к Аните, уставился на нее большими и холодными, как оловянные пуговицы, глазами. Он раскорячился между бочками, вода доходила ему до груди.
— Так-то, Анна Сергеевна… — проговорил он каким-то чужим голосом, после чего взялся за эфес меча двумя руками и всадил клинок в себя.
Анита вскрикнула. Доплывший до нее Максимов придержал ее за талию, чтобы не упала. Карл Ильич-Павлович напоследок погрозил им кривым пальцем и ухнул лицом в воду. Мелькнул выперший из его спины острый конец меча, затем мутные слои сошлись и поглотили тело самоубийцы.
Раздумывать над причинами его поступка было некогда, трюм затопило уже не две трети. Алекс помог Аните слезть с бочки, и они оба пустились в путь к корме, навстречу Джимбе и Рамосу. Те видели, что безумец погиб, но это не означало, что опасность миновала. Рамос углядел в полумгле лестницу, ступил на нее и тут же обвалился вместе с перекладиной.
— Нам не выбраться! — выплюнул он вместе с набравшейся в рот водой.
— Выберемся! — Максимов отнял у долговязого скелета алебарду и проломил в обшивке еще одну дыру.
— Что вы делаете?!
— Спасаю всех нас! За мной!
Он в два приема расширил отверстие, бросил алебарду и выплыл наружу, увлекая за собой совершенно обессилевшую Аниту. Она едва не захлебнулась, но он вытолкнул ее из воды и несильным шлепком по щеке привел в чувство.
— Дыши!
Они очутились в своеобразных тисках: справа была шхуна, а слева — погружавшаяся на морское ложе каравелла. Вода уже захлестывала ее палубу. При этом бушприт «Избавителя» по-прежнему торчал в полуюте, трещал, но не ломался. И шхуна мало-помалу кренилась на нос, опускаясь вместе с «Сан-Себастьяном».
Из трюма выплыли Рамос и Джимба.
— Надо… туда! Наверх! — прохрипел мексиканец. — Обрубить…
Алекс предпринял попытку уцепиться за борт шхуны, но руки съезжали, не находя выступов. Тогда он повернулся к каравелле, впился в ракушки, усеявшие обшивку. Подтянулся, выбросил вверх руку, чтобы схватиться за обломок перил.
Хрустнуло — вывалилась державшаяся на честном слове доска, и Максимова волной смыло обратно в море.
— Не могу… Не получается…
Что не получилось у него, цивилизованного белого человека, то сумел сделать Джимба. Он словно ящерица взобрался по испещренному борту каравеллы, ничего не сломав и не обрушив, оттолкнулся от уже залитой водою палубы и повис на бушприте. Перебирая руками, перелез по нему на шхуну. Ее нос был низко наклонен, а корма приподнялась на целый фут над морем.
— Руби! Руби! — заплескал руками Максимов.
— Нет! — оборвал его Рамос. — Нельзя! Каравелла утонет и потянет нас за собой…
Действительно, наполненный до краев «Сан-Себастьян» держался исключительно за счет сцепки со шхуной. Если бы бушприт сейчас обломился, судно, помнившее еще конкистадоров Кортеса и Писарро, камнем пошло бы на дно вместе с находившимися в непосредственной близости пловцами.
Джимба принес веревочную лестницу и спустил ее с борта. Алекс подсадил Аниту, и она стала подниматься. Лестница из-за неправильного положения шхуны висела криво, ее мотало на ветру, шершавые перекладины больно драли кожу на ладонях. Анита едва не сорвалась. Джимба вытянул длинные руки и вытащил ее на палубу, как репу из грядки.
А в воде завязался спор между Рамосом и Максимовым: кому лезть во вторую очередь. Каждый проявлял тактичность и уступал лестницу другому. Что-то похожее происходило утром между Алексом и ныне покойным японцем, когда бились с акулами.
— Совсем голова дурная? — крикнул им сверху Джимба. — Шхуна ломается, потонем все из-за вас!
Алекс приложил Рамоса трехэтажным русским матом, которого тот не мог понять, и взялся за вихлявшуюся лестницу. Со всей возможной поспешностью взобрался на палубу, где его ждала Анита. Мексиканец, довольный тем, что вышел победителем из джентльменского состязания, влез последним, втянул лестницу и схватился за топор.
Корма шхуны поднималась все выше, наклон палубы составлял уже градусов тридцать, на ней трудно было устоять. Рамос, не дожидаясь, пока суденышко, и без того потрепанное, расколется надвое, ударил топором по бушприту. Джимба раздобыл где-то второй топор и встал с другой стороны. Вместе они в минуту перерубили прочное дерево и освободили его от такелажа.
Шхуна словно сбросила с себя неподъемный груз. Корма обрушилась в воду, которая взлетела рассыпчатым хрустальным столбом и окропила палубу до самого носа. Корабль закряхтел, заскрежетал, паруса на грот-мачте заполоскались, потеряв ветер.
Откуда-то из-за развалин кубрика выползла на четвереньках Вероника. Никто не стал пенять ей, что она укрывалась там, пока бесновался рыжий Карл, теперь уже упокоившийся в трюме «Сан-Себастьяна». Рамос поймал рукояти бешено крутившегося штурвала и увел «Избавитель» от каравеллы, предоставив ее самой себе.
С оконечностью бушприта, торчавшей из полуюта, она мигом погрузилась по нижние реи, но и в таком положении не задержалась. Разыгравшиеся волны накатывали со всех сторон, кружились пенистые завитки. Еще немного — и море поглотило ее.
Глава девятая19:00–22:00
Безотрадные раздумья. — Фантазии и реальность. — Перья птицы эму. — Изгоняющий смерть. — Огненное кольцо. — Оружие дикарей. — Как один человек может захватить целый корабль. — Сумерки. — Мель посреди моря. — В ожидании прилива. — Экскурсия на скалу. — Где скрывался Джимба. — Средство для достижения радости. — Уговоры. — Растерянность сеньора Рамоса. — В тисках.
Обломанный бушприт, разбомбленные надстройки, снесенная мачта — «Избавитель» представлял собою зрелище жалкое и вызывавшее предчувствия одно тревожнее другого.
«Не потонем ли и мы вслед за каравеллой?» — размышляла Анита, опершись на руку Алекса. Они стояли на носу корабля. Солнце наполовину зашло за горизонт, однако зной еще не спадал, туника быстро сохла, и недавнее пребывание в теплой купели казалось уже скорее приятным, тем более все окончилось благополучно, если не считать гибели Фастова. Наверное, выражение «если не считать» применительно к утрате человеческой жизни было излишне циничным, но Анита не обманывала себя: не соверши Карл Ильич святотатства, пронзив себя мечом, все могло обернуться куда трагичнее.
Рамос уже просветил ее и Алекса относительно допущенной ими ошибки.
— Капитан предупреждал: у Карла нездоровая психика. Я не знал его слишком хорошо, но пока длился рейс, у него раза три ум заходил за разум. Мог вспылить ни с того ни с сего, переставал разбирать человеческую речь… Сладить с ним было непросто.
— Зачем же капитан взял его на шхуну? — недоумевал Максимов.
— Точно не скажу, но по слухам сеньор Руэда был Карлу чем-то обязан, потому и терпел все его выходки. И нам наказывал обходиться с ним помягче. Не как с хулиганом, а как с больным, понимаете? Но я чувствовал, что когда-нибудь случится несчастье…
— Сумасшествие… — проговорила Анита. — Жаль, что мы поздно это распознали! Чуть не позволили ему расправиться со всеми нами… И с вами тоже.
— Знаете, сеньора… — Рамос полуобернулся, глянув туда, где скрылась каравелла «Сан-Себастьян», ставшая склепом для Фастова, — для меня удивительно, что Карл угрожал убийством. Он, конечно, славился непредсказуемостью, но у меня всегда было ощущение, что его безумие имеет предел, через который он не смеет перешагнуть.
— Перешагнул же! — вставил Алекс. — Он сам признался нам в своих преступлениях.
— И ты ему поверил? — Анита отнюдь не разделяла убежденности мужа. — Этот Карл Ильич… Хотя, конечно же, его звали по-другому, был большой фантазер. Приписал себе родство с царствующей династией… Что ему стоило выдумать и все прочее?
— Что, например?
— Что он странствовал по свету и был отовсюду изгоняем. Что помогал капитану набирать экипаж. Что господа Рамос и Джимба невинны, как агнцы. Что он видел сеньора Руэду и может подтвердить его алиби…
— К чему нам теперь алиби капитана? Он мертв. А что убийца — Карл, в этом я уверен на все сто.