— Да что его упрашивать, Нелли? Сейчас поглядим!
Он поднял валявшийся на палубе лом, который они брали с собой на скалу, и вошел в рубку.
Рамос попал-таки ключиком в скважину, но, видя, с какой решимостью приближается Алекс, отложил дела на потом.
— Право же, вам лучше бы этого не требовать. Хотя… теперь уже неважно.
Он вцепился зубами в перчатку и содрал ее с руки. Узловатые пальцы были изборождены нагноившимися язвами, усеяны темными пятнами и сыпью.
Алекс встал, будто его приколотили гвоздями к полу рубки, и бросил лом.
— Проказа?
— Так и есть, сеньор. Она у меня уже два года. Не зря ее называют «ленивой смертью». На лице еще ничего не видно, но она точит меня изнутри, а воспаления на руках начались этой зимой. Не из-за ядра мне пришлось отнять правую, а из-за этой болезни, будь она неладна…
— Руэда знал об этом?
— Знал. В свое время я спас его: он приехал из Европы в Мехико, сидел в таверне, когда на него набросились трое молодчиков. Если бы не я, они бы его на уздечки порезали… С того дня он проникся ко мне уважением, мы подружились. Он был славный малый, я ему доверял. И когда заболел, первым делом рассказал ему. Он понимал в медицине, тут вы угадали… И еще он не любил врать. Так мне и сказал: эта болячка не лечится.
— И он взял вас на судно с проказой? — воскликнул Максимов. — Вы же могли всю команду заразить… И нас тоже!
— Ты не читаешь медицинских журналов, Алекс, — укорила его Анита, появившись в дверном проеме. — Благодаря новейшим исследованиям доказано, что проказа не так заразна, как о том свидетельствует народная молва. Чтобы ее подхватить, надо иметь определенную предрасположенность, но даже при контакте с больным необязательно произойдет заражение. Есть уважаемые в научном мире медики, которые утверждают, что проказа — одно из наименее прилипчивых инфекционных заболеваний. А сеньор Рамос, как я погляжу, соблюдает меры безопасности. Эта перчатка, застегнутая наглухо куртка… Из всех участков тела открыто у него только лицо, но он ни к кому не лезет с поцелуями.
— Вас бы я расцеловал, сеньора, — без тени улыбки промолвил Рамос. — Вы невероятно сообразительны. Капитан говорил мне все то же самое, призывал жить полноценно и поменьше думать о недуге. Но я понимал, что обречен… Еще год-полтора, и я сгнию заживо.
Он натянул перчатку на изъязвленную руку и взялся за ключик, торчавший из циферблата.
Едва он это сделал, как в голове у Аниты щелкнуло.
— Стойте! Я теперь все знаю!
Она была зла на себя. Могла бы додуматься и раньше, ведь разгадка лежала на поверхности. Прокаженный Рамос, чахоточный Накамура, теряющий сознание Мак-Лесли, подверженный умопомрачению Карл… На корабле не было ни одного здорового человека. Их болезни не всегда имели ярко выраженное внешнее проявление, но все они разъедали своих носителей и в скором времени должны были свести их в могилу. Убийца только ускорил этот процесс, избавил их от мучений.
— Сеньор Рамос… вы тоже умрете!
— Вы не сделали открытия, сеньора. Я бы даже желал, чтобы это произошло поскорее…
И он начал заводить часы. Крак, крак, крак — хрипкие утробные звуки врезывались в Аниту, как ножевые удары.
— Алекс, останови его! — взмолилась она, явственно представив, что произойдет дальше.
Максимов безотчетно повиновался ее велению — отбросив лом, ринулся на Рамоса с распахнутыми объятиями, чтобы облапить его и оттащить от часов. Однако тот, изловчившись, огрел Алекса по маковке железной лапой.
Ох, и тяжелой оказалась десница, выкованная кузнецом из Монтеррея! Зрение у Максимова погасло, ходившая ходуном палуба вздыбилась, как норовистая лошадь, и он рухнул между каркасом разбитого шкафа и скомканным суконным покрывалом, сползшим с разломанной кровати.
Рамос в последний раз провернул ключик. Выдернул, но отступить не успел — циферблат откинулся, наподобие круглой дверки, и из открывшегося черного зрака вылетела короткая стрела — точь-в-точь как те, которыми пользовался Джимба. Она летела прямо в лицо Рамосу. Он дернулся, но она все же задела его щеку и оставила розоватую полоску.
Помощник капитана, так недолго пробывший главным на судне, провел перчаткой по царапине и поворотился к Аните, будто вопрошая ее, что это была за шутка. Его лицо не выражало ни испуга, ни боли, ничего, кроме легкого удивления.
Анита стояла в дверях рубки и не двигалась. Что уж было суетиться и кричать, когда, как писал соратник Алекса по Тенгинскому полку, «судьбы свершился приговор»… Да и сам сеньор Рамос, осознав неизбежное, не спорил, не паниковал. Складки на его челе разгладились, он как будто испытал облегчение. Такой вид бывает у людей, исполнивших давнюю и заветную мечту. Он отодвинулся от часов, выронил ключик и не упал, а сел под стеной, усмехаясь каким-то своим чувствам и думам.
Очнулся Максимов. Путаясь в покрывале, встал, еле удержался, схватившись за выбоину в стене. Отупело посмотрел на стрелу, застрявшую напротив часовой башни, потом на Рамоса, который уже не дышал, но продолжал улыбаться. Теперь это была вечная и нестираемая улыбка мертвеца.
— Его что… тоже пристукнули? — Алекс потер область головы, где в обозримом будущем должна была вскочить шишка.
— Как видишь… — Анита безучастно привалилась к дверному косяку, вбирая в себя вибрацию шхуны, в бока которой все сильнее и сильнее били волны.
— Это стрела Джимбы…
— Вот мы и познакомились с действием яда, которым она пропитана. Мгновенная смерть и, по-видимому, не такая уж болезненная. Сеньору Рамосу не придется гнить от проказы, он уже не с нами.
Максимов подошел к глубоко засевшей стреле, осмотрел ее, но тронуть не решился.
— Ничего себе! А мы-то держали Джимбу за дикаря…
— Он таким и был, Алекс. Рамоса убил не Джимба.
— Но стрела!
— Я бы, пожалуй, все тебе объяснила, но, если глаза меня не подводят, вон там, в часах, что-то лежит. Кажется, записка… Будь любезен, достань ее. Не бойся, ловушек больше не будет. Все, кому суждено было погибнуть в этом рейсе, погибли.
Максимов не подошел, а подкрался к башне с часами. Прежде чем протянуть руку к тайнику, пристально вгляделся в Рамоса. Осмелившись, запустил пальцы во внутренности ходиков, взялся за белевшую в темноте бумагу, вытащил ее.
Это были страницы, вырванные, судя по формату, из судового журнала. Несмотря на заверения Аниты, Алекс счел за благо отойти подальше от стреляющих часов. Зашуршал найденными листками, но из-за царившего в рубке мрака ничего не смог разобрать.
— Вероника! — позвала Анита.
Подошла служанка с факелом. Она видела все, что произошло с Рамосом, но не смела приблизиться, пока госпожа не потребовала ее присутствия. Факел в ее руке сновал челноком вверх-вниз и выплясывал беспорядочный танец.
— Да не дрожи ты так! — сказала ей Анита. — Все кончено, никто тебя не тронет… Посвети нам. Надо прочитать письмо.
Максимов вышел из рубки и расправил первую из обнаруженных страниц. Вероника услужливо светила ему, подняв факел повыше.
Алекс вчитался в мелкие, тесно лепившиеся строчки.
— Где-то мне уже встречался этот почерк…
— Это писал капитан Руэда, — подсказала Анита. — На наше счастье, он выбрал испанский язык, а не какой-нибудь арамейский или китайский. Читай вслух. Посмотрим, совпадет ли его исповедь с моими предположениями.
— Думаешь, это исповедь?
— А что же еще? Я даже знаю, когда он ее написал.
Алекс откашлялся и приступил к чтению:
— Многоуважаемая сеньора Моррьентес! Очень рассчитываю, что мое послание попадет к вам, и вы его прочтете. Если это случилось, значит, вероятнее всего, задуманный мною план исполнен до конца. Он касается только меня и моих друзей, вы ни в коем разе не должны пострадать и, надеюсь, не пострадали… — экий словоплет!
— Я всегда знала, что образованности и красноречия у него в достатке… Читай дальше!
— Я пишу это письмо, пользуясь короткой передышкой. Под предлогом заполнения журнала я уединился в шлюпке и попытаюсь бегло, за неимением достаточного запаса времени, изложить вам то, до чего вы и сами, без сомнения, додумаетесь. В последнем я убежден, ибо уже неоднократно оценивал вашу прозорливость. Кстати, не корите себя за сделанные ошибки — я со своей стороны постарался, что бы вы шли ложными путями и как можно дольше заблуждались. Иначе мне не удалось бы воплотить свой замысел в полной мере… — Алекс вновь оторвался от чтения, блеснул во мгле глазами. — Да кто он такой, и что это был за замысел?
— Ты еще не понял? Читай!
— Руэда — моя подлинная фамилия, и я действительно моряк, но стал им сравнительно недавно. А по первой специальности я — врач, окончил медицинский факультет в Мадриде. Да-да, мы с вами соотечественники, и тем проще мне будет облегчить душу перед вами. Собственно, для этого я вам и пишу. Сойти со шхуны мне не суждено, священника на ней нет, а я вдруг ощутил потребность рассказать кому-нибудь, что подвигло меня на деяния, которые подавляющее большинство людей посчитали бы преступными. Оправдаете ли вы меня, простите ли — это не имеет значения. Прошу лишь об одном: дочитайте до конца… — какое длинное вступление!
— Алекс, не будь жестокосердным. Подумай: легко ли было бы тебе признаться в девяти убийствах?
— Но довольно пустословия. Я обмолвился, что люди, собранные мною на шхуне в качестве экипажа, — мои друзья. Это абсолютная правда. С каждым из них меня связывает не шапочное знакомство, а многолетняя дружба. Скажу больше: многим из них я обязан жизнью. Рамос вытащил меня из переделки в мексиканской таверне, Карл подобрал в Северном Ледовитом океане, когда лодка, на которой я плыл, разбилась о торос. Близ австралийского побережья на меня напала акула, и если бы не Джимба, мои кости хрустели бы у нее на зубах. Мне всегда сопутствовала удача, я объездил весь мир, десятки раз бывал на грани смерти, но всегда находился кто-то, кто не давал мне погибнуть. И я открыл для себя, что добрых людей, способных на самопожертвование, больше, чем мы привыкли думать… — Максимов перевернул страницу и поднял голову от письма. — Я ничего не понял, Нелли. Он убил своих друзей в знак благодарности?