— Не отвлекайся, Алекс. Он сейчас все разъяснит. В противном случае, зачем бы ему это писать?
— Итак, я странствовал, обрастал друзьями, принимал от них помощь и часто задавался вопросом: чем же могу выразить им свою признательность? Так получалось, что действовали они бескорыстно, и судьба крайне редко предоставляла мне шанс сделать для них что-то, равноценное тому, что они делали для меня. Как вы уже знаете… и как догадывались с первых часов пребывания на шхуне, я — врач. Врач, без ложной скромности, неплохой, разбираюсь в различных медицинских сферах. И, поддерживая связь со своими друзьями, я стал замечать у некоторых из них признаки неизлечимых заболеваний. Что скрывать, сеньора, мы живем в несовершенном веке. Мним себя просвещенными, делаем открытия, но все еще не можем побороть ни чахотку, ни проказу, ни инфлюэнцу… А они, вкупе с другими болезнями, ежегодно уносят миллионы жизней по всему свету. Немудрено, что и часть тех, кем я особенно дорожил, попала в черные списки. Хардинг после золотых приисков стал чувствовать себя плохо, у него выпали волосы, на коже появились волдыри и ожоги. Индейцы толкуют о золотом проклятии, но я знаю, что есть такая болезнь, которая поражает старателей и приводит к образованию злокачественных опухолей[2]. Мак-Лесли — огромный и сильный, как буйвол, — страдал от недуга, названного греками «диабетом». Предложенная французами диета — единственное известное сегодня лечение — не действовала, он терял сознание, и я видел, что осталось ему недолго. У Карла было наследственное психическое расстройство, которое с течением времени привело бы его к беспросветному помешательству. Он либо совершил бы что-нибудь непоправимое и попал на эшафот, либо окончил бы свои дни в желтом доме… Подобные откровения я мог бы сделать и об остальных членах команды, которые к моменту, когда вы читаете эти строки, уже наверняка все до единого мертвы. Но я дорожу каждой минутой и хочу успеть сказать вам главное…
Алекс умолк, ему требовался перерыв. Не то чтобы его утомила читка, нет. Но совершенно невероятными были признания капитана, чтобы воспринимать их с лету, без мысленного переваривания. А Анита — та ничего, слушала с видом участника консилиума, которому коллега втолковывает то, что и так было понятно.
— Следующие два-три абзаца можешь пропустить. Или лучше пробеги их глазами и сверь с тем, что я скажу… Капитан пишет, что друзей у него было много, но эти девять входили в категорию обреченных. Причем настигавшая их смерть обещала стать мучительной. Тогда-то он и придумал этот рейс в никуда — на судне с символическим названием «Избавитель» и с грузом, состоящим из бесполезного песка. Шхуна не должна была дойти до Маракайбо. Истребив экипаж, он взорвал бы ее вместе с собой при помощи реактивов, которые для этой цели хранил в сундуке. Думаю, таков был изначальный план.
Максимов просмотрел следующую страницу.
— Да, об этом он и пишет… «Хотел избавить их от страданий… это и стало бы моей благодарностью… Я рассматривал их положение с медицинской точки зрения и сделал вывод, что так будет лучше…» По-моему, у него не все дома! — и Алекс покрутил пальцем у виска.
— Мы не вправе его осуждать, он действовал с позиции милосердия. Не смотри на меня так, Алекс… Я бы никогда не смогла спровадить ближнего к предкам, у меня бы рука не поднялась. Но Руэда — медик. А знаешь, что писал по этому поводу Фрэнсис Бэкон в шестнадцатом веке? «Врач должен не только пытаться излечить больного, но и стараться облегчить его муки, даже тогда, когда спасти его нельзя. Возможность сделать смерть больного легкой воспринимается в этом случае как великое счастье…» Великое счастье — вдумайся в эти слова!
Максимов и к Бэкону применил неблагозвучный эпитет, но затягивать полемику не стал, вновь углубился в чтение письма, желая поскорее добраться до сути.
Анита же, не встретив сопротивления, говорила дальше:
— Я с самого начала обращала внимание на то, что убийца стремится причинить жертвам минимум боли. Удар кинжалом в сердце или выстрел в лоб — это мгновенная смерть. Мак-Лесли и Деметру он убил во сне, они даже улыбались… Для Хардинга был приготовлен быстродействующий яд, для Накамуры — электрический разряд, который сразу парализовал его и отнял чувства.
— Все это так… Но что произошло с Карлом и Джимбой? Они погибли, когда капитан сам уже покоился на дне Карибского моря. Как он достал их оттуда?
— Вот это самое интересное… У меня есть версии, но давай дочитаем письмо. Может, сеньор Руэда по доброте своей подарил нам и эту разгадку?
Алекс распрямил последнюю страницу. Буквы на ней были написаны второпях и с помарками, словно капитан очень спешил.
— Свое письмо я дописываю под обстрелом пиратов. Предвидеть их появление было невозможно. Я запустил реакцию синтеза гремучего серебра, и у меня есть минута-две, чтобы сказать вам, сеньора, и в вашем лице всем людям Земли последнее прости. Я знаю, что погибну, но эта участь куда благороднее той, которую я задумал вначале. Что касается моего плана, то он будет доведен до конца и без моего непосредственного присутствия. Я когда-то брал уроки у великого французского месмериста Жозефа Делёза, он нашел меня весьма способным учеником. Это умение пригодилось мне сейчас. Я внушил Карлу, что он должен убить себя, когда пробьет семь. Так и произойдет. С Рамосом еще проще — он исполнителен и вечером по обыкновению заведет мои часы. И получит смертельный гостинец, который я позаимствовал у Джимбы и снабдил пружиной. Эти часы с секретом подарил мне один швейцарский мастер, но вдаваться в историю некогда, реакция уже идет, а пираты подходят вплотную, я могу опоздать… Кого еще не упомянул? Ах, да! Когда я был в Японии, где познакомился с Накамурой, мне привелось столкнуться с редким местным явлением, которое используют ниндзя. Оно называется «касанием отсроченной смерти», суть его в том, что мастер воздействует на определенную точку на теле человека — как правило, в районе пупка, — после чего в организме наступают необратимые изменения. Они проявляются не моментально, а могут быть отложены на день, на неделю — в зависимости от расчета. Этой техникой владеют очень немногие, но мне посчастливилось свести знакомство со знахарем, приехавшим с Окинавы, он и передал мне азы своего мастерства. По моим прикидкам, Джимба должен умереть сегодня ближе к ночи. Мне жаль его, но его пристрастие хуже опиомании, и он так же неизлечим, как и другие мои товарищи…
Анита, слушая, кивала.
— Да… да… И про отсроченную смерть я когда-то слышала. Странно, что капитан Руэда не применил этот способ ко всем без исключения жертвам…
— Наверное, не хотел повторяться? Разнообразие способов убийства запутывало нас, мешало определить виновника…
— Так или иначе, я проявила непростительное тугодумие. Еще прошлой ночью, когда обшаривала матросские рундуки, мне попадались среди прочих вещей самые разные порошки и жидкости в стеклянных пузырьках. Нужно было пошевелить мозгами и догадаться: это лекарства и обезболивающие препараты. Вся команда состояла из больных! Я об этом даже не подумала, а ведь все было так просто… Что там еще в письме?
Максимов повертел листок, исчерченный почти неразборчивыми каракулями.
— Больше ничего важного. Капитан прощается с нами, извиняется за доставленные неудобства… А, вот еще постскриптум, если сумею прочитать… — он едва разобрал сделанную внизу листка приписку: — Желаю вам добраться до берега. Не могу снабдить деньгами, но у меня есть маленький подарок, который поможет вам обосноваться на новом месте. — И где же этот подарок?
— Посмотри в часах. Тайник, кажется, просторный.
Алекс передал Аните письмо и запустил руку в часы. Сделал это смелее, чем в первый раз, и был вознагражден.
— Райское дерево!
Анита взяла у него хорошо знакомые гнилушки.
— Привет от Санкара… Конечно, он привез его не для продажи, а как панацею для себя и приятелей. Но, как не жаль, панацеи не существует, это миф… — она взвесила деревяшки на ладони. — Это настоящее сокровище. Сеньор Руэда щедр. Он сделал нам поистине королевский дар.
— Мы же не станем от него отказываться? Мертвым сокровища ни к чему, а у нас ни гроша за душой.
Анита могла бы напомнить, что в открытом море деньги не имеют ни малейшей ценности, но Алекс и сам это знал.
— Нелли, я обещал тебе, что доведу шхуну до берега, и я это сделаю. Время к полуночи, идет прилив, можно попробовать еще раз сняться с мели.
При других обстоятельствах он подождал бы еще часок или два, чтобы вода достигла наивысшей отметки, однако ветер уже разгулялся вовсю. Грозила повториться буря суточной давности. Шхуна всхлипывала разболтанными снастями, волны старались повалить ее. Промедление могло обернуться бедой.
Анита провела рукой по волосам, они потрескивали и липли к пальцам.
— Будет гроза…
Подтверждая ее слова, где-то вдали пророкотал гром. Исполненный решимости, Максимов прошел на корму и взялся за якорную цепь.
— А ну… все вместе!
— Алекс, подожди… — Анита оглянулась на покинутую рубку. — А что с Рамосом?
— Лишний пассажир, да еще с проказой, нам только в тягость. Мы от него избавимся.
— Ты выбросишь его в море?
— А что еще я могу сделать? Хоронить его со всеми почестями? Прости, но у нас нет на это времени…
— Давай снесем его на скалу и оставим рядом с Джимбой. Это же быстро!
Максимов не скрывал недовольства по поводу ненужной (как ему казалось) задержки, но отказать Аните не сумел. Он наскоро спеленал Рамоса холстиной, перевязал обрывком линя и так, в виде свертка, спустил на скалу. Быстро сошел сам. Вода поднялась уже выше колен, шхуна, как неваляшка, перекатывалась на киле.
Алекс пристроил Рамоса рядом с Джимбой, а когда вернулся назад, не полез сразу на палубу. Попросил Аниту сбросить вниз лом.
— Распределим силы… Я подтолкну отсюда, а вы будете тянуть. Авось снимемся!
Только на авось и можно было полагаться в создавшейся ситуации.