еступление не было для него чем-то новым, он видел их во многих проявлениях. Керриган, брокер, который был другом детства Уолтона, сидел, скрестив руки на груди, молча, без выражения эмоций на лице, но с неестественным блеском в глазах. Он спокойно ждал следующего акта драмы. Хелен Уолтон и Гарри МакДоннелл, взявшись за руки, казалось, не замечали никого, кроме друг друга; они явно испытывали облегчение от того, что инспектор не стал заострять внимание на царапине на руке МакДоннелла.
Некоторое время после ухода детектива Болтона и трёх китайцев инспектор Конрой сидел, молча крутя гильзу, пуля из которой попала Уолтону в мозг. Казалось, он не замечал ни одной из встревоженных фигур, сидевших по другую сторону стола. Затем он заговорил, как бы про себя:
— Мы ещё не нашли убийцу!
Затем он снова замолчал, глядя на гильзу, не обращая внимания ни на кого в комнате и, по-видимому, не замечая вздохов, поднявшихся на фоне монотонного шума уличного движения за стенами дома. Наконец он заговорил снова:
— У нас есть Джеймисон, партнёр Уолтона по продаже наркотиков, и у нас есть трое мужчин, которые намеревались убить его, но обнаружили, что их работа уже выполнена, но мы ещё не нашли человека, который убил Уолтона, если только это не сделал Джеймисон. Возможно, это сделал он. Возможно, у них были какие-то сложности в отношениях. Возможно, его убил больной молодой человек!
Он поднял глаза и по очереди оглядел людей, находившихся перед ним.
— Возможно, — медленно произнёс он, — это сделал кто-то из вас!
Они ничего не сказали, но атмосфера нервного напряжения, неуверенности в том, что инспектор Конрой предпримет дальше, распространилась по комнате, пока всё помещение, казалось, не зарядилось, словно от электрической батареи. Конрой склонил голову, изучая записи, сделанные им во время допроса, и его правая рука медленно поползла под стол.
Внезапно старые дедушкины часы начали тикать.
Вообще-то тиканье часов — самый обычный звук. Оно так часто достигает барабанных перепонок человека, что никто его не замечает, если только нет каких-то особых обстоятельств, привлекающих к нему внимание. Так было и в данном случае. Каждый из сидевших за столом напротив инспектора Конроя, должно быть, знал, что часы не шли, когда они вошли в кабинет, и что они не шли во время осмотра; действительно, достаточно взглянуть на них, чтобы понять, что они не шли уже много лет. Однако никто, казалось, не заметил, что они уже запущены, что они тикают ровно, но с почти сверхъестественной громкостью — никто, за исключением Мартина Керригана.
В тот момент, когда часы начали тикать, Керриган судорожно втянул в себя воздух. Его лицо стало белым, как у призрака. Он наклонился вперёд, вцепившись в подлокотники стула так, что костяшки пальцев побелели на фоне кожи. Затем он поднял дрожащую, как в лихорадке, руку и указал куда-то за плечо Конроя.
— Часы! — хрипло выдохнул он. — Часы! Они идут!
Инспектор Конрой, наблюдавший за ним, мрачно улыбнулся.
— Да, — сказал он, — они идут, Керриган. Но почему это так удивляет вас?
Керриган в какой-то мере овладел собой. Он пожал плечами и откинулся на спинку стула. Инспектор Конрой повернулся к детективу Болтону, который, узнав, что трое китайцев благополучно добрались до управления, вернулся в комнату и теперь молча стоял у двери, как и во время всего допроса.
— Болтон, — сказал инспектор, — отведите всех этих людей, за исключением Керриган, в столовую и подержите их там полчаса. Затем, если от меня не будет вестей, отпустите их домой. Керриган, вы останетесь здесь, а вы Киган, побудете в коридоре, где я смогу позвать вас, если вы мне понадобитесь.
Все свидетели, кроме Керригана, вышли из комнаты.
Они шли, удивлённые, но радостные, всё ещё опасаясь, что с ними может что-то случиться.
Керриган тихо сидел в своём кресле, дрожа от волнения. Он вскочил на ноги, когда Калинетти, последний из остальных, прошёл через дверной проём, и сделал вид, что собирается последовать за ним. Но остававшийся начеку патрульный Киган схватил его и силой усадил обратно на стул. Затем он быстро провёл рукой по телу мужчины, ощупывая карманы.
— Оружия нет, инспектор, — сказал он.
— Ладно, Киган, — сказал Конрой, — побудьте в коридоре.
Киган вышел, а инспектор Конрой повернулся к Керригану.
— Так это были вы! — сказал он. — Вы убили Уолтона!
— Что заставило эти часы тикать? — прохрипел Керриган. — Почему они пошли? Что заставило их начать тикать?
— Вы убили Уолтона? — потребовал ответа Конрой.
— У вас нет доказательств! — хрипло бросил Керриган. — У вас ничего нет против меня!
— Вы забыли про часы, — сказал инспектор. — Тиканье часов выдало вас с головой. А теперь я расскажу вам, что вы сделали, Керриган.
Он наклонился вперёд и посмотрел в глаза сидевшему перед ним человеку, который теперь дрожал от осознания того, что его раскрыли, и боялся того, что стало известно инспектору.
— Вы убили Уолтона, Керриган, — сказал Конрой, — а затем открыли часы и подвесили револьвер на верёвочке к маятнику. Вы думали, что его никогда не найдут, потому что часы не открывали годами, дверца была заперта, и нигде поблизости не было ключа.
Керриган ничего не сказал. Конрой повернулся к часам, достал из кармана ключ и отпер стеклянную дверцу нижнего отделения, а затем широко распахнул её.
— Смотрите, Керриган! Вот пистолет, а за ним то, что заставляет часы тикать!
Керриган посмотрел. Он увидел, что с маятника свисает на шнурке револьвер сорок пятого калибра, из которого он убил Уолтона, с глушителем, всё ещё надетым на ствол; он также заметил, что в заднюю стенку часов вмонтирован телеграфный датчик. И как раз в тот момент, когда он во все глаза смотрел на часы, рука инспектора Конроя скользнула под стол, послышался слабый звук зуммера, и датчик начал ритмично печатать точки, со звуком похожим на тиканье часов.
— Видите ли, Керриган, — сказал инспектор, — именно это заставило часы работать, или, скорее, заставило вас думать, что они работают. Телеграфисты, как вы, наверное, знаете, используют автоматическое отправляющее устройство, называемое «жучок», которое можно настроить таким образом, чтобы оно отправляло столько точек и тире в минуту, сколько требуется, в зависимости от скорости получателя. Нажимайте на одну сторону панели отправки, и будут отправляться точки, пока рука не поднимется; нажимайте на другую сторону, и будут отправляться тире.
Керриган беспокойно заёрзал на стуле.
— Ничто не указывает на то, что это я положил револьвер туда, — сказал он.
— Это правда, — сказал инспектор, — но на этом пистолете есть несколько красивых отпечатков пальцев. Ими покрыта вся рукоятка. Возможно, они ваши. И я, безусловно, собираюсь продержать вас под арестом достаточно долго, чтобы выяснить это.
— Да, — медленно произнёс Керриган, — они мои. Я убил его. Но как вы нашли этот пистолет?
— Ну что ж, Керриган, — сказал инспектор, — теперь, когда вы сознались, и это признание было услышано мной и патрульным Киганом, который, уходя, не закрыл за собой дверь, когда ваше признание было услышано и записано двумя людьми на другом конце диктофона, установленного в этой комнате, — теперь, когда всё это было сделано, я расскажу вам.
— Во-первых, на пистолете нет отпечатков пальцев. Если бы они были, во всём этом не было бы необходимости. Я бы просто взял отпечатки ваших пальцев и пальцев других людей и сравнил их. Керриган, при обычных обстоятельствах я бы не нашёл пистолет, потому что часы, по-видимому, являются семейной реликвией и бесполезны в качестве хронометра, поэтому не было смысла открывать нижнее отделение. Было очевидно, что их не открывали много лет. Но вы выбрали слишком длинный шнур, Керриган. Я отодвинул часы в сторону, чтобы посмотреть, нет ли чего под ними, и пистолет ударился о боковую стенку корпуса. Естественно, тогда я открыл их. И вот я нашёл пистолет.
— А потом вы заманили меня в ловушку, — сказал Керриган.
— Да, — сказал инспектор, — но в то время я понятия не имел, что это были вы. На самом деле, я подозревал МакДоннелла. Но я большой сторонник шоковых методов, Керриган. Я верю, что любой виновный сознаётся в преступлении, если испытает достаточно сильный и внезапный шок. В таких обстоятельствах он выдаст себя, если только он не чрезвычайно выдающийся человек. У меня не было никаких улик ни против вас, ни против кого-либо другого, но я верил, что если кто-то из вас совершил убийство, то он выдаст себя, услышав тиканье часов. Видите ли, человек, убивший Уолтона, знал, что пистолет подвешен к маятнику; он знал, что часы не ходили много лет; он должен был заметить, что они не шли, когда он вошёл в комнату, потому что, естественно, он обращал на них внимание; его мысли были бы всё время заняты ими.
— Мне показалось, что убийца Уолтона не мог испытать большего потрясения, чем услышав, как внезапно начали тикать часы, потому что тогда он подумал бы, что пистолет найден и изъят. Иначе часы не смогли бы работать. Как могут работать часы с таким тяжёлым грузом, привязанным к маятнику?
— Поэтому я нанял лучшего оператора, которого только смогла предоставить мне телеграфная компания. Он встроил в часы датчик и подключил его к передающему устройству в комнате наверху. У меня была кнопка под столом, соединённая с зуммером рядом с его аппаратом, чтобы сообщать ему, когда начинать отправку. Он экспериментировал со своим «жучком», пока не настроил его так, чтобы он посылал точки в точности имитирующие тиканье часов. Когда я нажал на кнопку звонка, после того как Джеймисон и китайцы были отосланы, оператор просто приложил палец к панели и начал вводить точки. Он посылал их до тех пор, пока я снова не нажал на кнопку звонка, подавая сигнал к остановке.
— Ваша схема сработала, — сказал Керриган, — но зачем все эти расспросы людей? Почему вы не пригласили нас сюда по одному и не включали своё тикание?
— Вы были бы слишком бдительны, — сказал инспектор. — Я хотел создать атмосферу нервозности и страха. Я подозревал, что Джеймисон, возможно, был замешан в какой-то нечестной сделке с Уолтоном, потому что у обоих мужчин плохая репутация на Бродвее, и время от времени до нас доходили всякие слухи, но я подождал, пока он приедет сюда, чтобы арестовать его, потому что подобные вещи всегда вызывают дополнительный шок в подобных обстоятельствах. Внутренне я был уверен, что он не совершал этого убийства. Я полагаю, что Джеймисон и Уолтон были главарями крупной международной сети наркоторговцев с почти идеально отлаженной структурой здесь и в Европе, на которую мы пытались выйти в течение нескольких лет. Они не занимались фактической продажей наркотиков наркоманам, хотя в значительной степени контролировали поставки. Я полагаю, что больной молодой человек, о котором упоминали Калинетти и миссис Джонсон, был единственным человеком, которого Уолтон действительно собственноручно снабжал наркотиками.