Керриган заёрзал на стуле.
— Это, — сказал он, — и было причиной, по которой я убил его.
— Больной молодой человек…
— Он был моим сыном, — перебил Керриган. — Он был моим единственным сыном, и Уолтон из мести сделал из него наркомана. Поэтому я убил Уолтона.
— Я подумал, что между молодым человеком и убийством может быть какая-то связь, — сказал инспектор. — Вы не хотите рассказать мне об этом? Вы не обязаны, но если есть какие-то смягчающие обстоятельства…
— Я расскажу вам, — сказал Керриган. — Я получил сатисфакцию. Я готов понести наказание. То, что Уолтон сделал с моим сыном, погубило мою жену и почти разрушило жизнь моего мальчика. Я убил его за это.
20. История убийцы
Керриган откинулся на спинку стула и засунул руки в карманы пиджака. Теперь он казался спокойным и владеющим своими эмоциями.
— Как я уже говорил вам, — сказал он, — мы с Уолтоном родились в одном городе. Но я не говорил вам, что мы были претендентами на руку одной и той же женщины, девушки, которую мы знали всю жизнь. Я завоевал её сердце и привёз в Нью-Йорк. Уолтон последовал за нами несколько лет спустя. Мы были друзьями. Он часто бывал у нас дома, и когда родился мой сын, он, казалось, всегда проявлял к мальчику большой интерес. Мы разрешали ему навещать Уолтона летом в его загородном доме.
— Я никогда не подозревал, что Уолтон был моим врагом, пока два года назад моему сыну не исполнилось семнадцать лет. Потом он заболел, всё время нервничал и уставал. Я отвёл его к врачу, который сказал, что мальчик употребляет наркотики. Я поговорил со своим сыном, и в конце концов он сказал мне, что это Уолтон приучил его к наркотиками и что Уолтон снабжал его ими.
— Я пошёл к Уолтону, и он посмеялся надо мной. Он сказал, что сделал моего сына наркоманом, и сказал, что я всё равно ничего не смогу ему сделать. Я пригрозил ему арестом, и он сказал мне, что, хотя я могу это сделать — и я должен был это сделать — его организация продолжила бы снабжать моего сына наркотиками. Я поместил мальчика в санаторий, под присмотр лучших врачей, которых смог найти, но Уолтон нашёл способ, подкупив медсестёр и обслуживающий персонал, снабжать его наркотиками и там. Моему сыну становилось всё хуже и хуже, и наконец его мать узнала, что с ним и кто в этом виноват. Это убило её. Она умерла чуть больше года назад.
— Возможно, мне следовало уведомить власти, но я понимал, что это ни к чему хорошему не приведёт. Я часто приходил в этот дом и умолял Уолтона оставить моего сына в покое. Я предложил ему всё, что у меня было. Я предложил работать на него всю оставшуюся жизнь, делать всё, что угодно, если он даст моему сыну шанс стать кем-то лучшим, чем простым наркоманом, но он не знал пощады. Он сказал мне, что так и не простил меня за то, что я женился на девушке, которую он любил, и что он намерен продолжать давать моему сыну наркотики до тех пор, пока для него не останется никакой надежды. Он знал, что в конце концов это убьёт меня так же, как убило мою жену.
— В конце концов, я решил убить его, и сделать это до того, как он успеет сообщить в свою организацию, чтобы кто-нибудь продолжил посылать наркотики моему сыну. Это был единственный способ, который я смог придумать. Я следил за ним и изучил его привычки. Я часами наблюдал за домом и выяснял, кто и когда входил, а также в какое время Уолтон, скорее всего, был один. Я обнаружил, что почти всегда, когда почтальон приносил почту, Уолтон подходил к двери, чтобы забрать её. Мне также показалось, что он обычно оставлял дверь открытой, потому что через несколько минут всегда возвращался и закрывал её. Он был очень забывчивым и рассеянным. Он забывал закрыть дверь, когда получал письма, но вспоминал об этом через несколько минут.
— Мне показалось, что вот он — тот шанс, который так был нужен мне. Я поехал в Нью-Джерси, где меня никто не мог узнать, и заказал униформу почтальона. Я поехал в другой город и купил сумку почтальона. Я знал, что люди обращают на почтальона не больше внимания, чем на проезжающий мимо грузовик. Он — одна из типичных примет города. Сомневаюсь, что хоть один человек из ста, видящих своего почтальона изо дня в день, сможет описать его. Кроме того, почтовое отделение часто меняет маршрут работников или нанимает замену, выполняющую его работу. Я решил переодеться почтальоном и проникнуть в дом Уолтона под предлогом доставки письма, а затем убить его.
— Я снова поехал в Нью-Джерси и купил маленький закрытый автомобиль. Я заплатил наличными и назвался вымышленным именем. Я попросил мастера по металлу изготовить мне фальшивый номерной знак. Вчера утром я поехал на этой машине, которую невозможно было отследить, накинув поверх униформы почтальона старый дождевик. Припарковал машину за углом, на Амстердам-авеню. Я видел, как настоящий почтальон опускал письма в почтовый ящик этого дома. Затем, когда на улицах стало безлюдно, как обычно бывает в этот утренний час, я скинул дождевик и вышел из машины, закинув на плечо сумку почтальона. Затем повернул на эту улицу. В руке у меня была пачка писем, а в сумке — другие, так что все, кто меня видел, думали, что я почтальон, и не обращали на меня внимания. У меня даже были письма, адресованные людям, живущим в этом квартале, и я проштамповал марки, грубо, но достаточно искусно, чтобы этого не заметили.
— Потом вошёл в вестибюль этого дома. Как я и надеялся, Уолтон оставил дверь незапертой, но даже если бы он этого не сделал, я бы всё равно вошёл. Я бы позвонил в колокольчик, и когда Уолтон открыл бы дверь, я бы сказал, что у меня для него срочное письмо. У меня действительно было письмо, которое я приготовил как раз на такой случай. Я мог бы изменить голос и надвинуть кепку на глаза, хотя он, вероятно, всё равно не обратил бы на меня внимания. Но дверь была не заперта, и я вошёл. Я нашёл Уолтона в этой комнате, он курил сигарету и читал письмо, одно из трёх, которые были доставлены несколькими минутами ранее.
— Он сидел за этим столом, и прежде чем он успел встать или хотя бы спросить у меня, чего я хочу, я достал со дна почтовой сумки револьвер и выстрелил ему в голову. На пистолете у меня был глушитель, поэтому шума было немного. Я уже собрался уходить, когда услышал, как кто-то, как мне показалось, идёт по вестибюлю. Теперь я думаю, что это, должно быть, был Калинетти, подметавший ступеньки, но тогда я не знал, кто это был. Я боялся, что кто-нибудь войдёт и застанет меня с пистолетом в руке.
— Но я был готов даже к этому. Во время предыдущего посещения этого дома я обратил внимание на старинные часы с отделением под циферблатом. Насколько я знал, ключа к ним не было, но в следующий раз я захватил с собой немного воска, и мне удалось сделать слепок замка. Я заказал ключ. Для этого пришлось съездить в Джерси-Сити, где его изготовили так, чтобы меня нельзя было отследить. Поэтому, когда я услышал шаги снаружи или, как мне тогда показалось, в вестибюле, я открыл часы, привязал пистолет к маятнику, закрыл дверцу и запер её на ключ. Я не стал класть пистолет плашмя на дно, потому что боялся, что часы сдвинутся с места и пистолет будет издавать шум при перемещении. Я надеялся, что такого не произойдёт, если привязать его к маятнику, и шума бы не было, если бы я использовал более короткую верёвку.
— У меня была заготовлена история для любого, кого я мог встретить, выходя из дома. Я бы сказал, что доставлял почту и обнаружил, что дверь открыта. Это показалось мне необычным, и, войдя, я обнаружил Уолтона мёртвым. Тогда полиция увидела бы во мне всего лишь почтальона с сумкой, набитой письмами, и, я думаю, они бы записали моё имя и отпустили меня. И они никогда бы меня больше не нашли. Но если бы они обнаружили почтальона с пистолетом в его почтовой сумке, они бы его задержали.
— Сделав это, я немного подождал и затем вышел из дома. Уходя, я увидел, как Калинетти подметает тротуар, но я не обратил на него внимания, а почтальон был настолько обычным человеком, что он тоже не обратил внимания на меня. Вы, наверное, слышали, что он принял меня за настоящего почтальона. Я дошёл до Бродвея, сел в трамвай и доехал до Центрального вокзала, где взял плащ и шляпу-котелок. Я зашёл в курительную комнату и сел в кабинку. Там я надел шляпу и плащ, а потом пошёл домой, где сжёг форму. Почтовую сумку я оставил в трамвае, предварительно вынув из неё письма. Если бы она была передана в бюро находок компании, её невозможно было бы идентифицировать, поскольку на ней не было никаких надписей.
Керриган, закончив свой рассказ, некоторое время сидел молча, а инспектор Конрой рассеянно барабанил пальцами по столу. Наконец инспектор спросил:
— А ваш сын? Где он?
— Его не смогут найти, — сказал Керриган. — На прошлой неделе я передал своему адвокату достаточно средств, чтобы заботиться о моём сыне до конца его жизни. Я вложил всё в трастовый фонд. Я отправил мальчика под вымышленным именем в санаторий. Он вылечится, и когда это произойдёт, у него будет достаточно денег, чтобы получить образование и начать новую жизнь. Теперь, когда Уолтон мёртв, а Джеймисон в тюрьме, его никто не побеспокоит, даже если Уолтон рассказал о своём плане другим членам своей банды, чего, я думаю, он не делал. У Джеймисона теперь не будет времени продолжать злодейскую работу Уолтона.
— Мы позаботимся о Джеймисоне, — мрачно сказал инспектор Конрой. — Джеймисону ещё много лет отсидеть в Синг-Синге. Он и Уолтон должны были отправиться на электрический стул вместо вас.
— Я не собираюсь отправляться на электрический стул, — сказал Керриган, улыбаясь, — и я не собираюсь в Синг-Синг!
— Что вы сделали? — закричал Конрой, вскакивая на ноги.
Керриган сунул руку в карман и достал маленький пузырёк, который бросил на стол.
— Яд! — сказал он спокойно. — Я принял его, пока вы возились с часами!
Инспектор Конрой подбежал к двери.
— Киган! — закричал он. — Вызовите «скорую»!
— Это бесполезно, — сказала Керриган, — я принял аконит. Он не нарушает работу мозга почти до самой смерти; затем сердце замедляется и, наконец, перестаёт биться. Вы ничего не сможете сделать. Я умру меньше чем через пять минут.