– Не плачь, Мэри, – напевно произнес он, неуклюже гладя ее по голове. – Я тебя утешаю, не плачь. Ну-ну, полно, не плачь!
Мисс Хортон отстранилась от него, нащупывая в кармане носовой платок.
– Я сейчас успокоюсь, Тим, не расстраивайся, – прошептала она, вытирая глаза, а потом улыбнулась и, не в силах противостоять искушению, нежно коснулась его щеки. – Я так сильно по тебе скучала, и вот теперь, когда снова увидела, расплакалась от счастья.
– Я тоже ужасно рад тебя видеть, но ведь я не заплакал. Ох как же я скучал по тебе, Мэри! Мама говорит, со мной сладу не стало с тех пор, как ты уехала.
– Ты завтракал? – спросила она, силясь совладать с собой.
– Еще нет.
– Тогда посиди, а я что-нибудь приготовлю. – Она пожирала его взглядом, с трудом веря, что он рядом, что он не забыл ее. – Ох, Тим, как же я рада тебя видеть!
Он сел за стол, и пока она возилась на кухне, не сводил с нее взгляда.
– Мэри, мне все время нездоровилось, пока ты была в отъезде. Так странно! Есть не хотелось, от телевизора голова болела. Даже во «Взморье» было плохо, пиво не нравилось. Папа сказал, что я сущее наказание – ни сидеть, ни стоять не могу на одном месте.
– Ты ведь и по Дони скучаешь. Тебе, наверное, было одиноко без меня и Дони.
– Дони? – Имя сестры он произнес медленно, словно обдумывал его значение. – Ну, не знаю! Про Дони я забыл, а вот тебя помнил. Все время думал о тебе, все время!
– Что ж, теперь я здесь, и больше не будем об этом, – весело сказала она. – Чем займемся в эти выходные? Хочешь, поедем в Госфорд? Правда, купаться нельзя – слишком прохладно.
Тим просиял от радости.
– Мэри, ты это здорово придумала! Давай поедем в Госфорд прямо сейчас!
Она обернулась и улыбнулась ему так ласково, что Арчи Джонсон сейчас ее не узнал бы.
– Прежде надо позавтракать, дружок, а то ты похудел за время моего отсутствия. Нужно тебя снова откармливать.
Доедая последний кусочек отбивной, Тим смотрел на мисс Хортон и озадаченно хмурился.
– Что случилось? – спросила Мэри.
– Не пойму… Как-то странно я себя чувствовал, когда утешал тебя… – Ему было трудно найти подходящие слова, чтобы объяснить свое состояние. – Так странно было, – заключил он с запинкой, не зная, как еще выразить свою мысль.
– Может, ты почувствовал себя взрослым, как папа? Только взрослые так умеют – утешать.
Его лоб мгновенно разгладился, он улыбнулся.
– Точно, Мэри. Я чувствовал себя взрослым.
– Ну что, позавтракал? Тогда давай собирать вещи, и едем, а то сейчас темнеет рано и мы не успеем сделать в саду все, что задумали.
Зиму в Сиднее вряд ли можно было назвать холодным временем года. Эвкалиптовый лес не сбрасывал листву, днем светило теплое солнце, по-прежнему набухали и распускались почки, природа не вступала в ту удивительную стадию замирания, как в краях с более холодным климатом.
Сад в Госфорде утопал в цветах; воздух полнился благоуханием левкоев, георгинов, желтофиоли на сотни ярдов вокруг. Газон стал гораздо ухоженнее и зеленее, чем в любое другое время года. Мэри перекрасила коттедж в белый цвет с черной окантовкой, а железную крышу заново покрыла серебрянкой.
Подъезжая к дому, Мэри невольно восхищалась им. Какой разительный контраст с тем, каким он был еще полгода назад! Она повернулась к Тиму.
– Тим, знаешь, ты замечательный критик! Смотри, каким красивым стал дом, а все потому, что тебе пришелся не по нраву коричневый цвет и ты заставил меня заняться садом. Ты оказался абсолютно прав: дом теперь действительно радует глаз, не то что раньше. Нужно подумать, что еще можно улучшить.
Тим зарделся от неожиданной похвалы.
– Мэри, мне нравится тебе помогать. Ты всегда относишься ко мне так, будто я стою целый доллар, прислушиваешься к тому, что я говорю. С тобой мне кажется, что я такой, как папа, – взрослый мужчина.
Мэри заглушила мотор и ласково взглянула на него.
– Тим, но ты и есть взрослый мужчина. Иначе я тебя и не воспринимаю. Почему я не должна прислушиваться к твоим словам? Ты всегда высказываешь интересные предложения и критикуешь по делу. Твои замечания очень помогают. Тим, мне не важно, что говорят о тебе другие. Для меня ты всегда будешь стоить целый доллар.
Он запрокинул голову и рассмеялся, а затем наклонился к Мэри, чтобы она видела его глаза, в которых блестели слезы.
– Мэри, я так счастлив, что чуть не расплакался! Видишь? Я чуть не заплакал!
Она вышла из машины.
– Ну-ка, лентяй, пошевеливайся. Больше никаких слез! Хватит, утром наплакались! Живо переодевайся. До обеда мы должны успеть переделать массу дел.
Глава 16
Однажды вечером, читая «Сидней морнинг геральд», Мэри наткнулась на статью под названием «Учитель года». Речь шла о молодом школьном учителе, который добился значительных успехов в обучении умственно отсталых детей. Вдохновленная статьей, Мэри принялась подробно изучать данный вопрос. Вооружившись медицинским словарем, она увлеченно штудировала все книги о слабоумии, которые удавалось найти в местной библиотеке, однако разобраться в специализированных текстах, изобилующих терминами и незнакомыми понятиями, было непросто. В конце концов Мэри решила встретиться с учителем, которому была посвящена газетная статья. Его звали Джон Мартинсон.
– Я работал учителем начальных классов в обычной школе, а потом поехал в Англию и волею случая был направлен на работу в школу для детей с задержкой психического развития, – рассказал мистер Мартинсон, встретив ее у дверей школы. – Эта работа увлекла меня с самого начала, но, поскольку я не имел надлежащей квалификации, не владел теорией и практикой обучения слабоумных детей, мне пришлось заниматься с ними как с самыми обычными школьниками. Разумеется, я веду речь о детях, страдающих слабоумием в легкой форме, а не о тех, кто вообще не поддается обучению. И знаете, меня поразило, как многому эти дети научились, как чутко реагировали на то, что их приравняли к нормальным ученикам. Естественно, занятия с ними – адский труд, требующий невероятно огромного терпения, но я не опускал рук и им не позволял сдаваться. Я принялся изучать эту область знаний, проводил исследования, всюду ездил, знакомясь с другими методиками. И получаю большое удовлетворение от своей работы.
Мистер Мартинсон смотрел на Мэри внимательно, но без любопытства: его не удивил ее интерес к этой теме, – и считал, что она сама даст объяснение, когда придет время.
– Значит, вы считаете, что те, кто страдает слабоумием в легкой степени, способны учиться, – задумчиво проронила Мэри.
– Несомненно. Многие несведущие люди относятся к детям, страдающим слабоумием в легкой степени, как к полным идиотам, а все потому, что так удобнее, проще, чем тратить время на то, чтобы добиться от них реакции, свойственной нормальному ребенку.
– Возможно, многие полагают, что им не хватает специальных навыков, – предположила Мэри, подумав про родителей Тима.
– Вполне вероятно. Такие дети жаждут одобрения, похвалы, хотят полноценно участвовать в жизни семьи, но зачастую остаются на задворках. Их любят, но в расчет не принимают. Однако одной любви мало. Любовь – важнейший компонент всего, но она должна сопровождаться терпением, пониманием, мудростью и предусмотрительностью, когда имеешь дело с психически недоразвитым ребенком. Конечно, бывают и неудачи, причем нередко, но успешных результатов у нас гораздо больше, чем в других аналогичных школах. Зачастую практически невозможно точно оценить состояние ребенка – как с неврологической, так и с психологической точки зрения. В первую очередь необходимо понимать, что такой ребенок, независимо от степени отставания в психологическом развитии, имеет изъян. Его мозг функционирует не так, как нужно.
Пожав плечами, Мартинсон рассмеялся.
– Прошу простить меня, мисс Хортон! Я ведь не дал вам даже рта раскрыть. У меня дурная привычка – утомлять разговорами гостей, не удосужившись выяснить, что их привело ко мне.
Мэри откашлялась.
– Мистер Мартинсон, обратиться к вам меня побудила не личная проблема, а скорее любопытство неравнодушного стороннего наблюдателя. Среди моих знакомых есть молодой человек двадцати пяти лет, страдающий слабоумием в легкой степени, и мне хочется ему помочь. Я пыталась читать литературу на эту тему, но мало что поняла.
– Да, понимаю. Научных трудов много, а вот книг для дилетантов, где доходчиво объясняется, что к чему, почти нет.
– Дело в том, что с тех пор, как я начала проявлять интерес к судьбе этого юноши – более девяти месяцев назад, – он выказывает признаки положительной динамики. Я даже научила его читать и производить простейшие арифметические действия, хоть это и заняло много времени. Его родители тоже заметили перемены и очень довольны. Но я не знаю, какого прогресса ждать и чего требовать от него.
Джон Мартинсон похлопал Мэри по плечу и взял под локоть.
– Я проведу для вас экскурсию по школе. А вы присмотритесь к детям. Может, увидите кого-нибудь, кто похож на вашего подопечного поведением или реакцией. Мы не разрешаем гостям нарушать ход занятий, поэтому наблюдение за детьми ведется через окна с односторонней видимостью. Пойдемте посмотрим. Потом скажете, что вы думаете о наших детях.
Раньше Мэри никогда не обращала внимания на слабоумных детей, которых ей доводилось встречать: как и большинство, приходила в крайнее смущение, если ее уличали в разглядывании. Теперь же мисс Хортон поразило, насколько они все разные. Одни почти не отличались от нормальных детей, другие были столь уродливы, что от них невозможно было оторвать взгляд.
– Было время, я преподавал в классе одаренных детей, – мечтательно произнес Джон Мартинсон, стоя рядом с Мэри. – Все имели уровень интеллекта не ниже ста пятидесяти. Но знаете, видеть, как после месяца занятий кто-то из неполноценных детей научился завязывать шнурки, гораздо приятнее. Они неутомимы в своем стремлении чего-то добиться, им не наскучивает учиться – наверное, потому, что любое достижение дается им с большим трудом. Чем больше затрачено усилий, тем ценнее успех. И слабоумные люди в этом отношении не исключение.