После экскурсии по школе Джон Мартинсон проводил Мэри в свой маленький кабинет и предложил кофе.
– Кто-нибудь напомнил вам Тима?
– Несколько детишек. – Мэри описала их и призналась: – Порой мне до слез жалко Тима. Он прекрасно понимает, что слаб умом! Вы не представляете, как это ужасно, когда бедняга извиняется за то, что он не целый доллар. «Мэри, я знаю, что не стою целого доллара», – говорит он, и у меня сердце разрывается.
– Судя по вашим словам, он вполне обучаем. Он работает?
– Да, в строительной бригаде. Полагаю, его товарищи по-своему добры к нему, но они также бездумно жестоки. Им нравится издевательски подшучивать над ним. Однажды они хитростью заставили его съесть экскременты. Тим плакал в тот день – и вовсе не потому, что стал жертвой обмана. Его расстроило, что он не понял шутки. Он хотел смеяться вместе со всеми! – Она невольно умолкла.
Джон Мартинсон сочувственно кивнул и заметил:
– О, это довольно типичный случай. А его родители как к нему относятся?
– Очень хорошо, с учетом всех обстоятельств. – Мэри рассказала о жизни Тима и с грустью добавила: – Но они переживают за него. Их тревожит, что с ним станет после их смерти. Его отец говорит, что Тим умрет с горя. Поначалу я в это не верила, но теперь понимаю, что такое вполне может быть.
– Да, согласен. Я знаю немало подобных случаев. Такие, как Тим, нуждаются в родном доме гораздо больше, чем мы, обычные люди, ведь без поддержки любящей семьи они не могут приспособиться к жизни. Им очень трудно жить в нашем мире. – Он серьезно посмотрел на нее. – Как я понял, внешне он выглядит вполне нормальным?
– Нормальным? – вздохнула Мэри. – Если бы! Нет, Тим выглядит не просто нормальным. Более красивого молодого человека я в жизни не видела. Он прекрасен, как греческий бог, хотя это банальное сравнение.
– Вот как! – Джон Мартинсон опустил глаза. – Что ж, мисс Хортон, я дам вам список книг, в которых материал изложен доступным языком. Думаю, вы разберетесь. Вот увидите, они вам помогут.
Он проводил ее к выходу и учтиво склонил голову на прощание.
– Надеюсь, на днях вы приведете ко мне Тима: мне бы очень хотелось с ним познакомиться, – но думаю, для него будет лучше, если вы придете ко мне домой, а не в школу.
Мэри протянула ему руку.
– Согласна. До свидания, мистер Мартинсон. Вы очень добры. Большое спасибо.
Задумчивая и опечаленная, она пошла прочь, сознавая, что самые неразрешимые проблемы – это те, которые по своей природе не оставляют места для мечты.
Глава 17
В Сиднее приход весны не знаменовался пробуждением природы и буйным ростом растительности, как в Северном полушарии. Деревья за исключением некоторых завезенных видов не сбрасывали листву на время короткой мягкой зимы, в садах и парках круглый год все цвело. А вот воздух стал другим – пронзительно мягким, наполняющим сердца новой надеждой и радостью.
Загородный дом Мэри мог бы стать достопримечательностью района, если бы его кто-нибудь видел. Вместе с Тимом она всю зиму усердно трудилась в саду, купила несколько взрослых деревьев и даже наняла специалиста, чтобы тот их посадил. Когда наступил октябрь, на участке всюду благоухали цветы – в огромных клумбах, разбитых вдоль веранды и вокруг каждого дерева. Маки, гвоздики, астры, фиалки, флоксы, душистый горошек, тюльпаны, глицинии, нарциссы, гиацинты, азалии, гладиолусы создавали пестрый ковер восхитительной красоты, а ветер разносил их ароматы по дикому лесу и на другой берег реки.
Четыре изящные плакучие вишни печально склоняли отяжелевшие розовые ветви над розовыми гиацинтами и тюльпанами, росшими под ними. Шесть миндальных деревьев, вокруг которых в траве водили хоровод майские ландыши и нарциссы, сгибались под тяжестью белых цветов.
Тим пребывал в эйфории. Вприпрыжку бегал от вишневых деревьев к миндальным, восхищаясь вкусом Мэри, которая вокруг вишни посадила розовые цветы, а вокруг миндаля – белые и желтые. «Выглядывают из травы совсем как полевые цветы!» – восклицал он. Мэри с улыбкой наблюдала за ним, хотя дала себе слово сохранять серьезность, как бы Тим ни реагировал, но его радость была такой искренней и трогательной. «Парис, гуляющий весной по склонам горы Иды до того, как вернуться в городскую кабалу Трои», – думала Мэри, не сводя взгляда с пританцовывавшего Тима. Сад действительно прекрасен, но каким он его видит, как воспринимает, что приводит его в восхищение? Считается, что насекомые и животные благодаря особому строению глаз смотрят на мир иначе, видят цвета и формы, недоступные человеческому взору. Может, и Тим способен видеть нечто за пределами ее зрительного восприятия? Может, его мозг открывает ему доступ в некий другой мир? Слышит ли он музыку сфер[10], видит ли форму души и цвет луны? Если бы можно было это узнать! Но мир Тима навечно закрыт от нее: она не может туда проникнуть, а Тим не может описать его.
Вечером они сидели в сумрачной гостиной, в раздвинутые стеклянные двери врывался благоуханный ветерок.
– Тим, что ты чувствуешь сейчас, в настоящий момент? Как пахнут цветы? Каким ты видишь мое лицо?
Он нехотя отвлекся от музыки, которую они слушали, и обратил на нее затуманенный мечтательный взгляд. На губах заиграла кроткая улыбка. Мэри показалось, что под этим взглядом ее сердце растаяло, а в душу закралась печаль, от которой на глаза навернулись слезы.
Тим хмурился, поставленный в тупик ее вопросами.
– Что я чувствую? – наконец медленно заговорил он. – Чувствую? Черт, не знаю! Я счастлив, мне хорошо. Да, точно, мне хорошо!
– А как пахнут цветы?
Он улыбнулся ей, решив, что она шутит.
– Как цветы, конечно!
– А лицо мое какое?
– Твое лицо прекрасно, как мамино и Дони. Похоже на лицо святой Терезы с моей картинки.
– Это ты очень красиво сказал, Тим, – вздохнула Мэри. – Я, конечно, никогда не думала, что похожа на святую Терезу.
– Похожа, похожа, – заверил ее Тим. – Ее портрет висит на стене над моей кроватью дома. Мама повесила, потому что она мне нравится, нравится. Каждый вечер и каждое утро она смотрит на меня так, словно думает, что я стою целый доллар. И ты на меня тоже так смотришь, Мэри. – Охваченный мучительной радостью, он поежился. – Мэри, ты мне нравишься. Ты мне нравишься больше, чем Дони. Ты мне нравишься так же, как папа и мама. – Его красивые руки пришли в движение, сообщая ей гораздо больше того, что он мог бы выразить с помощью своего скудного ограниченного запаса слов. – Только ты мне нравишься по-другому, Мэри, не так, как папа и мама. Иногда они мне нравятся больше, чем ты, иногда – меньше.
Мэри внезапно встала и направилась к выходу.
– Тим, я пойду немного прогуляюсь, а ты, будь умницей, оставайся здесь и слушай музыку. Я скоро вернусь.
Он кивнул и снова приковал взгляд к проигрывателю, словно это помогало лучше слышать музыку.
Благоухание сада было невыносимо, и Мэри отправилась на пляж. В дальнем конце из песка торчал большой валун. Упав перед ним на колени, она уткнулась в камень лбом и разрыдалась, понимая, что не в состоянии справиться с горем, безысходным и опустошительным, съедавшим ее изнутри.
Они с Тимом были, как мотылек и яркий жгучий свет. Она – мотылек, обладающий чувствами и даром полноценной жизни; он – свет, который наполняет ее существование испепеляющим огнем. Он не ведает, как отчаянно она бьется о стены его мира; ему никогда не понять глубины и насущности ее желания сгореть в пламени его очарования. Силясь побороть свой тщетный голод, который Тим не способен утолить, она скрежетала зубами от ярости и муки и заливалась безутешными слезами.
Внезапно она почувствовала на своем плече руку Тима.
– Мэри, что с тобой? – В его голосе звучал страх. – Тебе плохо? Мэри, пожалуйста, скажи, что с тобой все хорошо!
– Все хорошо, Тим, – устало произнесла Мэри, не поднимала головы. – Просто мне стало немного дурно, и я вышла глотнуть свежего воздуха. Не хотела тебя волновать, только и всего.
– Тебе и сейчас дурно? – Он присел на корточки рядом и, стараясь заглянуть Мэри в лицо, стал неуклюже гладить ее по плечам. – Тебя тошнило?
Качая головой, она отодвинулась от него.
– Нет, теперь все хорошо, Тим, правда. Тошнота прошла. – Упершись одной рукой о камень, она попыталась подняться, но не смогла. – Ох, Тим, какая же я старая и уставшая, – прошептала Мэри, потирая затекшие ноги. – Старая и уставшая.
Он выпрямился и с тревогой посмотрел на нее.
– Однажды маме стало плохо, и папа, я помню, велел, чтобы я отнес ее в постель. Мэри, я отнесу тебя в постель.
Он без труда поднял ее; изнуренная, она не выразила протеста, но когда Тим ступил на веранду, уткнулась ему в плечо, чтобы он не видел ее лица. Тим замедлил шаг, моргая на свету, и ласково прижался щекой к голове Мэри.
– Ты такая маленькая, – сказал он, потираясь щекой о ее волосы. – Маленькая и теплая, как котенок. – Потом, вздохнув, прошел через гостиную.
В комнате мисс Хортон он долго не мог найти выключатель, пока она не остановила его, тронув за шею.
– Не надо включать свет, Тим. Просто положи меня на кровать. Я немного полежу в темноте и приду в себя.
Он бережно опустил ее на кровать, но не уходил, возвышаясь над ней в темноте. Мэри чувствовала, что Тим обеспокоен.
– Тим, ты ведь знаешь, что я не стала бы тебе лгать, да?
– Да, знаю, – кивнул он.
– Тогда поверь: волноваться за меня не надо, я уже вполне здорова. Тебя когда-нибудь тошнило после того, как ты съел что-нибудь не то?
– Да, было один раз, когда я поел цукатов, – серьезным тоном ответил он.
– Значит, ты понимаешь, как мне было нехорошо, да? А теперь я хочу, чтобы ты перестал тревожиться за меня, пошел в свою комнату и лег спать! Мне гораздо лучше, но мне тоже нужно поспать, однако я не засну, если буду думать, что ты расстроен или беспокоишься. Обещай, что ты сейчас же пойдешь спать и больше не будешь волноваться.