– Обещаю, Мэри. – В его голосе слышалось облегчение.
– Спокойной ночи, Тим. Большое тебе спасибо за помощь. Приятно, когда кто-то заботится о тебе, а ты очень хорошо обо мне заботишься. Ты ведь рядом, значит, со мной ничего не может случиться, верно?
– Я всегда буду заботиться о тебе. – Он наклонился и поцеловал Мэри в лоб, как порой она целовала его перед сном. – Спокойной ночи, Мэри.
Глава 18
В четверг после обеда Эсме Мелвилл, как всегда, играла в теннис, несмотря на плохое самочувствие, которое ото всех скрывала. По возвращении домой она еле-еле доковыляла от задней двери до мягкого кресла в гостиной, хотя пройти нужно было всего несколько шагов, но, посидев пару минут, почувствовала тошноту и пошла в ванную. Рвоты не было, только усиливалась боль под левой лопаткой. Несколько минут Эсме стояла на коленях, склонившись над унитазом, а потом, хватаясь то за шкаф, то за дверцу душевой кабинки, поднялась. Из зеркала на нее смотрело посеревшее, в испарине, перепуганное лицо. Ужаснувшись, она поспешила отвести взгляд. Еле волоча ноги, тяжело дыша, Эсме по стеночке вернулась в гостиную и рухнула в кресло.
Боль раздирала ее, словно огромный бешеный зверь. Эсме наклонилась вперед, прижимая к груди сложенные руки. С губ срывались тихие стоны. Спустя, казалось, целую вечность боль немного отпустила. Изможденная, Эсме откинулась в кресле. Ее била дрожь. Было трудно дышать, словно кто-то невидимый сидел у нее на груди, выдавливая воздух из легких. Она была мокрая с головы до пят: лицо заливали слезы, белая теннисная форма пропиталась потом, кресло – мочой. Хватая воздух посиневшими губами, Эсме молилась, чтобы Рон после работы сразу пошел домой, а не во «Взморье». Телефон в коридоре был для нее недосягаем.
В семь часов Рон и Тим вошли в дом, но их встретила непривычная тишина. Стол к ужину не был накрыт, никаких приятных запахов приготовленной пищи не доносилось.
– Где наша мама? – весело спросил Рон, входя на кухню. – Эс, любимая, ты где? – позвал он и, не услышав ответа, предположил: – Наверное, решила еще пару сетов сыграть в своем «потешном» клубе.
Тим направился в гостиную, и в следующую минуту из глубины дома донесся душераздирающий вопль. Рон выронил чайник и с гулко бьющимся сердцем бросился в гостиную. Тим, заламывая руки и всхлипывая, смотрел на Эсме, которая сидела в кресле, со сложенными на груди руками. В глаза бросалась ее неподвижность.
– О боже!
На глаза Рону навернулись слезы. Он склонился над женой, тронул ее дрожащей рукой: кожа была теплая, а грудь медленно вздымалась и опускалась.
– Так, Тим, не плачь, – произнес Рон, стуча зубами. – Пойду позвоню доктору Перкинсу и Дони и тут же вернусь. А ты оставайся здесь и, если мама пошевелится, кричи. Договорились, приятель?
Доктор Перкинс был дома. Он сказал Рону, что вызовет «скорую» и будет ждать их в отделении экстренной помощи больницы имени Принца Уэльского. Вытирая слезы тыльной стороной ладони, Рон позвонил Дони.
Трубку снял Мик. В его голосе сквозило раздражение: в этот час они обычно ужинали, и ему не понравилось, что его выдернули из-за стола.
– Мик, слушай, это Рон, – заговорил мистер Мелвилл, четко произнося каждое слово. – Только, пожалуйста, не пугай Дони. С ее мамой беда. Наверное, сердечный приступ, хотя точно я не знаю. Мы везем ее в больницу Принца Уэльского, так что сюда приезжать нет смысла. Мы будем ждать вас там. Приезжайте скорее.
– Мне ужасно жаль, Рон, – пробормотал Мик. – Конечно, мы с Дони сейчас же приедем. Постарайтесь не волноваться.
Вернувшись в гостиную, Рон увидел, что Тим все так же стоит, глядя на мать, и безутешно плачет. Эсме сидела все в той же позе. Рон обнял сына за плечи и прижал к себе, не зная, что еще делать.
– Успокойся, Тим, не реви. С мамой все хорошо. «Скорая» уже едет, мы отвезем ее в больницу. Там ее быстро на ноги поставят. Будь молодцом, не реви, ради мамы. А то она проснется и увидит, как ты тут рыдаешь словно болван. Думаешь, ей это понравится?
Шмыгая носом, Тим попытался успокоиться. Рон шагнул к креслу, в котором сидела Эсме, и присел на корточки, взяв жену за руку.
– Эс! – Морщины на его старом лице прорезались глубже. – Эс, любимая, ты меня слышишь? Это Рон, любимая, Рон!
Эсме медленно открыла глаза. Увидев мужа, в ответ она чуть сжала его руку.
– Рон… Бог мой, как я рада, что ты дома… Где Тим?
– Он здесь, любимая. Не волнуйся за Тима. «Скорая» уже едет, мы отвезем тебя в больницу. Как ты себя чувствуешь?
– Как птичка… растерзанная кошкой… О боже, Рон… боль… ужасная… Я помочилась под себя… Кресло мокрое…
– Эс, да бог с ней, с мебелью, высохнет. Подумаешь, помочилась, нашла из-за чего переживать! – Он попытался улыбнуться, но лицо его скривилось и, как он ни старался сохранять самообладание, слезы потекли из глаз. – Эс, любимая, не сдавайся! Боже, как я буду без тебя? Держись, Эс, держись. Скоро мы доставим тебя в больницу.
– Я… держусь… Не могу… оставить Тима… одного… Не могу… оставить Тима… одного…
Через пять минут машина «скорой помощи» уже подъехала к дому. Эс осмотрели и положили на носилки. Рон и Тим последовали за медиками, чувствуя себя никчемными и ненужными.
Рон посадил сына вперед, а сам сел сзади.
Сирену включать не стали. Врач вставил в рот Эсме пластиковую трубку, которую подсоединил к кислородной подушке, и проверил пульс.
– Почему вы не включили сирену? – спросил Рон, дико озираясь по сторонам: пластиковая трубка и кислородная подушка наводили на него ужас.
Врач ободряюще посмотрел на него, похлопал по спине и ответил спокойным тоном:
– Не волнуйся, приятель. Сирену мы обычно включаем, когда едем на вызов, а когда везем пациентов – очень редко. Больных ее вой пугает и больше вредит им, чем помогает. Ваша жена держится молодцом, а в этот вечерний час мы вмиг доберемся до места и без сирены. Тут всего пара миль.
Движение на дороге было неплотное, и уже через пять минут «скорая» подъехала к ярко освещенному входу отделения экстренной помощи больницы имени Принца Уэльского. Едва автомобиль затормозил, Эс открыла глаза и кашлянула, выплюнув трубку. Врач, оценив состояние больной, решил не подключать ее к кислородной подушке, пока не начнется новый приступ. Может быть, она хочет что-то сказать, что-то очень важное.
– Рон…
– Я с тобой, милая. Ты в больнице, здесь тебя быстро поставят на ноги.
– Не уверена… Рон…
– Да, милая? – По его щекам снова заструились слезы.
– Тим… Мы… всегда боялись… Что… будет с Тимом… когда меня… не станет?.. Рон…
– Я с тобой, милая.
– Присмотри за… Тимом… Позаботься… о… Тиме… Бедный Тим… Бедный… Тим…
Это были ее последние слова. Носилки с Эсме куда-то увезли, а Рону и Тиму было предложено пройти в комнату для посетителей. Вскоре одна из медсестер принесла им чай со сладким печеньем. Сообщить что-либо о состоянии Эсме она, вежливо улыбаясь, отказалась.
Через полчаса в больницу прибыла Дони с мужем. Она была на сносях, и Мик старался всячески ее оберегать. Всхлипывая, Дони села между отцом и Тимом.
– Ну, полно, полно, родная, не плачь, – стал утешать ее Рон. – Мама поправится. Сейчас ее куда-то увезли, но как только будет что-то известно, нам сообщат. Не реви! Думай о ребенке, милая, тебе сейчас нельзя волноваться.
– Что произошло? – осведомился Мик. На Тима он старался не смотреть.
– Не знаю. Когда мы с Тимом пришли домой, она была без сознания – сидела в кресле в гостиной. Как долго – не знаю. Черт, почему я сразу домой не пошел, зачем поперся во «Взморье»? Надо было сразу домой!
– Папа, не вини себя, – шмыгнула носом Дони. – В будни ты всегда возвращаешься домой в одно и то же время. Откуда тебе было знать, что сегодня ты ей понадобишься? Ты ведь знаешь: мама ничего не имела против твоих привычек! Она была рада, что ты позволяешь себе немного расслабиться после работы, да и ей это давало возможность заняться собой. Много раз я слышала, как она говорила, что успевает и в теннис поиграть, и ужин для вас с Тимом приготовить.
– Я должен был заметить, что ей нездоровится. Куда только я смотрел?
– Папа, ну что теперь себя корить? Что сделано, то сделано. Мама не хотела бы, чтобы вы жили как-то иначе, и ты это сам прекрасно знаешь. Не надо мучиться из-за того, что нельзя изменить. Лучше подумай о ней и о Тиме.
– Господи, да я только о них и думаю! – в отчаянии крикнул Рон.
Они посмотрели на Тима. Он сидел тихо, как мышка, сцепив ладони и сгорбившись, словно ушел в себя. Такую позу он всегда принимал, когда был убит горем. Плакать он перестал, и теперь сидел, уставившись в одну точку отсутствующим взглядом. Дони придвинулась ближе к брату и ласково окликнула, поглаживая его руку.
Тим вздрогнул, потом, казалось, осознал, что она рядом, и с грустью посмотрел на сестру.
– Дони! – произнес он, словно недоумевая, что она делает в больнице.
– Я с тобой, Тим. Не волнуйся за маму, она поправится. Обещаю.
Тим покачал головой.
– Мэри говорит, нельзя давать обещания, которые не можешь выполнить.
Лицо Дони застыло. Она снова повернулась к отцу, полностью игнорируя Тима.
Поздно ночью к ним вышел доктор Перкинс. Выглядел он осунувшимся и усталым. Все разом встали, словно подсудимые при виде судьи.
– Рон, выйдем на минутку, – тихо предложил он.
Яркие лампы заливали слепящим светом опустевший коридор.
– Она скончалась, приятель.
Рон, ощутив тянущую боль в груди, будто по ней проехался тяжеленный каток, жалостливо смотрел в лицо немолодого доктора.
– Нет!
– Мы ничего не смогли сделать. Обширный инфаркт, потом еще один, уже после того как ее доставили сюда. Сердце остановилось. Мы пытались его запустить, но ничего не вышло. Подозреваю, что проблемы с сердцем у нее начались не сегодня, а внезапное похолодание и теннис довершили начатое.
– Она никогда не говорила, что ей нездоровится, я ничего не знал. Но это же Эс. Она никогда не жалуется, – сумел произнести