Немолодая, одетая в засаленный халат грузная женщина проворно собрала монеты и уже без страха оглядела вломившихся солдат.
— Видела? — кивнув в сторону площади, задал вопрос Скарт.
— Видела.
— Знала их?
— Знала.
— На солдата напали несколько человек. Одного пристрелили на месте, второго только что. Мне нужны имена остальных.
— Я не знаю, кто с ними был.
— Назови имена тех, с кем эти двое здесь тёрлись.
Раскрыв ладонь, женщина принялась демонстративно пересчитывать монеты. Звон, по полу покатились ещё два кругляка.
Спустя минуту, шаркая ногами по дорожке, Тим вернулся к площади, сел на обрамлявший её невысокий бордюр.
— Ну и? — не дал опомниться присевший рядом сержант, — как тебе добрые и приветливые?
— Может, она не понимает? — всё ещё на что-то надеясь, задался Тим вопросом.
— Всё она понимает.
— Она назвала восемь имён, — обескураженно говорил Тим, — ведь будь они там, она же их приговорила.
— Совсем не терзаясь муками совести.
— Но ради чего?
— Ради этого, — покрутив монету между пальцев, пояснил сержант, — и это нормально.
— Если это нормально, то каждый из нас точно так же может продать остальных.
— Может, только никогда этого не сделает.
— Почему?
— Потому что случайных людей здесь нет. Поднявшись на борт, каждый из нас становится частью семьи.
— А я, — с сарказмом спросил Тим, — разве не случайный?
— А разве не ты согласился помочь, когда обратились, ведь ты осознанно рисковал собой ради каждого из нас.
— Ради себя.
— Неважно, важен факт поступка. Разве не ты сжёг глушак, сбивший координацию обороны?
— Я поэтому в экипаже?
— Поэтому.
— А разве не из-за премии капитана?
— Не без этого. Грех было не воспользоваться, но премия — лишь одна из причин.
— Есть другие?
— Я их озвучил, кроме одной, но о ней тебе знать пока рано.
На это Тим лишь равнодушно пожал плечами.
— О том, что из-за премии в гурт тебя затащили, сам додумался или подсказал кто? — как бы невзначай спросил сержант.
— Додумался, — соврал Тим.
Удивился сам, с какой лёгкостью научился лгать. В памяти всплыл случай, когда, стоя перед отцом, в возрасте двенадцати лет соврал первый раз в жизни. Тогда он пыхтел, краснел, не знал, куда деть руки и спрятать взгляд. На пороге семнадцати Тим, глядя в глаза прожжённому убийце, врал, не выдав себя ни единым жестом. Сравнение покоробило, но Тим быстро нашёл себе оправдания.
— Так о чём я говорил? — напомнил о себе сержант, — так вот, мы своего рода злые псы, держащие в повиновении стадо. Стадо должно работать, должно кормить пастуха и собак, что защитят от хищника.
— Стадо? — переспросил Тим.
— Для нас — да. В отличие от сухопутной слизи, где по большей части каждый сам за себя, в космосе всё иначе. На первом плане экипаж, клан. Кто-то зовёт его семьёй. На борту правят жесткой рукой, но все, от капитана до техника, обязаны прийти на выручку члену экипажа в любой ситуации. Это основа основ жизни на корабле. Здесь от каждого зависит жизнь каждого, и это сплачивает, как ничто иное.
— У нас всё было точно так же. Только стадом мы называли настоящих домашних животных.
— Ну, сама святость, — скривил сержант губы, — ты сам пару лет был домашним животным, и что, помогло тебе просветлённое отношение к людям? Только честно.
— Нет.
— А вчера в ангаре помогло? Ведь это слезливая чушь в твоей башке тебя туда и привела, помощи у него попросили, спасать ринулся, — кривя губы, хлестал он словами Тима, — а самого спасителя в итоге спас Эйшор — один из нас, из тех, кто зовёт людей стадом. Или я не прав?
— Наверное, прав.
— Наверное? — переспросил Скарт, — возразить хочешь?
— Нет.
— Вот именно, что нет. Говорю ещё раз: выкинь всю эту чушь из головы, живи сегодня, сейчас. Тем более уж кому-кому, а нам на жизнь жаловаться — грех.
— Ты о чём?
— О денежном содержании. Мы все в отношении сухопутной слизи — состоятельные люди. Наши с тобой доходы, — рука сержанта описала дугу, указав на обшарпанные строения и людскую массу, спешащую пройти мимо, — таким как они даже не снятся. Здесь распределение доходов идёт не так, как у нас.
— А как у нас?
— Трофеи, как общие, так и индивидуально каждого, идут в казну крейсера, после чего треть их уходит в верхние миры, треть остаётся в казне, часть идёт на премии непосредственным исполнителям, а остальное делится между членами экипажа. Горе тем, кто пытается утаить хоть что — то от сдачи в казну крейсера, хотя на моей памяти таких случаев не было. Такая система позволяет даже распоследнему технику, ни разу открыто не участвовавшему в боях или рейдах, исправно увеличивать своё состояние. Сие — ещё один факт, исключающий предательство в наших рядах.
— А наймы, ведь они со стороны?
— У них свои правила. Поступив на службу, они принимают правила нанявшей стороны. У наймов система наказаний за отступничество жёстче, чем у нас, и это является залогом их преданности до окончания контракта. Там сбоев нет вообще, эти ублюдки всегда выполняют взятые на себя обязательства.
— Тогда почему вы так их ненавидите?
— Нет врага страшней и изворотливей найма. Их к войне готовят с пелёнок. Каждый из них — специалист практически во всех областях военного дела. Когда он на твоей стороне — это удача, когда против — держи ухо в остро.
— Понял, — задумчиво произнёс Тим, — не понял другое. Почему часть добычи идёт в верхние миры?
— Верхние миры — это всё. Технологии, обучение узконаправленных специалистов, ремонтная база, оружие, боекомплект, топливо, доступ к провизии, короче, всё, что нам нужно для функционирования.
— Тогда, может, собраться и ударить по верхним мирам?
— И что дальше? — прищурился сержант.
— Ну, не знаю, — замешкался Тим, — дальше нормально жить без грабежей и убийств.
— Всех и так всё устраивает, какой смысл менять порядок вещей. Да и ударить вряд ли получится.
— Почему? Их всего-то по две-три системы в каждом образовании.
— Повторяю, верхние миры — это концентрация мозгов, производств и технологий. Именно в их руках сосредоточены нити управления. Без них всё рухнет, всё и сразу, какой в этом смысл?
— Как какой? Построить справедливое общество, где каждый равен каждому, где нет хозяев и грязи, где за пять монет не обрекут на смерть десяток человек.
На это сержант расхохотался голос.
— Ну ты романтик, — отсмеявшись, хлопнул он Тима по плечу, — устройство общества, которое мы имеем, складывалось веками, и результат всех устраивает. Говорю ещё раз: выкинь влажные мечты о всеобщей справедливости. Помни, кем ты был и кто ты сейчас. Каждый, — обведя рукой окрестности, сержант заглянул Тиму в глаза, — каждый из них продал бы родную мать, отца и даже бабушку, предложи ему оказаться на твоём месте. Ведь ты сам видел, — кивнул он в сторону дома, откуда только что вышли, — видел ведь?
— Видел.
— И ещё. Нигде и никогда не заикайся о бунте против верхних миров. По сути, на начальном этапе ты предлагаешь свергнуть капитана со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я сделаю скидку на твою серость и о твоих словах забуду, но, если они дойдут до лейтенанта Рьюда, считай, тебя больше нет. Понял меня?
— Понял, — сообразив, что наболтал лишнего и, поклявшись впредь держать язык за зубами, ответил Тим, — но тебе-то какая разница, есть я или нет?
— Разница есть, — поднимаясь с бордюра, ответил сержант, — есть к тебе предложение, но здесь мы говорить о нём не будем. Идём, заодно обсудим.
Глава 11
Глава 11
В просторном двухэтажном доме царила суета. Пришло известие, что на подходе транспорт, и пехотинцы готовились отправиться к побережью. Тим, глядя на общее оживление, тоже собирал пожитки. Даже зная, что ни он, ни отделение сержанта Скарта нежиться на тёплых озёрах не будут, он нисколько не расстроился.
Предложение принял сразу. Четыре тысячи призовых монет и доля в премиальных экипажа склонили к согласию. С Вейтом появилась надежда найти и помочь своим, а цену деньгам Тим уже знал. Спросил, что ему придётся делать, но губы сержанта тронула усмешка.
— Ты ещё туповат, — сказал он в ответ, — но на твоё дикое происхождение скидка. Всему своё время, спрашивать не надо, детали узнаешь на месте, и это нормальная практика. Кратко скажу так: сложно, рискованно, выполнимо, а главное, очень прибыльно. Толк в подобных делах я знаю.
— Знаешь, так знаешь, — вспоминая разговор, вслух произнёс Тим.
Забросив за спину мешок, направился к выходу. Время перевалило за полдень, и неспешно тянущуюся к окраине поселения цепочку солдат провожали настороженные взгляды. Едва их завидев, идущие навстречу спешно переходили улицу и, искоса поглядывая, спешили пройти мимо.
— Валите к Халу, твари, — донеслось вдруг с той стороны улицы.
Трое взрослых мужчин и молодая нескладная женщина, поддерживая рукой заметно выпирающий живот, пытались утихомирить молодого парня. Перебрав горячительного, сыпля проклятиями, он рвался из вцепившихся в робу рук. Кому адресованы проклятия, понять было несложно.
Пехотинцы, не обращая внимания, шли мимо, но тот всё же вырвался и подхватив с земли ком грязи, запустил им в их сторону. Вскоре, утирая рукавом хлещущую из носа кровь, он стоял на коленях, а остальные молили солдат о пощаде.
— Встал, — отвесив поникшему забияке увесистый пинок, потребовал кто-то из гурта.
Не видя реакции, пехотинец, схватив парня за шкирку, рывком поставил его на ноги. Кривя измазанное лицо, парень грязно выругался и в следующий миг был сметён новой серией ударов. Пинками заставив его встать, пехотинец вопрошающе посмотрели на Рьюда, но лейтенант лишь внимательно смотрел на парня.
— Пощады, — бросилась ему в ноги женщина, — он дурак, сграба напился, вот и несёт невесть что.
— Пусть дышит, — сжалился Рьюд и приказал продолжить движение.