«А на что вообще способна викинговская магия?»
«Гм-м… До последней зимы никто этим вопросом всерьёз не задавался. Во времена Рамин северяне ограничивались тем, что накладывали разные заклинания на оружие и делали амулеты. Но с тех пор прошло пятьсот лет. Остаётся надеяться на их приверженность традициям и на то, что магические задатки с неба не падают. Магом надо родиться. От другого мага. На наше счастье, Академии у них нет, а тайны кузнечного ремесла или шаманства передаются строго от отца к сыну. С посторонними тут таким не делятся. И друг с другом тоже».
Но вроде же Шон говорил зимой, что мамонтами и моржами викинги управляют своей волей. Это ведь тоже магия?
«В некотором роде…»
Пока говорили, на площадку между столами вышел здоровенный бородатый плечистый детина с незнакомым мне музыкальным инструментом. Прямоугольная, чуть скошенная основа, в центре — овальная дырка, наверху — струны. Наверное, это и есть то самое кантеле. Подскочивший прислужник поставил кресло без ручек. Музыканты на помосте смолкли.
Мужик спокойно сел, оглядел пирующих. На секунду я поймала взгляд серых глаз из-под тёмных густых бровей — внимательный, острый, умный. Потом скальд положил на колени инструмент и неожиданно мягко, даже нежно, прикоснулся к струнам. И заговорил-запел…
Голос оказался глубоким, приятного тембра, звучным. Ритм напоминал набегающие на берег волны — одна за одной, одна за другой… И впервые викинговский язык показался мне красивым. Вот только сознание выцепляло отдельные слова, а общий смысл ускользал…
«Скальд Ингрегарте. Он знаменит. А это — сказание об охоте на великого кита и пире по этому поводу. Одна из традиционных праздничных песен. Но обычно поют о битвах», — прокомментировал Шон.
«Я не понимаю смысла. Расслышала „конь“, „корабль“ и „сарай“ подряд. Ерунда какая-то».
«А, это кеннинги, — ментально хихикнул Шон. — Стандартный стихотворный приём. Существительные нанизываются как бусины, причём одно служит определением другого. „Конь корабельных сараев“ — попросту корабль. „Пот меча“ — кровь. „Ясень битвы“ — воин. Это общеупотребительные. Но иногда такого наворотят, что голову сломаешь, пока догадаешься».
«Например?» — заинтересовалась я.
«Отгадай, что такое „звенящая рыба кольчуги“?»
Рыба? Я задумалась.
«Меч, — встрял Аскани. — Я читал».
А почему рыба-то?
«Продолговатый и блестит как чешуя? — предположил Ас. Потом хмыкнул. — А сообразишь, что такое „лебедь пота шипа ран“?»
Да мне откуда знать, что это за плод воспалённого воображения?
«Распутывай сзади наперёд», — подсказал Ас.
Ладно. «Шип ран» — чем такое может быть? Наверное, оружие…
«Верно, это меч».
Тогда «пот меча», как Шон сказал, — кровь. Но что такое «лебедь крови»?
«Это Мрак», — засмеялся Ас.
Мрак — лебедь? Однако… Интересно, ворон знает о своём счастье? Но чудесато…
Ингрегарте продолжал петь. Пока кит оставался непойманным, шло поимённое перечисление всех, кто сел на корабли, и описание их доблестей…
Застолье продолжалось до позднего вечера, пока большинство пирующих в самом прямом смысле слова не отпали от столов. Кстати, конунг с интересом поглядывал на меня, похоже, ожидал, что я тоже вот-вот начну сползать со стула…
Были ещё поединки, выступали скоморохи и акробаты, пел второй скальд — как я поняла, этот исполнял нечто очень воинственное, потому как половина гостей с энтузиазмом начала долбить в такт кубками и кружками по столам. Кстати, команда «Камбалы» почти в полном составе тоже была тут — праздновала за одним из нижних столов.
Время от времени Могучерукий обращался ко мне с каким-нибудь вопросом или выражал эмоции по поводу происходящего. Последние были бурными, видно, помогло выпитое горячительное. Я же смотрела на Могучерукого ласково, как на осиное гнездо по соседству. Если б не Шон с Асом, сбежала бы за южный горизонт безо всякого корабля!
Нельзя сказать, что конунг мне не нравился — импонировала его уверенность в себе, радушие, то, насколько тот полон жизненных сил, но его соседство — вот как подобрать слово? — давило. Огромный мужчина в своём высоченном кресле возносился надо мной на две головы, и мне это почему-то совсем не нравилось. А ещё — запах. От Аскани веяло весенним лесом, от Шона — свежестью летнего ливня. Я сама мыла волосы мелиссой лимонной и следила за чистотой, как кошка. А раскрасневшийся после нескольких кубков вересковой медовухи Ульхдаттвар Могучерукий пах именно так, как должен пахнуть вечером здоровый мужчина, надевший утром свежую рубаху. Плюс к этому примешивался едва уловимый дух от шкуры за его плечами и кожи на одежде. Почему-то для меня это всё сливалось в запах опасности. Обниматься бы с конунгом я не стала ни за какие коврижки. Ну, разве только ради мира в герцогстве Сайгирн, но надеюсь, что мы обойдёмся без этого.
Ас тихонько посетовал, что ему так и не удалось прочесть ничьих мыслей. А от аур толку нет — все возбуждены, есть радость, предвкушение… и никакой полезной информации.
Когда мы наконец вернулись в дом, я почувствовала, что вымоталась сильнее, чем после любого экзамена. Сидеть под прицелом сотен любопытных глаз, делать вид, что ничего не происходит, да ещё поддерживать беседу на викинговском потребовало всех сил. И я никак не могла понять — чего хочет конунг? Мучило ощущение, есть какой-то подтекст, какая-то подоплёка, которой я не улавливаю. И это беспокоило не меньше, чем надобность обдумывать каждое сказанное вслух слово. Морально тяжело. И физически тоже. Потому что я переела. И очень хотелось чистой воды — из-за превращения спирта в сахар пришлось нахлебаться сиропа. Эх, вот бы оказаться сейчас в нашей с Бри комнате в общежитии — чтобы раздеться и, ни о чём не думая и не беспокоясь, завалиться с книжкой и кружкой душистой тёплой тайры на кровать — читать и спокойно, в тишине, размышлять.
Размечталась!
Шон, который большую часть времени общался с нами и Лихом ментально, очевидно, скрывая свою настоящую роль в посольстве, потянулся:
«Ну я и засиделся… и объелся. Танши, ты тут пригляди за всем, а я схожу — прогуляюсь. Огляжусь, посмотрю, не засечёт ли чего злобомер, послушаю, о чём люди говорят. Если что, зовите меня — мигом буду!»
И выскользнул наружу.
Я намагичила всем чистой воды — благо, резерв был полон, переоделась за ширмой из шкур в свободные домашние тунику с портками и, зевая, потопала в свой закуток — на идущие вдоль стен полати. Ас отправился следом.
Мы бы уместились и рядом, скамья была достаточно широкой, но всё же решили блюсти приличия и устроились голова к голове, ногами в разные стороны. Так всё корректно, но при том я чувствовала близость Аса, слышала его дыхание, можно было сплести пальцы, шептаться… Хорошо.
Хотела подождать, когда вернётся Шон. Но не дождалась — уснула…
Глава 30
Размеры — самый ненадежный критерий величия человека или страны.
Второй день начался с потрясения.
Конунг отдарился за доспехи и водку. Причём я напророчила — нам презентовали мамонта.
На самом деле жутко забавным это представлялось только на первый взгляд. Потому что на второй показалось насмешкой. Что с таким подарком можно сделать? Как его доставить домой? На корабль мамонт не влезет. А если влезет и ему не понравится качка, то кораблю не поздоровится. И вообще, я не читала и не слышала, чтобы мамонтов перевозили на кораблях…
Ас был согласен, что презент скорее похож на издёвку. Всё же дарить нужно то, чему люди будут рады, то, что они хотели бы для себя сами… а мамонт? Кто в здравом уме хочет мамонта? Точно не я.
Хотя посмотреть было на что… Высоченная — в одиннадцать локтей — покрытая грубой бурой шерстью здоровенная махина на ногах-колоннах и с изогнутыми огромными бивнями, каждый в две меня длиной. Звали зверюгу Саарднепхем — Топчущий Тучи.
«Шон, что я должна делать?»
«Гм… — почесал нос наставник. — Не думаю, что от тебя ждут, что ты сядешь верхом и поедешь. И не расстраивайся — устрою я Могучерукому на прощанье сюрприз. Тебе, думаю, мамонт ни к чему. А вот Академия давно о таком мечтает. А то там студенты чучело седлают в музее… несолидно как-то. Потолкую с Барракшем, может, ещё и пару этому прикупим и совместными усилиями обоих в телепорт пропихнём».
Настроение скачком взлетело к небесам. Не знаю, какую ценность тут представляет мамонт, но если конунг рассчитывает зажилить подарок, оставив его себе, то он просчитался! Мы уже нашли, кому передарить нашего мамонта, да!
Ас, уловив мой настрой, ментально хмыкнул: «Давай, поблагодари за ценный дар. Сформулируй, что хочешь сказать, а я помогу перевести».
«А я проверю», — подмигнул Шон.
Ну, с такой поддержкой мне ничего не страшно!
Повернувшись к Могучерукому, абсолютно искренне выразила восхищение, сказав, что ничего подобного досель не видела. И что это очень, очень полезный презент!
Кажется, мой энтузиазм озадачил конунга.
Так ему и надо! Пусть поразмыслит…
Но поразмыслить пришлось нам. Пока возвращались от загона, где гулял наш мамонт, Шон рассказал, где его носило полночи.
«Легче всего обмануть человека тогда, когда он считает, что обманывает тебя сам, — начал Шон легкомысленным тоном. — Конунг зазвал вас сюда и считает, что контролирует ситуацию. Что мы все — в его власти. Предлагаю его особо не разубеждать».
«Ты… ты повёз нас сюда, как…» — замялась я. В голове всплыло нехорошее слово — приманка.
«Отчасти так. Если викинги злоумышляют или планируют нарушить мир с Империей, это самый простой и дешёвый способ прояснить обстановку. Уж лучше, во всяком случае, чем ждать ночного налёта на какую-нибудь Аринду или деревеньку вроде Лебяжьего Крыла, а потом хоронить сотню трупов».
Как-то мне всё это не очень нравится… Хотя теперь понятно, почему Шон позвал с нами субтильное Лихо, а Сианурга, который бы пресёк любую агрессию одним своим видом, попросил остаться в «Нарвале», присмотреть в отсутствие Росса и Тин за лошадьми и школой.