Эта компания у Тимоши отбила весь интерес к фрескам. Он решил обойти монастырь вокруг. Вдоль стены он прошел до угольной башни, завернул за нее и увидел такую же длинную стену, только глядевшую на реку. Тимоша, конечно, знал, что в Бобрах протекает река, и поэтому не удивился. Между стеной и рекой пролегала набережная: асфальтовая истрескавшаяся тропа, ряд скамей и фонарный ряд. На скамьях были вырезаны имена – много имен, и мужских и женских. Поколения бобровчан приходили сюда целоваться, а за стеной поколения дев прятались от страстей.
Тимоша присел на скамью, чтобы выкурить сигарету. А будь он с Аленой, кто знает, без поцелуев, возможно, не обошлось бы. Вспомнив о девушке, он не мог не вспомнить о кролике и о времени. Пора было возвращаться.
Приехав обратно, Тимоша застал Алену в тревоге.
– Я думала, вы заблудились, – сказала она. – Или уехали назад в Москву.
– Как я мог, – возразил Тимоша. – Вы же видели, я оставил вещи.
За время его отсутствия в бабушкиной квартире добавился запах кухни. Тимоша, который с утра не ел, понял, что очень проголодался. И не он один: несколько возбужденных мух носились из комнаты в комнату.
В лучшей из комнат, которую Алена называла залой, стол был накрыт уже для обеда. Его украшала ваза с Тимошиными герберами. Как бы кому ни хотелось есть, обед начался с небольшой церемонии.
– Давайте, – предложила Алена, – выпьем на брудершафт.
– Это идея, – ответил Тимоша.
Они через стол потянулись друг к другу, так что едва не свалили герберы. Теперь и Тимоша к Алене, и она к нему могли обращаться на «ты», но они не воспользовались этим правом, а принялись закусывать. Заговорили только после холодных блюд, непосредственно перед кроликом.
– Как погулял? – спросила Алена.
– Неплохо, – ответил Тимоша. – Видел козу, монастырь. Кстати, у вас на площади что-то, кажется, намечается.
– Митинги, что же еще. – Алена махнула рукой. – Даже артистов не пригласили.
– Я так понимаю, митингов будет два?
– А как же. Один либеральный, другой за Россию.
Тимоша вспомнил давешнего бомбилу:
– А на котором будут орать про дороги?
– Дак на обоих, – пожала она плечами. – Им про что ни орать… Я, например, в Доме быта работаю, дак у нас все сапожники за Россию, а парикмахеры за либералов.
О том, что Алена работала в Доме быта, Тимоша, конечно, знал, но ему не хотелось подробностей. Он обратил ее мысли к кролику. Впрочем, она и сама далеко еще не наелась. Ненадолго оставив Тимошу, Алена ушла на кухню, но он постоянно слышал скрип половиц под ее ногами.
Горячего блюда Тимоша ждал с сомнением и надеждой. Он где-то читал, что крольчатину часто едят в провинции, сам же ни разу ее не пробовал. Алена потушила кролика в соусе бешамель. Тимоша взял для начала небольшой кусок, отделил от него совсем маленький и попробовал. Оказалось довольно вкусно. Он похвалил Алену. Алена сказала, что готовить кролика ее научила бабушка.
– Выпьем за твою бабушку, – предложил Тимоша. – А также за тебя и за кролика.
– Тогда и за папу, – сказала Алена. – Он же его зарезал.
– Твой папа?
– Ну да. Кролик сам себя не зарежет.
Прибавили папу в список тостуемых. Из услышанного Тимошей следовало два вывода. Во-первых, кролик был свой, а не купленный, а во-вторых, папа Алены был жив.
– Но ты не волнуйся, – сказала она, – он тут почти не бывает. Он с Нинкой сошелся, с нашей приемщицей, а у нее свой дом.
Постепенно Тимоша узнал много важного об Алене, такого, о чем в резюме девушка не напишет. Кроликов она держала единственная в своем дворе, потому что другие соседи выращивали поросят. «Я такая оригиналка», – пояснила она не без гордости. Проблема заключалась в том, что кроликов нужно было периодически резать, но это не женское дело. Папа, конечно, решал вопрос, однако за его услуги приходилось расплачиваться шкурками, а шкурка у кролика ценнее тушки. В результате папина Нинка ходила в мехах, а Алена только тратилась на комбикорм.
Тимоша давно был сыт; кроличья тема ему наскучила; он позволил себе зевнуть. Алена захлопотала, приготовляя чай. На столе появился торт, и тема беседы переменилась. Алена вдруг принялась рассказывать, как ездила в город Прагу с подружками из пошивочного.
– Дома там такие хорошенькие и стоят впритык, будто склеенные меж собой. Улочки такие узенькие, дворики такие махонькие. Уточки в речке плавают не для еды, а так. Я гуляла, гуляла, аж балетки протерла.
Неожиданно она смутилась:
– Что это я про Прагу заговорила? Извини, я сегодня сама не своя… Вот уже ты смеешься.
Он представил себе ее в балетках.
Тимоша уже опасался, что в обмен на свою откровенность она захочет узнать, какая у него зарплата. Но Алена его ни о чем не спрашивала то ли из деликатности, то ли она и правда была сама не своя. После обеда Тимоша хотел помочь ей с посудой, но Алена ему не позволила, сказав, что это не мужское занятие.
– Что же мне делать? – спросил Тимоша. – Может быть, надо зарезать кролика?
– Иди покури, – сказала Алена. Она принесла ему пепельницу и отправила на балкон.
В ее доме балкон был совсем не такой, как в Тимошиной многоэтажке. Он нависал низко над тротуаром, и улица с него просматривалась в обе стороны. Тимоша на этом балконе тоже был отовсюду виден. Он и минуты не простоял, как услышал, что снизу кто-то с ним поздоровался. Перегнувшись через перила, Тимоша увидел немолодую женщину.
– Простите, я обозналась, – сказала женщина.
Деревянный балкон ощутимо пошатывался. Вряд ли бы он обрушился, но Тимоша инстинктивно присел на какой-то ящик. Солнце тоже присело, спряталось за трубой на крыше. Дым сигареты вспыхивал, выплывая из тени. На Бобры опускался вечер, придавая фасадам домов теплый цитрусовый оттенок. Остывающий воздух был тих и чист. Ждать или нет этой ночью тумана – почем было знать Тимоше. Но у него самого после кролика и вина словно туманом затягивало сознание. В этом тумане предметы прятались от анализа. А главный предмет на сегодня, конечно, была Алена, это же к ней он сюда приехал. «Вот эта улица, вот этот дом, – пошутил сам с собой Тимоша. – А вон эта девушка, моет посуду». Он не мог для себя решить – она ему нравится или нет. Алена ему представлялась то в окружении кроликов, то с ее хитроватым папой и остальными усопшими и живыми родственниками, которых, наверное, пол-бобров. Тимоша попался на собственной же теории о провинциальных девушках. Теперь он увидел живую провинцию, но девушку вычленить никак не мог.
Непродуктивные размышления были прерваны неожиданно. На балкон прямо с крыши спрыгнула большая кошка или, скорее, кот. Увидев Тимошу, зверь изумленно выгнулся и зашипел. Тимоша был удивлен не меньше, но постарался не выказать никакой агрессии. Он даже придал своему лицу приятное выражение, что для животного, впрочем, ничего не значит. Кот с урчаньем вскочил на перила и, держа хвост свечой, бесстрашно по ним прошелся – в Тимошину сторону и в обратную, окончательно подтвердив свой пол. Этот кот был добавочный штрих в наблюдаемой картине мира. Он был тут вполне уместен, а Тимоша нет, и оба они это чувствовали.
Не было ясности, для чего Тимоша понадобился Алене. Может быть, только затем, чтобы было кем похвалиться перед подружками из пошивочного. Или чтобы он резал кроликов и шкурки не доставались Нинке. Что-то подсказывало Тимоше, что уточнять не стоит, и все-таки он попробовал. Он решил испытать Алену скандинавским кинематографом.
Когда он вернулся в комнату, там уже было прибрано. Все предметы вернулись на свои места, включая и мамино креслице. Сейчас его занимала Алена, поместившись удобно от подлокотника до подлокотника. На столе перед ней был открыт ноутбук, освещавший ее лицо. Алена всматривалась в экран с напряженной полуулыбкой, как дети глядят в аквариум.
– С кем-нибудь уже чатишься? – спросил Тимоша.
– Что ты, – ответила она кокетливо. – Кроме тебя ни с кем.
На его предложение посмотреть кино Алена не возражала.
– Ты такой интересный, – сказала она. – Другой бы полез обниматься.
Но от объятий Тимоша все-таки воздержался. Он нашел замечательный норвежский фильм, чувствительный, как раз для девушки. Спустя полчаса от начала просмотра, Аленина голова стала клониться к его плечу. Упрекнув себя в чрезмерной холодности, он придвинулся ближе, но оказалось, что девушка просто спит. Возникла неловкая ситуация, из которой Тимоша не знал, как выйти. Выручил Аленин кот. Намеренно или нет, он с грохотом что-то обрушил на кухне и помчался, часто скребя когтями. Алена проснулась и бросилась за котом. Тимоша нажал на «паузу», но ловля кота подвела черту в киноэксперименте.
– Паразит, – сказала Алена нежно, вернувшись с котом на руках. – Тапком бы его надо.
Больше она на креслице не садилась и к ноутбуку не приближалась.
Ночь уже наступила; туманы, наверное, уже легли на пустырях за сараями. Можно было пойти проверить. Возможно, Алена бы согласилась и у нее, вероятно, нашелся бы сарафан. Но она уже показала свою эстетическую слепоту, и если по правде, то и телесно была не в Тимошином вкусе.
Девушка и сама понимала, что гость обниматься не расположен. Она постелила ему на диване в комнате, где они обедали, и пожелала спокойной ночи.
Но покоя он не нашел на ее диване. Хруст пружин отдавался Тимоше в ухо. Откуда-то доносился ответный скрип – это стонала кровать Алены. Бабушкин запах в темноте усилился. Где-то поблизости ходил кот. Тимоша боялся пошевелиться, чтобы девушка не догадалась, что он не спит. Скованный неподвижностью, он испытывал странное беспокойство, прямо не относившееся к Алене и ни к чему конкретно. Тимоша пытался анализировать собственные ощущения и наконец достаточно утомил свой мозг, чтобы забыться сном.
Во сне он увидел себя котом, которому ради шутки надели носок на голову. Тимоша со стороны видел, как он же, кот, трясет головой и мечется, но помочь себе был почему-то бессилен.