А наверху в попутном поезду направлении небо стриг прогулочный самолетик. Тоненький, невесомый, с татуировочками на фюзеляже, он беззаботно вертел пропеллером, не спеша уходить в отрыв. «Вот она какова, провинция!» – удивлялся про себя Тимоша.
В вагоне почувствовался запах хвои. Вдоль дороги сгущались ели – темные, рослые, мрачноватые с виду. «Настоящая дичь… – подумал Тимоша. – Здравствуй, батюшка Русский лес!» Он приготовился распрощаться с цивилизацией. Однако дремучий лес скоро опять поредел, перешел в неопрятный кустарник и кончился. Взгляду предстали холмистые выбритые поля, засеянные там и тут дачными поселениями. Поля рассекало шоссе, по которому в муравьином траффике двигались автомобили. Это шоссе с машинами и Тимошина электричка устремлялись в одном направлении – туда, где маячили над холмами очередные початки высоток. Это и было Федюнино.
Конечно, Тимоша был чужд предвзятости, но, положа руку на сердце, он выезжал из Москвы с заведомыми ожиданиями. Старый советский кинематограф, литература и папа с мамой сформировали Тимошины представления о провинции. Федюнино ему виделось патриархальным, пыльным и сонным уездным городишкой. Где главным транспортом остается мотоцикл с коляской; где на улицах можно повстречать козу, но трудно встретить трезвого мужика. Где девушки, пока свежи, гуляют под ручку с подружками и поют, но скоро выходят замуж за местных пьяниц. От беспросветной жизни они превращаются в угрюмых баб. Правда, мужья-алкоголики не доживают до пенсии, но женщины сознают, что их годы вышли, и в виде старушек досиживают свой век на лавочках у калиток.
Девушку, к которой Тимоша ехал знакомиться, звали Люба, а по фамилии Новикова. Судя по резюме, замужем Люба Новикова не бывала и годы ее далеко не вышли. Втайне Тимоша представлял себя благородным рыцарем, спешащим избавить девушку от уготованной ей печальной уездной участи. С ним бы она не сделалась бабой. Тимоша бы не позволил ей отцвести до времени; он бы делал ей регулярный массаж и делился бы с ней своим культурным бэкграундом.
Однако Федюнино не соответствовало заготовленным представлениям. Здание станции было новое, даже с претензией на «хай-тек». Тимоша, как и другие приехавшие, прошел металлические турникеты и оказался на привокзальной площади. Вид ее был если и захолустный, то уж никак не сонный. Площадь была обставлена торговыми павильонами и закусочными. Машины и люди сновали по ней во всех направлениях. Машин было много, хороших и разных. Проезжали и мотоциклы – «чопперы» и спортбайки.
Прибывшие пассажиры растворились в привокзальной сутолоке, и только один Тимоша остановился в некотором недоумении. Вокруг него шевелилось и двигалось всё или почти всё. Две девочки неподалеку задумчиво объедали с палочек эскимо, видимо, в ожидании запокупавшихся матерей. Тимошины представления об уездной действительности развеялись на этой площади, а новые еще не образовались.
– Куда едем, начальник? – спросил его подошедший деловитый тип.
Адрес лежал у Тимоши в кармане, но он вдруг подумал, что не готов еще встретиться с Любой Новиковой.
– Пока никуда.
– Ну-ну. – Тип цыкнул зубом и отошел.
– Пешочком пройдемся, – добавил Тимоша задумчиво.
Идея возникла сама собой. Прежде чем познакомиться с девушкой, он захотел познакомиться с городом. Это было бы даже правильно, в соответствии с его теорией о женщинах и среде обитания.
Стряхнув с себя временное оцепенение, Тимоша двинулся через площадь. У него оставалась еще надежда, что, углубившись подальше в улочки, он отыщет там что-нибудь книжно-уездно-патриархальное. Но сколько Тимоша ни углублялся, патриархального ничего обнаружить не удавалось. Конечно, он избегал скопищ многоэтажек, но даже и в частном секторе строения были вполне современными. Ни почерневших столетних срубов, ни окошек с резными наличниками, с цветами и бабушками на подоконниках. Домики были обшиты сайдингом и смотрели на улицу без выражения стеклопакетами, скучными, как очки без оправы. И жилые, и прочие здания выглядели тонкостенными, быстросборными, возведенными наскоро и не надолго. Можно было подумать, что жители городка претерпели недавно стихийное бедствие и ожидали следующего. «Словно какая-то декорация», – недоумевал Тимоша. Он повстречал церквушку, но даже ее, казалось, дунь, и унесет ветром.
Так он бродил, изучая Федюнино, пока не почувствовал голод. В рюкзаке у Тимоши лежала коробочка с мамиными пирожками, взятая на всякий случай, но «сесть на пенек», чтобы их съесть, было и негде, и он стеснялся. Но ему повезло: вскоре он оказался на какой-то торговой улице. Здесь был магазин, называвшийся «Супермаркет», и много других магазинов и заведений, соблазнявших разнообразными предложениями – от свежего мяса до турпоездок в Египет и куда угодно. Был, между прочим, и салон массажа. «А как у них с мясом жареным?» – спросил про себя Тимоша и тут же увидел вывеску: «Отдохни». Обеды, отель, билльярд».
Прочитав про «обеды», Тимоша решил рискнуть. Войдя в заведение, он и правда почувствовал запах кухни. Из общего небольшого холла можно было пройти налево, в бильярдную, или прямо, к стойке гостиничного ресепшена, или направо, в обеденный зал. Всё было в точности, как обещала вывеска. Ресепшеонистка за стойкой подняла на Тимошу глаза.
– Я туда, – кивнул он направо, и девушка потеряла к нему интерес.
Зал оказался не маленький, не большой: столиков на пятнадцать. Посетителей было не густо. Освободившись от рюкзачка, Тимоша расположился за приглянувшимся столиком. Не успел он и оглядеться, как подошла официантка.
– Чикен, картофель фри, гамбургер по-федюнински…
Тимоша не приготовился.
– Подождите, простите, э-э…
– Татьяна. – Официантка ткнула пальчиком в бейджик, лежавший почти горизонтально на ее груди.
– Татьяна, а есть у вас что-нибудь, ну такое… наше?
– Щи могу предложить. Только надо спросить на кухне.
Официантка сходила на кухню и доложила, что всё «о-кей», только надо «чуток обождать», и что будут не щи, а борщ.
– Можем и обождать, – согласился Тимоша.
Он никуда не спешил, но и времени зря не терял. Из рюкзачка он достал коробочку с мамиными пирожками. Это выглядело не совсем прилично, но Тимоша решил, что здесь можно не церемониться, – все-таки он был в провинции. Один пирожок он выложил на салфетку и уже приготовился съесть, как вдруг на соседний стул плюхнулся какой-то дядька.
– Домашние? – спросил он, показывая на пирожки.
– Угощайтесь, – пробормотал Тимоша.
– Вот молодец! – похвалил его дядька. – Ты меня пирожком угостишь, а я… – жестом фокусника он откуда-то достал графин, – а я угощу тебя этим.
В графине плескался, по-видимому, коньяк.
– Нет, нет, нет… – замотал головой Тимоша.
– Брось, сейчас мы вторую стопку… Танюша, эй!..
«Началось, – подумал Тимоша. – Это тебе не Москва».
Официантка выдала им вторую рюмку, и дядька, не мешкая, ее наполнил.
– Знаешь нашу федюнинскую поговорку? Сухой пирог во рту, он… ну это самое…
– Дерет, – подсказал Тимоша.
– Точно! – хохотнул дядька. – Давай за знакомство и всё такое. Меня, кстати, Толяном звать.
Разбитному Толяну на вид было лет пятьдесят. Он был одет в пиджак и спортивные штаны с кроссовками. Тимоша тоже представился, и они обменялись обоюдокрепким рукопожатием. После этого им уже невозможно было не выпить. Тимоша с Толяном, чокнувшись, опрокинули по одной, потом по другой и по третьей рюмке. Знала бы мама, что пирожки ее будут использованы как закуска! Жидкость в графине оказалась действительно коньяком, но Тимоша пил лишь из вежливости. Все-таки это был первый его контакт с живым, непридуманным провинциалом. Хотя эта сцена с непрошеным угощением казалась Тимоше странной, он решил, что так проявляется местная простота нравов. После третьей выпитой рюмки Толян захотел беседовать.
– Стало быть, ты из Москвы… – полуспросил, полуконстатировал он.
– Оттуда, – кивнул Тимоша.
– Видишь… А мы федюнинские.
– Да? Ну как вы тут? Живете, и вообще?
Толян на секунду задумался.
– В принципе, зашибись. Смотри сам: гуляем, пьем коньяк, пирожками закусываем.
– А на коньяк-то откуда деньги? Наверное, на заводе хорошо платят?
– Кто его знает, как там на заводе платят…
Склонившись к Тимоше, Толян доверительно пояснил:
– Дурак только вкалывает на заводе, а мы зарабатываем друг на друге. Я с тебя счесал, ты с меня, и оба мы при деньгах.
– Какие-то непонятные тут у вас экономические отношения.
– Что тебе непонятно? Развиваем сферу услуг. Или мы хуже твоей Москвы?
Тимоша уже слегка захмелел, оттого и беседа казалась ему занятной. «Этот Толян, – думал он, – человек простой, говорит напрямик, не виляя».
Официантка Татьяна принесла борщ. Толян заказал еще коньяка и, очевидно из местного патриотизма, гамбургер по-федюнински. Разговор продолжался.
– Вот скажите, Толян, – поинтересовался Тимоша. – Я тут прошелся по городу и заметил, что у вас дома все недавно построены. А куда подевалась ваша историческая застройка?
Толян посмотрел на него не без гордости.
– Срыли к едрене фене! – ответил он. – Зашибись стало, правда? Взять хоть это вот «Отдохни» – не хуже отель, чем в Египете… ты там был? А знаешь, про между прочим, что раньше стояло на этом месте? Историческая пивнушка.
– Неужто?
– В натуре! Мы звали ее рыгаловкой. Только ты в ней пивка не попил бы. – Толян лукаво прищурился.
– Почему же?
– Да потому, что таких, как ты, от которых Москвой за версту разит, мы, федюнинские ребята, очинно не любили.
Тимоша поежился.
– Но теперь-то, надеюсь, всё изменилось?
– Теперь изменилось… – Толян вздохнул. – Теперь наступила толя… как ее… толиорантность. Амнистия, короче, всем. В Федюнине, если хочешь знать, теперь даже негр имеется. Чумазый, и водку пьет, и на бильярде играет – и ничего, только, когда ужрется, спотыкаемся об него ночью.