— А ты что там так тихо колдуешь на столбе?
— Меняю провод. — И, полязгивая когтями и поясной цепью, спустился вниз. — Покурим, курсант, э?
— Не курю, Ахмет.
— Вот это якши!
Сложив свои монтерские доспехи на траву, Ахмет устроился на обочине и задымил. Тимур приложил руку к пилотке козыррком, оглядел слегка провисшие, поблескивающие на солнце провода.
— Это у тебя получилось якши. Неужели сам натягивал?
— Э, зачем сам? Сам я сейчас проверяю. А с утра хозяйственники помогали.
Но Тимур уже не вникал в слова Ахмета, а прикидывал размеры пространства между двумя столбами, нижним проводом и землей.
«Чкалов пролетел под мостом, — осенило его внезапно. — А можно ли пролететь под проводами?» Он отошел еще дальше и, окинув большой участок линии, выбрал наиболее удобные «ворота» с гладким, почти ровным травяным настилом и уже вслух промолвил:
— Если точно рассчитать…
— Э? — не понял Ахмет.
— Здесь, между теми столбами! — И он, увлекшись, представил, как бы спикировал, на бреющем проскочил между столбами и снова бы взвился вверх, в синеву. Представил так реально, что даже озноб пробежал по телу.
Сзади фыркнула лошадь…
После, когда он пытался анализировать свой поступок, ему так и не удавалось понять, что толкнуло его на такой безрассудный шаг — то ли просто оказавшаяся рядом лошадь, на которой захотелось проскакать — давно ведь не занимался верховой ездой, — то ли мечта о пролете под проводами. Широко шагнув к лошади, он цепко ухватился за гриву и, с ловкостью бывалого наездника взлетев на неоседланную ее спину, ударил каблуками в бока.
Лошадь прижала уши и рванулась вперед, наметом устремилась к аэродрому.
Электрик, обронив папиросу, удивленно расширил глаза:
— Куда шайтан его понес, э? — И, вскочив, закричал: — Э-э-э! Назад, назад!
Но курсант, не слыша его, мчался прямиком к взлетно-посадочной полосе.
На аэродроме забили тревогу:
— Отставить взлет!
И кто-то, размахивая двумя флажками, побежал наперерез всаднику. Конь круто развернулся и во весь опор понесся назад.
Выходной. В помещении второй эскадрильи пустынно — все на море. У столика, придвинутого к доске с распорядком дня и выписками приказов, взад-вперед — три шага туда, три обратно — вышагивал Тимур. На боку — противогаз, на ремне — черный футляр с плоским штыком. Дневальный.
Дневальство необычное — вне очереди. В свободный от занятий и работ день.
«Надо же, старшина группы — и отхватил три «рябчика»!» — невесело думал Тимур. И снова три шага туда, три обратно. В одиночестве спокойнее думается. И вчера, когда объявили взыскание, и сегодня, когда заступил в наряд, навязчиво возвращалась мысль: «Что, собственно, произошло и как самому оценивать свою выходку? Озорство? Нет. Желание показать Ахмету искусство верховой езды? Тем более нет: потомка джигитов этим не удивишь. Может, подсознательная имитация пролета на истребителе под проводами? Так это ж чистой воды мальчишество! А может, так оно и есть? Неспроста же Степан как-то намекнул, что я ребячество забыл оставить за воротами проходной авиагородка…»
«Курсант Фрунзе, как понимать ваш поступок?» — до сих пор звучал в его ушах суровый голос разгневанного старшины эскадрильи. Но на этот вопрос он толком так и не смог ответить ни ему, ни командиру отряда капитану Осмакову, ни комэску майору Коробко. А лейтенант Коршунов вообще-не спрашивал; он, вызванный вместе с нарушителем к командиру эскадрильи, стоял тут же и не мог уразуметь: в самом деле, как понимать такой нелепый поступок одного из самых способных курсантов его группы?
— Нелепый поступок? — жестко переспросил майор Коробко. — Нет, мягенько оцениваете случившееся. Это не поступок, а проступок. Если хотите — ЧП.
Только генералу Туржанскому, перед которым предстал в тот же день, рискнул объяснить: решил-де сымитировать пролет под проводами.
Попытался подробно восстановить в памяти свою вторую встречу с начальником школы.
…Порог генеральского кабинета переступил безрадостно и, чтобы как-то усмирить волнение, стал дотошно разглядывать обстановку, на которую почти не обратил внимания при первом посещении.
Кабинет просторен и в то яге время прост. От дверей к столу разостлана ковровая дорожка, которую строгий хозяин тут же обыграл:
— Нуте-ка, кавалерист, пожалуйте на ковер!
Туржанский сидел в кресле, чуть откинувшись на спинку; на краю стола возвышалась алая моделька истребителя И-16. Тимур отмерил три шага, представился.
— Вижу, вижу, что курсант Фрунзе. Значит, тем характеристикам мне по-прежнему не верить?
Тимура обдало жаром: «Вспомнил-таки!»
— Ну ладно, то было детство, школярство. А теперь курсант, более того, старшина группы и вдруг — виновник дезорганизации, срыва учебных полетов. Ну-ка, расскажите, как это вы умудрились учинить скачки на летном поле? — Голос генерала суров, в глазах недобрые искорки.
— Товарищ генерал, свою выходку считаю необдуманной и готов понести любое дополнительное наказание.
— Дополнительное? Что, уже объявили взыскание?
— Три наряда вне очереди.
— Гм… Слиберальничали во второй эскадрилье. За такой выверт арестовывают и на гауптвахту отправляют.
— Жду более строгого наказания.
— Ишь какой! Знаете небось, что за один-то проступок в армии дважды не наказывают.
Тимур покраснел еще больше:
— Нет, товарищ генерал, не знал.
— Но и три наряда — взыскание серьезное. А главное — не делают вам чести. Отбывайте их и заодно хорошенько подумайте: не ошиблись ли вы адресом?
— Каким адресом, товарищ генерал? — тихо спросил Тимур, чувствуя, что во рту пересохло.
— Возможно, вам в кавалерию следовало бы податься, а вы в авиацию ненароком завернули?
— Нет-нет, только в авиацию!.. Товарищ генерал, признаю: непростительно виновен… Но поступок с лошадью… Одним словом, это была прикидка, а точнее, имитация пролета под проводами.
— Ах, вот оно что — под проводами! — Опираясь о подлокотники кресла, генерал встал. — Скажите, почему вашу голову занимает подобная вздорная мысль?
— И совсем не вздорная, — решился возразить Тимур. — Чкалов же пролетел под мостом!
— Чкалов! — воскликнул генерал и вышел из-за стола. — Чкалов-то пролетел под Троицким мостом — это факт. Но он бы никогда этого не сделал, если бы знал, что взбаламутит таким вот, как вы, головы. — Подойдя почти вплотную к Тимуру, Туржанский, нахмурясь, спросил: — А известно ли вам, что он и под телеграфными проводами потом рискнул пролететь?
— Вот видите! — воодушевился Тимур.
— Рискнул. Но не пролетел. Была тяжелая авария, за что Чкалова тогда и уволили из рядов Красной Армии… Но Чкалов все же был Чкаловым. Самородок! — Туржанский размеренно прошелся по кабинету и вернулся к столу, глянул из-под все еще строго сведенных бровей на юного курсанта с разгоряченным лицом.
Тимур был подавлен сообщением об аварии Чкалова и мгновенно остыл. Туржанский снова шлепнул ладонью но краю стола — моделька самолета заколыхалась на пружинистой проволоке.
— Наряды отбывайте. Поделом. А насчет вашего старшинства в группе пусть решает начальство эскадрильи. Не знаю, сможете ли вы после такого своего коника… с конем требовать дисциплинированности со своих товарищей? — Тимур напряженно молчал. — И запомните, боевое мастерство летчика определяется не подныриванием под мост или провода. — Энергично махнул рукой в сторону открытого окна. — Там!
В синем небе освещенный солнцем «ястребок», натужно жужжа, выполнял боевой разворот.
…Три шага туда, три обратно. Тимур подходит к столу, берет книгу — сборник воспоминаний о Чкалове, — быстро листает и находит прочитанные ранее строчки: «Чем характерен чкаловский почерк? Наибольшей скоростью при наименьшей высоте полета, предельно чистой отделке молниеносно сменяющихся фигур». А вот и слова самого Чкалова: «Я хочу выжать из машины все, что она может дать, чтобы иметь полную картину ее поведения во всех случаях боевой обстановки, в любых условиях погоды».
Захлопнул книгу.
«Согласен, товарищ генерал, — продолжал мысленно разговаривать с начальником школы, — летное мастерство истребителя выковывается там, в небе. А где проверяется? — Тимур положил ладонь на обложку книги. — И там, куда вы указали, и на низких высотах при наибольшей скорости, чтобы иметь полную картину поведения самолета во всех случаях боевой обстановки…»
Минула неделя. Наряды вне очереди отбыты прилежно — хоть благодарность получай. Не положено. Наказание есть наказание. И оно зафиксировано в персональной карточке взысканий и поощрений, как, впрочем, вскоре и первая благодарность. Что же касается оргвыводов, то по настоятельному ходатайству лейтенанта Коршунова Тимура оставили старшиной летной группы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
День, о котором мечтали курсанты группы Коршунова, выпал на 25 октября. Он был довольно ясным, хотя редкие облака медленно наплывали со стороны гор. Накануне группу проверил командир отряда Осмаков. Утром же коршуновцы поняли: кому-то сегодня повезет, кого-то выпустят в самостоятельный. Определили это по верной примете: Коршунов, перегоняя самолет на один из дальних аэродромов, на этот раз никого из курсантов с собой не взял, с ним полетел техник Пашков. Всю группу повезли на машине.
Когда подъехали к аэродромной стоянке автотранспорта, то еще издали узнали своего трудягу У-2. Он стоял на предварительном старте, и вокруг него ходили двое. Увидев, что техник Пашков полез в кабину и начал опробовать рули, Олег Баранцевич заметил:
— Второй-то не лейтенант, а механик!
— Где же лейтенант? — шевельнул серыми с утра губами Котомкин-Сгуров и обеспокоенно завертел головой.
— Терпение, терпение, — посоветовал Степан.
Тимур махнул рукой: внимание! Из домика руководителя полетами вышли командир отряда Осмаков и лейтенант Коршунов.
«Вот он где был!» — только теперь понял Тимур и приготовился отдать рапорт, но командир отряда, подходя, опередил его: