— Вольно, вольно. Как самочувствие, настроение? — В глазах командира отряда — веселые огоньки.
— На уровне, — за всех ответил Ярославский.
В это время Коршунов что-то тихо сказал командиру отряда, и тот, машинально одернув свою гимнастерку и поправив пилотку, посмотрел на дорогу. Из-за деревьев, росших у обочины, на поле проворно выскочила машина начальника школы и прямиком устремилась к группе курсантов.
Генерал Туржанский, выслушав доклад командира отряда, поздоровался со всеми и о чем-то посовещался с Осмаковым и Коршуновым. Потом объявил, что решил проверить каждого курсанта их группы в небе. Одни обрадованно заулыбались, другие ничем не выдали своего душевного состояния; лишь у Котомкина-Сгурова уши запылали ярче обычного. Тронув себя за тщательно выбритый подбородок, генерал с минуту подумал и заключил:
— Задание простое: взлет, набор высоты четыреста метров, полет — два круга, посадка… С кого начнем?
— Мы, товарищ генерал, начинали всегда со старшины группы, — доложил Коршунов.
— Со старшины, говорите? Что ж, и так верно. Но сегодня, пожалуй, есть смысл начать по алфавиту — самый, на мой взгляд, справедливый подход к делу.
Олег Баранцевич просиял, расправил плечи и, выходя, незаметно толкнул Тимура локтем.
Олег взлетел уверенно, плавно выполнил разворот, точно пошел по прямой. Туржанский не отрывал пристального взгляда от зеркальца. Наблюдая за действиями курсанта, думал: «Хорошо тебя обучил Коршунов, работаешь рулями четко, соразмеренно, продуманно. Но не слишком ли самоуверен?.. А ну, проверим реакцию».
Первый круг закончен, Самолет, пройдя над стартом, снова пошел в набор высоты. Генерал резко убрал газ и посмотрел в зеркальце. Лицо Баранцевича, несколько благодушное, обеспокоилось. Он поспешно глянул на приборы, влево, вправо и начал планировать по прямой против ветра.
«Что ж ты, милок, растерялся? Куда ж тебя несет нелегкая!» — сочувственно думал генерал, все еще надеясь, что курсант поймет свою ошибку.
Баранцевич, потеряв полтораста метров высоты, сделал первый разворот в сторону моря, второй… Теперь самолет мчался по ветру. Но высоты оставалось всего полсотни метров, и Олег сделал отчаянную попытку развернуться в третий раз…
«Нет, милок, так у тебя ничего не получится, не посадишь, как надобно, против ветра — высоты не осталось», — с сожалением подумал генерал и немедленно дал газ, приказывая повторить заход на посадку.
Расстроенный и побледневший, Олег Баранцевич кое-как, с «козлами», посадил самолет. Наблюдая издали, капитан Осмаков скривился, словно на его тщательно начищенные сапоги наступили тяжелым каблуком. У Коршунова заметно дрогнули и застыли на скулах желваки. А генерал, продолжая наблюдать за приунывшим курсантом, мысленно отметил: «Хороший ты и старательный парень, но к самостоятельному полету еще не готов — теряешься».
— Следующий!
Следующим был Котомкин-Сгуров. Он шел, а казалось ему, что топчется на месте, от волнения губы поджаты, глаза заледенели. Однако взлетел нормально, но, как и Олег, не справился с вводной. В зеркальце, как на цветной фотографии, клинообразное лицо курсанта вытянулось, застыло…
«Что ж ты такой ненаблюдательный? Должен бы заметить, как твоему товарищу помешал, да и быть начеку… Нет, и ты не готов», — уже досадует генерал, помогая курсанту посадить самолет.
Осмаков вопросительно посмотрел на Коршунова. Лейтенант пожал угловатым плечом:
— Непонятно: я же не раз с ними имитировал отказ мотора. Возможно, психологический момент. Как-никак, а генерала впервые катают.
— А хотя бы и маршала! Нет, лейтенант, это не психологический, а прискорбный момент. Поспешили доложить, что группа готова.
— Нет, не поспешили. Не все сорвутся, я уверен, — возразил Коршунов.
— Посмотрим, посмотрим, — ворчливо промолвил капитан, не отрывая взгляда от начавшего разбег самолета.
Третьим был Степан Микоян. Он взлетел уверенно и, сделав первый разворот, пошел к морю.
«Неплохо, — констатировал генерал. — Но помнит ли он, что при сильном ветре нельзя уходить далеко в море?»
Степан будто подслушал мысли начальника школы и, пройдя вдоль берега, сделал второй разворот.
Туржанский повеселел: «Вот это похоже на расчет и умение… А ну, как ты справишься с моей задачкой?» — и, как и в первых двух случаях, убрал газ.
Лицо Степана не изменилось — спокойное, сосредоточенное. Решение принял мгновенно: с креном в сорок градусов развернул машину под прямым углом к берегу и на высоте пятидесяти метров еще раз развернулся против ветра, пошел параллельно старту.
«Молодец… А как посадишь?»
Самолет плавно коснулся земли и резво побежал, но тут у генерала мелькнула мысль проверить курсанта еще раз.
— Взлетайте! — внезапно скомандовал он.
Степан словно ждал этого: не мешкая, дал газ, и послушный У-2 взмыл над землей.
Туржанский был неумолим: на стометровой высоте снова убрал газ. И на этот раз Степан среагировал мгновенно. Он знал, что при такой небольшой высоте летчик обязан садиться, пытаясь, если позволит обстановка, сделать небольшой доворот, — так он и поступил. А генералу, казалось, и этого мало: когда самолет должен был коснуться земли, он дал газ. Степан вновь услышал:
— Взлетайте!
«Это мы можем!» — торжествует молча Степан и в третий раз уверенно тянет ручку на себя.
Теперь генерал спокоен и дает курсанту свободно выполнить основную задачу: полет по кругу, расчет и посадка. Туржанскому тут же хочется сказать Степану: «Молодец», но он воздерживается — хвалить еще рано.
Споткнулись на генеральских помехах и вводных еще трое. Последними в списке остались томившиеся в ожидании Тимур Фрунзе и Владимир Ярославский.
«Ну-с, а каков ты будешь в воздухе, аэродромный кавалерист?»
Тимур осмотрелся и попросил разрешения на взлет. Разрешение получено.
«Действует без суеты, спокойно», — с удовлетворением отметил генерал и поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы этот курсант не только выполнил все условия полета, но и решил дополнительные задачи. Потом опасливо подумал: «Неужто отстанешь от своего дружка?» Опасения оказались напрасными. Оторвавшись от земли, Тимур повел самолет с завидной уверенностью.
«Неплохое начало, — мысленно отметил генерал. — Посмотрим, каков ты в особых случаях». И на высоте за сто метров, когда самолет с крутым креном пошел на разворот, он убрал газ. «Интересуюсь, поклонник чкаловских трюков, что ты сейчас предпримешь?»
Не убирая крена, Тимур отжал ручку управления от себя и создал наивыгоднейший угол планирования: держа запас скорости, он уверенно продолжал разворот.
«Скажи пожалуйста! — мысленно одобрил генерал, наблюдая за курсантом в зеркальце. — Ну а дальше что?»
А дальше Тимур, развернувшись по ветру, еще некоторое время планировал, а потом быстро бросил взгляд в одну, в другую сторону и с прежним креном смело развернулся еще на сто восемьдесят градусов. Когда до земли оставалось метров двадцать, он точно вышел на прямую и совершил посадку на три точки.
— Взлетайте!
Полный газ — и У-2 в воздухе. Туржанский как-то блаженно откинулся на спинку сиденья и больше уже не вмешивался в действия курсанта.
Самолет энергично летит по кругу, а начальник школы уже подводит первые итоги: «Остался еще один курсант, аэроклубовец, значит, покажет себя не хуже Микояна и Фрунзе. На сегодня двоих, а то и троих выпустить в самостоятельный полет — для группы не так уж дурно». Размышляя так, генерал не ослаблял внимания, самолет плавно снизился и совершил посадку.
— Хорошо, — сказал он тоном, когда под «хорошо» можно разуметь все что угодно, но не оценку. — Вылезайте.
Но Тимур чувствовал, что пилотирование прошло удачно, и поспешно оставил кабину. У самолета уже стоял Ярославский и показывал ему большой палец…
И вот контрольные полеты завершены. Все направляются в квадрат, выжидательно поглядывают на генерала. Олег Баранцевич и другие неудачники прячут глаза — кто досадливо мусолит в губах сухую травинку, кто мнет в пальцах папиросу, ожидая разрешения курить.
Но разрешения курить не последовало. Генерал был предельно краток, и разбор полетов свелся всего лишь к нескольким фразам:
— Как говорится, результат налицо: больше половины курсантов к самостоятельному вылету не готовы. Кто именно, думаю, говорить не стоит. Вижу, командир отряда и инструктор уже сделали в свои памятные книжечки нужные пометки… Верю, многие из вас скажут, что с инструктором получалось нормально, а вот с вами, мол, вышла заминка. Запомните: летчик, тем более военный летчик, а к тому же еще и летчик-истребитель, никогда, ни при каких обстоятельствах не должен теряться. Потеряется — потеряет свою жизнь. — Туржанский помолчал, нагнулся, сорвал зеленую травинку и, размяв ее в пальцах, понюхал и улыбнулся: — Летом пахнет. Значит, время еще есть, носы не вешать, а наращивать мастерство. На сегодня же мое решение таково: допустить к самостоятельным полетам курсантов Микояна, Фрунзе и Ярославского.
Ярославский, широко улыбаясь, покровительственно похлопал по спине приунывшего Баранцевича, ободряюще подмигнул остальным неудачникам.
Туржанский тут же приказал:
— Механик! Берите мою машину и доставьте на предварительный старт «Ивана Ивановича Пескова». Да красные вымпелы не забудьте установить!
«Иван Иванович Песков» — обыкновенный мешок с песком. Его незамедлительно привезли, и механик со знанием дела приторочил балласт ремнями к заднему сиденью. А потом к плоскостям прицепил алые лоскутки: совершается первый самостоятельный полет — дорогу новорожденному летчику!
Туржанский оглядел небо — ослепительная осенняя синь! Он удовлетворенно кивнул и сказал командиру отряда:
— Начинайте…
Первым вылетел Степан Микоян. Тимур, провожая взглядом уходящий в безоблачную вышину самолет, восторженно думал: «А он там один! Свершилось, Степка, свершилось!»
Сделав два круга, Степан Микоян завершил первый самостоятельный полет безупречной посадкой.