— Ой, как в «Чапаеве»! Меня еще никто так не называл.
— А я буду. И что ж ты делаешь в БАО?
— Я… парикмахер.
— Вот и отлично! Я к тебе приду стричься, а то зарос, как дикобраз! Ну, пока, Анка. — Хитровато улыбнулся: — Значит, можно без пропуска?
— Ой, о чем говоришь, Тимура, проходи!
Аэродромный простор чувствовался и в темноте: куда только доставал взор, везде лежало ровное, без теней, темно-синее поле, сливавшееся там, где должен быть горизонт, со сплошной стеной непроглядной дали. В морозном воздухе висел густой рев прогреваемых двигателей.
Напряженно вглядываясь в темноту, Тимур не без труда отыскал капонир, укрывавший его «як». Вплотную подошел к Менкову, и механик, как положено, взял руку под козырек и о чем-то доложил. А что сказал — невозможно было понять, и Тимур громко выкрикнул одно лишь слово:
— Как?
Тот понял, поднес к лицу командира — чтобы лучше разглядел — большой палец и потер над ним пальцами другой руки: на большой с присыпкой! Но Менков не удовлетворился языком немых и прогорланил:
— Мотор — дай бог каждому такой!
Вскоре подъехали машины с летчиками, Шутов и Усенко, проходя мимо, остановились.
— Лейтенант Фрунзе! Ты здесь? — окликнул Иван, Тимур услышал и шагнул навстречу:
— Так точно, товарищ командир!
— Я только что от Бати! Учти: сегодня он с тобой будет летать!
— Новый экзамен?!
Вмешался Усенко:
— А как же! Через Батин «фильтр» мы все прошли!
— А сейчас, — снова крикнул Шутов, — бери свой экипаж и шагайте в хозяйственную землянку нашей эскадрильи!
— Понял! А что там?!
— Политинформация! Комиссар будет вводить нас в курс обстановки на Северо-Западном фронте.
В землянке техсостава 1-й эскадрильи светло: лампочка подключена к аккумулятору и ярко освещает прилаженную к бревенчатой стене карту. Комиссар Дмитриев, теребя в руках тетрадку, оглядел собравшихся. Летчики, техники и механики, теснясь, разместились на нарах, ящиках, а то и просто на полу, у самой карты. Тимур пристроился с Менковым и Аверченко у дощатого столика, на котором комиссар разложил несколько газетных вырезок с жирно подчеркнутым кое-где текстом.
— Внимание, товарищи! Сегодняшнюю политинформацию мы посвятим нашему фронту… — Дмитриев вынул из полевой сумки толстый красно-синий карандаш и провел им по карте по линии Новгород — Старая Русса — Демянск. — Попытаемся выяснить, кто же противостоит нашим войскам на северо-западе, ибо, чтобы наверняка бить врага, надо его знать.
Тимур почувствовал, что сзади к нему кто-то склонился, и тут же услышал торопливый шепот:
— А мы и так знаем: враг тот, кто прет «дранг нах остен». А посему — били, бьем и будем бить!
Тимур невольно улыбнулся: «Неугомонный Усенко!» А Дмитриев продолжал:
— Потерпев неудачу под Москвой и пугаясь возможности повторения московского варианта на севере, немецко-фашистское командование вознамерилось во что бы то ни стало удержать позиции по всей линии фронта от… — карандаш комиссара ткнулся в синее кольцо, охватившее город на Неве, — от Ленинграда до захваченных Новгорода, Старой Руссы и южнее. Третьего января текущего года Гитлер издал приказ. Суть его сконцентрирована в одной строке: «Цепляться за каждый населенный пункт!»
Сдержанно прошелестел шумок, а чей-то голос в глубине землянки выкрикнул:
— Крючков не хватит ему, чтоб за каждый зацепиться!
Вспыхнул смех. Дмитриев предупредительно поднял карандаш:
— Смех смехом, а вы послушайте дальше. К началу нового, сорок второго года наиболее мощные узлы группы вражеских армий «Север» находились именно под Ленинградом, именно в районах Новгорода и именно восточнее Старой Руссы, у Демянска… — С каждым нажимом на слове «именно» Дмитриев у называвшихся населенных пунктов делал карандашом энергичные круги. — Именно в район Демянска фашистский генерал Буш втянул значительные силы своей шестнадцатой армии. И, что для пас особенно важно в смысле информации, там же сосредоточилась и поныне действует вражеская авиадивизия «Рихтгофен» из отборных германских асов, которых, учтите, пестовал и воодушевлял сам Герман Геринг. Вот тут-то, я бы сказал, нам не до смеха.
В землянке действительно на этот раз не то что смеха, но и голоса чьего-либо никто не услышал. Полнейшая тишина. Только кто-то неловко переместился на ящике, и доски жалобно скрипнули. Тимур слушал комиссара и думал: «Веско он про асов авиадивизии «Рихтгофен» сказал. Это чтоб мы нос и хвост не задирали. О том же мне в последний раз и Климент Ефремович напомнил. Как он тогда сказал? Ну да, он сказал, что многие наши славные ребята гибнут из-за своей боевой незрелости, горячности…» А Дмитриев уже с воодушевлением размахивал карандашом, показывая то один фронт, то другой:
— Ставка советского Верховного Главнокомандования перед войсками правого крыла нашего, Северо-Западного фронта поставила задачу: взаимодействуя с северными соседями — Ленинградским, Волховским фронтами и Балтийским флотом, разгромить группу армий «Север» с последующим прорывом блокады Ленинграда. Именно в эти дни, когда наш полк был переброшен в Крестцы, войска одиннадцатой и тридцать четвертой армий нашего фронта перешли в наступление на старорусском и демянском направлениях. Прорвав оборону противника, войска правого крыла фронта, поддержанные активными действиями старорусских партизан, к исходу вчерашнего дня продвинулись на пятьдесят километров и завязали бои за Старую Руссу!
В землянке снова оживились, и все тот же голос в глубине не выдержал, выкрикнул:
— Так его, этого самого Буша!
Усенко на этот раз во весь голос ядовито заметил:
— А фашистский генерал Буш услышал моего механика Лукьяненку и драпанул с северо-запада без оглядки!
Даже серьезный Дмитриев не смог удержаться — смеялся со всеми вместе, а потом постучал по столу карандашом:
— Тихо, товарищи! Что ж, пока дела на нашем фронте идут хорошо, наступление продолжается, а армия того самого Буша под угрозой окружения в районе Демянска. Наша с вами задача: помочь с воздуха развить наземным войскам наступление на Старую Руссу, а также содействовать окружению и уничтожению демянской группировки противника. Вот и все на сегодня. Какие будут вопросы?
— Вопросов нет, картина ясна!
— Ясна? И все же еще раз хочу напомнить об асах дивизии «Рихтгофен»!
Из землянки высыпали дружно и заспешили к своим капонирам. Над аэродромом тьма уже рассеялась и небо синело в предвестии рассвета.
Не успел Тимур сесть в кабину и осмотреть приборы, как низкий луч солнца, пробив темную полосу дальнего леса, прочертил все поле аэродрома, ворвался в капонир и веером искр заиграл на прозрачном фонаре «яка». А тут и команда подоспела:
— Лейтенант Фрунзе, на взлет!
Майор Московец на крутом вираже увидел, как к нему пристроился «як» Тимура. С час он летал в паре с молодым летчиком, приглядываясь к манере пилотирования и реакции своего временного ведомого. «Неплохо выдерживает… И все же пусть сначала побарражирует над домом родным», — подумал он, а на земле, покрутив пальцем над головой, скупо сказал:
— Пообвыкни здесь. Туда — успеешь.
А к полудню сам повел «туда» большую группу истребителей из комэсков и командиров звеньев.
На аэродроме остались только ведомые. Одни отсиживались в землянке, другие с механиками возились у своих самолетов, третьи попеременно несли боевое дежурство — в одиночку и парами патрулировали над аэродромом.
Тимур сидел в кабине своего «яка» с книжкой в руках. Сегодня он дежурил по первой готовности. Привалившись к спинке, просмотрел оглавление. Потрепанную эту книжечку он из дому прихватил, на хозяйской этажерке еще вчера с вечера приметил «Путешествие из Петербурга в Москву». Когда-то читал, не особенно понравилась, однако утром припомнил, что Радищев и про эти самые Крестцы в ней писал. Вот и решил восстановить в памяти.
«Да тут не только Крестцы! Вот: «Крестьцы… Валдай… Едрово…» А Выползово нет — мимо промчался». Перелистал, остановился на странице «Крестьцы» и совершенно по-новому прочитал удивительную главу о нравоучении крестецкого дворянина своим сыновьям, уходящим «в службу» — в армию, надо понимать: «Научил я вас и варварскому искусству сражаться мечом. Но сие искусство да пребудет в вас мертво, доколе собственная сохранность того не востребует».
— Востребовала!
На крыле стоял Менков и приник к фонарю:
— Ты окликал?
Тимур отодвинул прозрачный козырек и прочитал вслух это место. Менков глубокомысленно почесал пальнем затылок. Тимур пояснил:
— Так сто пятьдесят лет тому назад сказал некий житель Крестец своим сыновьям. Я теперь эти слова понимаю так, Дима: собственная сохранность всего нашего народа востребовала мечом нашего «яка» попытаться сегодня подловить, охотника «Рихтгофена» и… — Он дотронулся рукой до гашетки, затем, перекинув страницы на главу «Валдай», сказал — Теперь припомним, что здесь про нашу фронтовую столицу сказано…
Но дальше путешествовать по радищевскому тракту Крестцы — Валдай — Едрово не пришлось, объявили:
— Лейтенант Фрунзе, взлет!
Тимур захлопнул книжку.
— Будем, Дима, действовать по крестецкой главе — нас востребовали!
В воздухе он вернулся к мысли об охотниках из авиадивизии «Рихтгофен». Эти асы болтаются где-то за облаками, вблизи наших аэродромов, и поджидают возвращения советских самолетов, зачастую обескровленных — и горючее на пределе, и боезапас расстрелян, — а то и едва-едва ковыляющих к своему аэродрому на изрешеченных крыльях. Вот тогда-то и случается беда: из-за облаков внезапно вываливается пикирующий охотник, поджигает первую подвернувшуюся машину и, не ввязываясь в бой, на предельной скорости удирает в свое логово.
«Вот бы сегодня такой заоблачный смельчак выскочил, когда Батя со своими возвращаться будет, — перехватил бы, далеко б не удрал!» — кружа над аэродромом и страстно желая личной победы, думал Тимур. И всякий раз, когда он огибал западную окраину вверенного ему пространства, пристально вглядывался в даль. На пятом заходе отметил: «А вот и наши!.. Возвращаются…»