Искендер с улыбкой перекрестился на святые изображения, затем с опаской поглядел на стоящего поблизости нукера, но тот ровным счётом никакого внимания не обратил на немусульманский поступок мирзы. Потянув за кольцо, вставленное в пасть льва, Искендер открыл дверь и вошёл туда, где спал Тамерлан. Точнее, уже не спал. Он лежал на спине и смотрел в небо, открывающееся в потолке, — лазурный клочок предрассветного неба. Две наложницы-хиндустанки спали рядом, по обе стороны от завоевателя их родины, залившего Индию кровью по колено. Неподалёку, на другом ложе, также в окружении двух хиндустанок, спал внук Тамерлана, двадцатидвухлетний Халиль-Султан, сын Мираншаха и Севин-бей. Когда-то, завоевав Хорезм, Тамерлан приказал хорезмийскому хану выдать свою племянницу Севин-бей за старшего тимурида, Джехангира. Она была внучкой знаменитого Узбек-хана, и по ней Джехангир стал гураганом, то есть ханским зятем. После смерти Джехангира Севин-бей вместе со всем гаремом покойного перешла к третьему сыну Тамерлана, Мираншаху, и стала рожать детей ему.
Лежащие рядом с Халиль-Султаном наложницы были полностью обнажены, а значит, в отличие от деда, внучок этой ночью не ограничился целованием плеч и грудей красавиц.
Завидев Искендера, Тамерлан довольно бодро приподнялся над своим ложем и спросил:
— Который час?
— Скоро субх, — ответил Искендер и добавил: — Который хазрет, вероятнее всего, оставит сегодня побоку.
— Вероятнее некуда, — вздохнул Тамерлан ради приличия, но явно нисколечко не жалея о том, что пропустит утреннюю молитву. — Нет ли там поблизости глотка бузы? В последнее время в моей столице стали варить просто-таки отменнейшую ячменную бузу.
— Разумеется, есть, — ответил мирза. — Я как раз принёс обладателю счастливой звезды полный кувшин ледяного напитка, сваренного три дня назад.
— Именно три дня, именно, — весело забормотал Тамерлан, принимая из рук своего секретаря серебряный кубок, до краёв наполненный пенистым пивом. — На четвёртый и пятый день буза теряет свои ароматные свойства, на первый и второй она ещё не успевает их приобрести. Ну, во имя Аллаха, всемилостивого и милосердого!
Одна из наложниц проснулась и с любопытством стала смотреть, как двигается кадык повелителя под мощными глотками. Осушив кубок, Тамерлан крякнул и весело улыбнулся, подмигивая красотке, нисколько не стыдящейся своей обнажённой груди, а даже напротив, видимо, очень гордящейся её пышностью.
— Сегодня понедельник? — спросил Тамерлан.
— Нет, вторник, — возразил Искендер. — День планеты Миррах.
— Мой любимый день недели, — сказал Тамерлан, гладя наложницу по щеке, шее, груди. — Ну что, глупышка? Все твои мысли об одном. А мои — о другом. Знаешь ли ты, что я всегда выхожу в поход по вторникам? И когда шёл на Индию, чтобы привезти тебя сюда, моя кошечка.
— Судя по всему, с минуты на минуту явится биби-ханым, — как бы между прочим обронил Искендер.
— Это точно, — кивнул Тамерлан. — Обычно она крепко спит всё утро, но когда я напиваюсь, она непременно явится ко мне рано-рано, чтобы застать меня в первые минуты похмелья. Моя хитроумная Сарай-Мульк! Она знает, что в это время я в хорошем настроении и у меня можно просить что хочешь. Что ж, надо встретить её. Искендер, пусть несут мне чистую одежду и умывание. А этих всех в шею отсюда. Скажите, чтобы шестеро нукеров осторожно взялись за края ковра, на котором спит внучок, и унесли его отсюда, не потревожив его сна.
Когда все приказания Тамерлана были выполнены, Искендер оповестил служанку Шуин, что хазрет готов повидаться с биби-ханым и ждёт её с нетерпением.
Одежду, в нескольких местах залитую вином и закапанную молочным соусом, понесли раздавать нищим, толпящимся у входа в Баги-Чинаран. Великий завоеватель, переодетый во всё чистое, распространяющее ароматы индийских благовоний, сидел с кубком в руке, вновь наполненном действительно превосходной холодной бузой. Он, несколько волнуясь, ждал свою старшую жену. Традиция приходить к нему в первое утро после того, как он снова впадал в пьянство, сохранялась ею неукоснительно.
Дочь Казгана, в семь лет Сарай-Мульк оказалась в гареме эмира Хуссейна и провела в нем десять лет до того, как друг и соратник Хуссейна, Тамерлан, не погубил мужа Сарай-Мульк, разрешив эмиру Кейхосроу зарезать его по закону кисаса. Тамерлан взял семнадцатилетнюю Сарай-Мульк в свой гарем, мало того — объявил её старшей женой, по ней назвался гураганом, хотя в гареме Хуссейна была другая старшая жена, дочь хана Тармаширина. Она была некрасивая, и Тамерлан отпустил её, отдав предпочтение Сарай-Мульк. Новая царица с первых дней невзлюбила нового своего мужа. Она знала, что косвенно Тамерлан виновен и в смерти Хуссейна, и в смерти Казгана, её отца. Ни одну страну, не говоря уж об отдельных людях, не приходилось завоёвывать Тамерлану с таким трудом, как красавицу Сарай-Мульк. Она ненавидела его. Он казался ей угрюмым и подлым убийцей, от которого лучше принять смерть, чем ласку. Ничего в жизни Тамерлан не боялся так, как гневных и полных ненависти глаз своей новой биби-ханым. Целых два года она не подпускала его к себе, и ничего не мог он поделать. Пьяный, он несколько раз пытался силой овладеть ею. Потом ему всякий раз бывало чудовищно стыдно, и навсегда ощущения похмелья связались в его подсознании с чувством вины перед Сарай-Мульк, которую он всё же хотел завоевать по-доброму, а не грубой силой. Как равную, а не как рабыню.
Помогло ему тогда зеркало хорезмийского мастера. Среди множества захваченной добычи, доставшейся после завоевания Хорезма, оказались дивные зеркала Расула Эркина. Осыпая Сарай-Мульк подарками, Тамерлан сказал ей: «А вот зеркала усто[117] Расула. Уверяют, что тот, кто смотрится в них, медленнее стареет». Он сам не помнил, как это пришло ему в голову. Сарай-Мульк вдруг сильно задумалась и спросила, а может ли мастер Расул сделать такое зеркало, что если в него смотреться каждый день, то вообще не будешь стареть. «Нет, таких зеркал нету у него, — ответил Тамерлан, — но я заставлю его сделать то, что ты просишь, и этим докажу тебе мою любовь». К счастью, оказалось, что Расул Эркин не погиб во время взятия города, жив и вполне способен приступить к выполнению заказа. Разумеется, он стал отнекиваться, мол, это полная ерунда, возможная только в сказках, но Тамерлану некуда было отступать, и он дал зеркальщику право лгать царице самой бессовестной ложью. Усто Расул изготовил великолепное зеркало из горного хрусталя на серебряной подводке, огромное, диаметром в целый локоть, обрамленное золотом с бриллиантами и сапфирами. Привезя зеркало, мастер уверил Сарай-Мульк, что джинны помогли ему полностью выполнить заказ, и если царица будет смотреться только в это зеркало и не заглядывать в другие, то её отражение станет стареть вместо неё, сама же она до глубокой старости внешне останется молодой. Но если она хотя бы раз посмотрится в другое зеркало, магия исчезнет и старческие черты, накопленные в отражении, перекинутся на оригинал.
«Ему даже не пришлось клясться на Коране!» — усмехнулся Тамерлан, мысленно вспоминая сейчас эту историю и отхлёбывая ещё один глоток вкусной холодной бузы.
Если потребовалось бы, он заставил бы усто Расула Эркина поклясться на Коране, но Сарай-Мульк, которая обладала трезвым и расчётливым умом, даже в юности не верившая ни во что подобное, тут вдруг поверила всей душой. Но самое интересное, что эта вера помогла ей, Сарай-Мульк старела, но не так быстро, как другие женщины, и сейчас, в пятидесятилетнем возрасте, ей вполне можно было дать сорок.
Зеркальщика потом всё же пришлось тайком прикончить, чтобы он никому не разгласил этого анекдота, и Тамерлану было ужасно жаль его — бессердечный завоеватель, способный умертвить сразу несколько тысяч, десятки тысяч людей, он всегда переживал, если приходилось убить хорошего архитектора или учёного, не желающего повиноваться или по какой-то иной причине вынужденного покинуть сей мир. Тамерлан ценил превосходных мастеров своего дела, будь то поэт или ремесленник.
Жалость к давным-давно погубленному зеркальщику настолько захлестнула старика, что Тамерлан почувствовал, как горячие слёзы потекли по щекам. Это тоже бывало с ним только с похмелья.
Тут вошла биби-ханым. На ней было синее шёлковое платье, расшитое золотыми птицами, шею и грудь покрывали тяжёлые ожерелья, в которые помимо всего прочего вплетены были перстни с драгоценными каменьями и магическими символами, в разное время захваченные Тамерланом у разных владык — туранских эмиров и индийских раджей, монгольских ханов и князей Турции и Ирана — богатая коллекция, которую биби-ханым предпочитала носить на себе.
Увидев жену, Тамерлан быстро вытер слёзы и протянул навстречу Сарай-Мульк левую руку. Когда Сарай-Мульк подошла, он усадил её рядом, обнял, ласково разглядывая её не избежавшее морщин лицо.
— Что заставило прекраснейшую из женщин искать со мной встречи в столь ранний час? — спросил он.
— Я намерена объявить моему повелителю, что собираюсь навсегда покинуть Самарканд, где меня беспрестанно обижают и оскорбляют, — отвечала Сарай-Мульк. Это была обычная формула для начала подобных разговоров, и Тамерлан не удивился, хотя, несмотря на привычку, сердце в груди его всё равно ёкнуло.
— Вот как? — сказал великий эмир. — Кто же обидел мою горлинку?
— Вы, хазрет.
— Я? Чем же я мог обидеть мою Сарай-Мульк?
— Своей нелюбовью. Своим невниманием. Своими грубостями.
— Когда и где я проявил нелюбовь, невнимание и грубость?
— А разве хазрет не помнит, что было вчера?
— А что было вчера? По-моему, дастархан удался на славу.
— Ну, конечно! Конечно, хазрет ничего не помнит, поскольку был пьян.
— Я был пьян, но помню почти всё.
— В том-то и дело, что «почти».
Беседа началась и продолжалась в таком же духе. Попивая бузу, Тамерлан терпеливо уверял свою старшую жену, что любит её, что готов исправить все свои ошибки, искупить невнимание или грубое слово. Сарай-Мульк так же терпеливо выдерживала положенную дистанцию, во время которой следовало продолжать сетовать и уверять мужа, что он её не любит и она должна навсегда покинуть Самарканд. Она знала, что нельзя переводить разговор во вторую стадию до тех пор, пока Тамерлан не начнёт сердиться, пока он не будет готов чем угодно, ценой смерти, даже ценой смерти своих обожаемых внуков, загладить свои грехи. Тогда, как только он начнёт по-настоящему вздыхать и злиться, она потихонечку перейдёт к своим требованиям, которых накопилось порядочное количество, и главное — нужны, необходимы как можно скорее огромные средства для ремонта гигантского мавзолея, будущей усыпальницы биби-ханым. Нелегко будет уломать Тамерлана, ведь сейчас он вовсю занят строительством собственного мавзолея. И всё-таки надо было заставить его, иначе он умрёт, и никому уже не будет дела до того, что мавзолей биби-ханым разрушается не по дням, а по часам.