— Нет, не так! — поправляет его большой Шурихт. — Нельзя деньги в карман прятать. Ты должен всем показать, сколько ты набрал. Надо по-честному.
— А по мне, пусть в карман кладет, — говорит маленький Шурихт. — Но когда мы будем подсчитывать выручку, мы его заставим сделать стойку. Все деньги из него и высыплются.
Мы и не замечаем, как к нам на высоких каблучках подходит дочка пастора.
— Вы что тут делаете?
— Не видишь разве? Поджидаем свадебный поезд, — говорит большой Шурихт, пренебрежительно скривив рот.
— Господин пастор просит не устраивать здесь такого шума. Господин пастор работает над воскресной проповедью.
— А кто же тогда благословляет молодых? — спрашивает большой Шурихт.
— Серость-грубость! Не лезь, когда тебя не спрашивают! Господин пастор таких молодых не благословляет. Они язычники.
— Чего врешь? Язычники только в Африке бывают. Они совсем черные.
Девушка кривит рот. Она не знает, правда это или нет.
— Ступайте по домам, только тихо, не смейте шуметь! — заявляет она и, пританцовывая на своих каблучках, удаляется.
— Ну и хороша у вас семейка, Тинко! — говорит большой Шурихт.
— А я виноват, что мы язычники?
— Знаешь, как здорово, когда язычники! Я уж давно хотел стать язычником. У-у-у, какие они страшные! — Большой Шурихт скалит зубы и рычит.
Кто-то объясняет, что язычники только в загсе регистрируются. Значит, нам надо перехватить свадебный поезд, когда он будет возвращаться из хорндорфского загса. В Мэрцбахе загса нет. Таких людей вообще мало, которые хотели бы работать в загсе: не всякому охота сперва женить людей, а потом отвечать, когда они друг с другом переругаются.
— Ничего подобного! Просто, кто работает в загсе, тот очень мало получает, — заявляет Белый Клаушке.
— Кто это сказал?
— Отец сказал. Если бы там больше платили, он давно бы ушел из кооператива и стал бы работать в загсе.
Мы уже довольно долго ждем на мощеной дороге, которая ведет в Хорндорф. Палки наши лежат в канаве. Чтобы скоротать время, мы играем в игру, которая называется: «Медвежонок, медвежонок, не прыгай через канавку, а то получишь по носу». Маленькому Кубашку нельзя с нами играть: мы ему поручили следить за дорогой, а то как бы нам не проворонить свадьбу.
Время бежит. Мы возимся, пыхтим — игра в самом разгаре. Мы почти забыли, зачем сюда пришли. Вдруг маленький Кубашк начинает прыгать и кричит:
— Идут! Молодые идут! Вон они!
Мы быстро подбираем свои палки.
— Ты что, белены объелся, Кубашк? Никого нет — ни кареты, ни молодых.
— Вон они, вон! — И маленький Кубашк показывает прямо на поле. — Провалиться мне на этом месте, если это не фрау Клари с Тинкиным дядей Эрнстом!
Четыре фигуры движутся по узкой тропе, вьющейся через поля Кимпеля к старому помещичьему парку: наш солдат, фрау Клари, бургомистр Кальдауне и Пауле Вунш. Неужели это вся свадьба?
— Не важно, — заявляет большой Шурихт. — Ничего, пойдем к ним! Не зря же мы старались! Иной раз, когда их мало, они больше дают.
Вся ватага бросается через озимые Кимпеля навстречу поезжанам. Мне неловко, и я один спускаюсь вниз по меже. Я не хочу, чтобы они меня узнали: еще затащат на свадьбу. Не хватало мне еще водку пить, когда у меня такое горе!
Ребята расставляют свои палки по краям дороги и натягивают веревки. Большой Шурихт запевает:
Едва ты сделал первый шаг, дитя…
Остальные подхватывают:
В глазах твоих дрожит слеза, блестя…
Поезжане останавливаются и начинают рыться в карманах. Наш солдат только качает головой, он и в карман не полез. На нем новый серый костюм. Рукава немного коротки. Пауле Вунш запускает свои громадные ручищи в карманы. При этом он глядит на фрау Клари. На его морщинистом лице показывается улыбка. В карманах он так ничего и не находит и тоже качает головой. Два раза фрау Клари открывает свою маленькую сумочку, которая болтается у нее на правой руке. Большой Шурихт подталкивает Белого Клаушке:
— Нашли, кажется…
Взгляд, поцелуй — и муж с женой они-и-и!.. —
снова поют ребята.
Я вспоминаю, как мы играли в свадьбу у нас в школе. Тогда я тоже стоял в стороне, потому что мне было стыдно. Сколько стыда и позора мне еще придется претерпеть из-за этих вот людей! Наверно, у них скоро родится ребеночек, а меня заставят называть его братом или братиком. После свадьбы у всех сразу дети родятся. По мне, пусть Стефани называет ребенка, которого ее мать притащит в дом, братиком или племянничком, — я никак его не буду называть. Лучше язык себе откушу!
Наконец бургомистр Кальдауне находит деньги. Большой Шурихт хочет отпихнуть Белого Клаушке. А Белый Клаушке как раз в этот момент подскакивает к поезжанам: он же у нас главный сборщик денег. Большой Шурихт с разбегу падает, но палку с веревкой из рук не выпускает. Лежа, он продолжает горланить:
Взгляд, поцелуй — и муж с женой они-и-и,
А там пойдут с детьми лихие дни-и-и…
Свадебный поезд приближается к нашей заставе. Придется им выкупать себе право прохода. Бургомистр Кальдауне подбрасывает вверх бумажную марку. Сборщики бросаются к ней. Белый Клаушке и маленький Шурихт одновременно хватают марку, и она рвется пополам. Ребята поднимают первую пару палок повыше и пропускают свадьбу. Фрау Клари тоже собралась было бросить ребятам денег, но наш солдат отвел ее руку. Он заметил, что перед второй заставой им еще раз придется откупаться, так что лучше не сорить деньгами. Перед второй заставой фрау Клари дает Зеппу двадцать пфеннигов. Зепп разочарованно смотрит на свою ладонь, будто ему кто-то плюнул в нее. Все сборщики уставились на двадцатипфенниговую монетку. Маловато дали! Застава остается закрытой. Бургомистру Кальдауне приходится снова лезть в карман. Он вытаскивает бумажку в двадцать марок:
— Ребята, это у меня последние. Вы мне девятнадцать марок сдачи можете дать?
Нет, этого ребята не могут. Придется всему свадебному поезду обходить заставу. Поезжане так и делают, топая по вспаханному полю Лысого черта.
Бог ты мой, что же это за свадьба такая! Ангелочки на небе от смеха намочат себе рубашонки!
Кто это бредет, шатаясь, через выгон? Прямо от дома Лысого черта сюда к нам…
Да это Фимпель-Тилимпель! Он, значит, тоже на свадьбу собрался? Правда, его не пригласили. Но разве мыслимо такое? Какая же это свадьба без Фимпеля-Тилимпеля! Что за глупый народ! Ведь им же счастья не будет без Фимпеля! Вот Фимпель-Тилимпель взял да сам себя и пригласил. Пошатываясь, он подходит в своем черном музыкантском сюртуке к молодым. Из кармана у него выглядывает пустая бутылка. Но Фимпель-Тилимпель и из водки музыку делать умеет. Подует в кларнет — и водочный дух превращается в звуки. Вытерев свою потную руку о штанину, Фимпель-Тилимпель протягивает ее невесте и приседает. Пауле Вуншу и бургомистру Кальдауне он только кланяется:
Гостей мне сосчитать бы,
Что к Краске шли на свадьбу.
— Ступай, ступай, нечего тебе тут! — говорит бургомистр и нетерпеливо топает ногой. — Фокусы свои можешь и на ходу показывать.
Косо взглянув на бургомистра, Фимпель-Тилимпель отвечает ему присказкой:
Вверху начальник званый,
Внизу плывут чурбаны, —
вытаскивает из кармана свой кларнет и изо всех сил дует в него, пританцовывая впереди молодых.
Наш солдат пожимает плечами и поглядывает на Пауле Вунша, а Пауле Вунш, качая головой, глядит на бургомистра.
— Что это он играет? Я ведь знаю эту песенку.
Склонив голову, наш солдат прислушивается.
— Да что ему играть? Лирум-ларум… как всегда.
— «Под кустом боярышника нищий свадьбу справлял», — говорит фрау Клари.
— Какой еще нищий? — возмущается Пауле Вунш.
— Это Фимпель так играет.
— Ты точно знаешь?
— А ты сам не слышишь разве?
— Чтоб мне лопнуть, если все это не подстроено, — бормочет себе под нос бургомистр Кальдауне.
— Надо пригласить его. После третьего стакана водки он во всем признается и скажет, кто его подослал.
— Охота своими деньгами ему глотку прополаскивать! Я и бесплатно все выведаю.
Бургомистр Кальдауне нагоняет Фимпеля-Тилимпеля, вынимает из кармана двадцатимарковую бумажку и перекладывает ее из руки в руку. Наши сборщики выскакивают вперед. Они, наверно, решили, что бургомистр передумал и все двадцать марок перепадут им. Но Кальдауне, отмахнувшись от ребят, подталкивает Фимпеля-Тилимпеля. У того глаза чуть не вылезли — так он дует в кларнет. Но при виде денег Фимпель так и застывает от жадности. Из кларнета вырывается еще какой-то жалкий, квакающий звук, и Фимпель-Тилимпель отрывает ото рта свою дудку, будто черенок от спелой груши.
— Сколько тебе заплатить, чтобы ты сыграл нам на лапландском рояле? — тихо спрашивает Кальдауне.
Но у Фимпеля-Тилимпеля нет лапландского рояля. Здесь имеются только немецкие инструменты. А у лапландских — у них клавиши не так расставлены.
— Хорошо, тогда сыграй нам на цитре.
Цитры у Фимпеля-Тилимпеля тоже нет.
— Что ж у тебя есть?
У Фимпеля-Тилимпеля есть контрабас, скрипка и труба. Все это лежит у него дома. Бургомистр Кальдауне долго раздумывает, прежде чем решить вопрос, какой инструмент заказать. До замка остается уже немного. Вот поезжане подошли к домам новоселов. Те машут из окон или приветствуют свадьбу, стоя в воротах. Кое-кто преподносит молодым букеты астр, выдержавших первые морозы. Нашего солдата словно подменили, словно он после долгого путешествия по холодным странам снова вернулся в теплые родные края.
Бургомистр наконец решился:
— Стало быть, сколько тебе заплатить, чтобы ты сыграл нам на контрабасе?
Поросячьи глазки Фимпеля так и стреляют в сторону дома Лысого черта.