ети… предыдущей владелицы ателье. Да, да, которая… да, она. Они хотят узнать о ней. Да, сейчас. – Она обернулась к нам и сказала: – Он ничего толком не знает и не может сказать. Лучше вам спросить у родственников.
– У нас нет родственников, нас отдали в другую семью, и мы ничего не знаем.
– Их усыновила другая семья. А что вы хотите узнать? – спросила она у нас.
– Имя и фамилию, – сказала сразу Румина.
– Они хотят узнать, как ее звали. Вы не знаете имя своей мамы? – спросила она нас. Ей еще сильнее захотелось плакать. Она опять отвернулась. – Да, хорошо. Я передам. Спасибо, извините. До свидания.
Она положила трубку и быстро убежала в другую комнату. Мы услышали шум льющейся воды. Она сказала оттуда же:
– Я сейчас, извините.
Наконец она вышла обратно к нам.
– Он знает только имя и фамилию, то, что было записано у него в телефоне: «Гаджиева Мадина». Блин… Ох, детишки. Сейчас. – Она пошарила в шкафчике и нашла один «твикс». Вот. А хотите чай?
– Не, спасибо, – сказал я и взял «твикс». Чай для стариков, а «твикс» – это круто. – Спасибо. До свидания.
– До свидания…
Мы вышли на улицу. Через стеклянную дверь было видно, что девушка сидит на стуле и ничего не делает. Только вытирает иногда глаза. Нам стало ее жалко, но мы все равно съели «твикс».
– Поздравляю, ты знаешь, как зовут твою маму, – сказала Румина, но на лице не было улыбки. – Мне ее очень жаль.
– Ага, – ответил я.
– Нам пора домой.
– Ага.
Хоть Крутой Али и не одобрил, но я проводил Румину до дома, потом мы договорились о новой встрече Суперкрутой команды (название все еще временное), в которую она не входит. Мы попрощались, и я пошел домой. Гаджиева Мадина. Гаджиева Мадина. Гаджиева Мадина…
– Крутой Али?
– Чё?
– Можно мне поплакать?
– Да.
Среда.Я тоже хочу золотой унитаз
Сидя на уроке, я думал только о том, что нам делать дальше. Мы узнали имя моей мамы. Это первая вещь, которую я должен был знать о ней, но я и этого не знал. Однажды я спросил у типа мамы, но она сказала, что не знает. Сказала, что приемным родителям не сообщают ничего. Просто дают ребенка, и все. Она соврала. Она знала мою маму, потому что она говорила про нее с мамой Румины. Все взрослые врут нам, думают, мы дураки. Может, все и дураки, но я не дурак. Меня нельзя подкупить конфеткой, чтобы я перестал думать о маме. Не перестану, я буду только о ней и думать, а еще о папе, и когда найду его, может, даже уйду к нему!
На перемене ко мне подошел Гасан-Вонючка, толкнул меня и сказал:
– Ты пожаловался на меня директору, вонючий трус! Сказал, что я бросил твою шапку в унитаз. Меня хотят выгнать из школы из-за тебя. Вонючий ябеда! Надо было вообще тебя утопить в унитазе, понял, да?
– Не понял. Ты сам трус, нападаешь сзади и еще с друзьями, – сказал в ответ я. Вокруг нас было много людей, и Крутой Али, посмотрев на всю картину, рекомендовал мне ответить врагу.
– Да я тебя вообще порву один на один, понял, да? Тебя никто не защитит на улице. У тебя даже папы нет. Давай махаться один на один после уроков.
– В воскресенье, – сказал я, потому что дальше оттягивать нельзя. Следующий понедельник выглядел как трусость, а в воскресенье драться все любят, потому что школа ни при чем и любая драка – уличная драка, а не школьная, даже если мы дрались бы у входа в школу.
– Зачем воскресенье?
– Я потренируюсь и тебя ушатаю, – сказал я. Крутой Али мне похлопал. «Ушатаю» – офигенное слово.
– Ну все, Артур, я тебя порву в воскресенье, понял, да? – сказал Гасан-Вонючка и ушел.
Меня бесит его привычка говорить после предложений «понял, да». Все остальные говорят «жиесть».
Наша драка приняла вселенское значение потому, что уже в четверг его выгнали из школы и он очень хотел со мной поквитаться, но до этого еще далеко.
После уроков в ту же среду мы – я, Амина и Расул – пошли записываться на лезгинку все втроем. Как и ожидалось, родители обрадовались, когда мы захотели танцевать лезгинку. Расул, наверное, обрадовался еще сильнее, потому что умение танцевать лезгинку (как я понял из последней лекции Крутого Али) повышает шансы жениться. «Теперь вас заметят на свадьбе! 100 %!» – гласила надпись на рекламном объявлении школы лезгинки напротив нашего дома. Я даже не знал, что свадьбы так важны, пока Крутой Али мне не рассказал о брачных играх.
Мы вошли в актовый зал. Дети уже переодевались и разминались. Халтурщики вроде нас сидели сзади и ковырялись в телефонах. Договариваться с Анваром Сайгидовичем мы отправили Амину, потому что она посещала несколько уроков лезгинки в прошлом году и потому что ее все любят (она красивая, и это ее суперспособность).
Он сидел на сцене на стуле, повернув его спинкой вперед, и смотрел на танцующих.
– Ну что за движения, ну что за движения! Выше локоть, сколько раз тебе говорил! Фиксируй кисть на уровне головы! – завопил учитель танцев.
– Здрасте, Анвар Сайгидович, – сказала Амина.
– Здрасте, – сказал он. – Тагир, еще раз! Наступи нормально ногой! Не кончиком, а полностью ногой, чтобы был бам-бам! У тебя был бам?
– А можно нам записаться на лезгинку вчетвером?
– Да, – ответил Анвар Сайгидович, даже не посмотрев на Амину. – Нет! Не было бама, был какой-то плюх, а мне нужен бам! – сказал он танцору, который, кажется, уже хотел заплакать.
– Мы будем в группе с трех часов до пяти. Можно?
– Я устал! – сказал танцор.
– Да, – ответил нам Анвар Сайгидович. – Это я устал смотреть на то, как ты там устаешь, делая свои плюхи! – ответил Анвар Сайгидович танцору.
Мы сели в самом конце зала.
– Ты будешь махаться в воскресенье? – спросил Расул.
– Ага.
– Ой, а Гасан же сильнее тебя, – грустно сказала Амина.
Меня это разозлило. В меня не верит девочка, которая мне нравится! Она должна была первая сказать: «Ушатай его!»
– Я вообще побью его, просто с ним всегда бывают друзья, и они вместе все нападают.
В актовый зал вошла Румина с мамой. Ее тоже записали на танцы, и наша команда наконец была в сборе.
– Мне надо найти папу срочно, до воскресенья! – объявил я.
– Зачем? – спросила Румина.
– Потому что в воскресенье он договорился помахаться с Гасаном-Вонючкой, и Гасан, скорее всего, его побьет, – сказал Расул.
– Меня не побьет Гасан-Вонючка. Я сам его побью! А когда побью один раз, потом еще раз побью!
– Кто такой Гасан-Вонючка?
– Это тебя не касается. Надо найти папу до воскресенья, чтобы он пошел вместе со мной на мою драку… и увидел… как я изобью Гасана-Вонючку, и понял, какой я крутой. Вот.
– Ты хочешь взять с собой папу, чтобы он тебя защитил, понятно, – сказала Румина.
– Да ну тебя, – сказал я.
– А что вы узнали вчера? – спросила Амина.
– Мы узнали, как зовут его маму, – сказала Румина и посмотрела на меня.
Я хотел сказать имя, но у меня не получалось. Я не смог из себя выдавить имя и поэтому буркнул:
– Сама скажи.
– Гаджиева Мадина, – сказала Румина и посмотрела на меня, нахмурив брови. Почему она вечно недовольная?
– Тогда давайте искать ее в интернете, – предложил Расул.
Все согласились, и я тоже. Но когда я собирался сесть поближе, у меня в животе как будто все зашевелилось, как будто я очень сильно захотел в туалет, потом задрожали ноги, и я быстро сел на свое место, схватил телефон и сделал вид, что тоже ищу, но не мог нажать даже на экран. У меня дрожали пальцы, поэтому я схватил телефон обеими руками и просто повернулся ко всем спиной. Мне стало тяжело дышать. Я услышал слова Расула:
– Очень много Гаджиевых Мадин. Как… найти… мама? Может… тоже… Вот…
Расул показал мне телефон, но я не понимал, чего он от меня хочет. Он просто мотал кучу фотографий, кучу людей друг за другом. Разные лица, радостные, грустные, скучные, злые, смешные… и мама. Среди всех остальных ничем не выделяющееся лицо, никакое не особенное, просто человек с улыбкой на лице. Еще одна вечно счастливая улыбка.
Я быстро встал и убежал из актового зала. Убежал из школы. Убежал домой. Убежал в свою комнату и долго лежал под покрывалом. Руки перестали дрожать, ноги тоже, и живот уже почти не крутило, но я продолжал лежать.
– Крутой Али?
– Чё?
– Можно мне поплакать?
– Не-а.
– Почему?
– Если будешь постоянно убегать в уголок и плакать, ты никогда не найдешь папу.
– Но я хочу чуть-чуть, а потом больше не буду.
– Плачь сколько хочешь, но со мной не разговаривай. Тряпки мне не друзья.
– Я не тряпка, – сказал я.
– Сказал ребенок, который уже час прячется под покрывалом.
– Я не тряпка! – сказал я уже громко и убрал покрывало. – У тебя не было папы, и даже родителей не было, поэтому ты вообще ничего не понимаешь, Крутой Али. Тебя вообще никто никогда не любил!
– Я понимаю, что ты плакса.
– Я не плакса и вообще не плачу никогда! И сейчас тоже не хочу плакать!
– А зачем тогда плачешь?
– Я не знаю! Я не хочу плакать, смотри! – сказал я и показал ему злое лицо. – Я вообще не плачу! Я злой!
– А тут слеза, и вот тут слеза, и еще из носа сейчас капнет сопля, и еще на подушке целое озеро.
– Ну и что? Дурацкие тупые капли! Они сами капают, а я не плачу, я не реву, как девчонка. Просто дурацкие капли капают, и все. Как мне их остановить? Ты же Крутой Али, и ты все знаешь. У тебя на все всегда есть ответ. Я не хочу плакать, как не плакать?
Крутой Али смотрел на меня молча.
– Ты даже сам не знаешь, как не плакать, – сказал я и повернулся к нему спиной.
– Не обессудь, – сказал Крутой Али.
– Я хочу найти папу.
– Я знаю.
– И маму тоже.
– Мама умерла.
– Знаю! – Я лег на мокрую подушку. – Но я все равно хочу.
Я полежал еще немного, потом услышал стук в дверь. Слишком рано для типа мамы, а Ахмед должен быть на тренировке. Я не достаю до глазка, поэтому рядом с дверью всегда находится моя табуретка. Я тихо поставил табуретку поближе, залез на нее и заглянул в глазок. За дверью стояла Суперкрутая команда (название временное). Я открыл дверь.