Элинор повернулась к плачущим женщинам.
— Неисповедимы пути милости Господней. Мы все слышали, как сэр Джеффри сказал, что он не желает попасть в руки палача. Может статься, что Бог внял его молитве. Видимо, после исповеди душа его примирилась с Господом, а Господь примирился с сэром Джеффри, иначе Он не даровал бы ему столь милосердной кончины.
Томас допил оставшееся вино. Настоятельница налила ему еще.
— И вы, брат, тоже пребудьте в мире. Благодаря вам сэр Джеффри умер, очистив душу от греха, и его похоронят в освященной земле, что было бы невозможно, умри он от собственной руки.
Элинор протянула руку и коснулась его рукава.
— А сейчас не лучше ли вам пойти к отцу Ансельму? И к нашему общему племяннику. Сейчас, если хотите, можете идти к ним. Сестре Анне может понадобиться ваша помощь
Томас по-прежнему смотрел в свой пустой кубок. Когда смысл ее слов дошел до него, он вздрогнул. Подняв глаза на Элинор, Томас почувствовал, как кровь приливает к лицу. С некоторым удивлением он увидел, что и у настоятельницы на щеках вспыхнул румянец.
— Да, брат. Я слышала, что у меня этой зимой стало на одного брата и одну сестру больше, чем раньше. Сестра Анна сказала мне, что Ричард зовет вас дядей, а ее он удостоил быть тетей.
— Я его не поощрял… — начал он.
— Перестаньте, брат! Вы знаете Ричарда. Его не нужно было подталкивать, у него имелась своя серьезная причина принять вас обоих в свою семью. И я уважаю его решение. Возложив на себя обеты, мы все трое и так уже стали братом и сестрами во Христе, но после всего, через что мы вместе прошли, начиная с моего появления в монастыре, я уверена, что мы имеем право и на более тесное земное родство.
— Миледи, вы так добры…
Элинор махнула рукой.
— Идите и ухаживайте за больными, брат. Я останусь здесь с леди Исабель и леди Юлианой.
Когда дверь за монахом закрылась, Элинор изо всех сил, до боли зажмурилась. Ее тело опять требовало гораздо более тесной близости с молодым священником, чем братская любовь. Затем, сделав глубокий вдох, она повернулась к женщинам.
— Я разделяю вашу скорбь о потере сэра Джеффри, доброго и достойного человека, спасшего жизнь моему отцу.
— Да, таким он и был, миледи. А мне еще и любящим отцом, — откликнулась Юлиана. Она хотела было встать, но не смогла оторвать от себя Исабель.
— Нет, Юлиана, не оставляй меня. — Исабель подняла глаза на падчерицу. При этом стало видно, что от усталости ее лицо стало пепельно-серым, а глаза — красными от слез. — Теперь, когда твой отец умер, ты не можешь уехать в Тиндал. Надеюсь, ты это понимаешь.
Юлиана отвернула голову прочь от Исабель и нахмурилась, но в ее взгляде Элинор прочла скорее боль, чем гнев.
Исабель принялась хвататься за руки падчерицы.
— Ты можешь молиться, сколько хочешь, в часовне Лейвенхэма. Тебе не нужно никуда уезжать. — Углы ее рта нерешительно поползли вверх, но улыбка получилась слабая. — Ты должна остаться со мной. Подумай, как я теперь нуждаюсь в твоей поддержке и утешении. Моя самая давняя подруга. Моя любимая сестра.
Она прижала руки Юлианы к своей груди и посмотрела на Элинор.
— Пусть сэр Джеффри убил Генри, но мне он был хорошим мужем, как он был хорошим отцом Юлиане. Я больше не выйду замуж, а останусь вдовой до конца моих дней.
Она ласково коснулась лица Юлианы.
— Послушай меня, милый друг, ибо я разделяю твое желание не выходить замуж! Клянусь принять перед лицом епископа покров и кольцо вместе с обетом целомудрия на все оставшиеся годы. Это означает, что и тебе не нужно выходить замуж, понимаешь? Ты сможешь быть со мной и утешать меня. Мы сможем оказывать друг другу поддержку в наших молитвах — две сестры, соединенные в скорби.
Исабель потянула Юлиану за платье и засмеялась, но в ее смехе было мало веселья.
Насколько возможно мягко Юлиана отвела ее руки, подошла к Элинор и опустилась перед ней на колени.
— Я по-прежнему прошу разрешить мне поселиться отшельницей в Тиндале, миледи, — сказала она тихо, но твердо.
— Нет! — вскричала Исабель. — Ты не можешь этого сделать. В этом нет никакой необходимости!
— Успокойся, Исабель, — сказала Юлиана.
Исабель бросилась на устланный камышом пол и поползла к стоявшей на коленях женщине. Она обвила руками ноги падчерицы и прижалась лицом к ее бедрам.
— Разве ты не понимаешь, что это Господь внял нашим молитвам? — Ее приглушенный голос звучал хрипло. — Когда я выходила замуж за твоего отца, я знала, что он старый человек и скоро умрет. Но сейчас его смерть — это определенно перст Божий! Вдовой я буду иметь достаточно дохода со своих земель, чтобы мы обе могли жить спокойно, ни в чем не нуждаясь. Джордж не станет заставлять тебя выходить замуж ни за Роберта, ни за кого-то еще, кого ты не любишь. Бог явно хочет, чтобы мы обе жили, как раньше…
По щекам Юлианы потекли слезы.
— Это ты не понимаешь, Исабель. Я не хочу жить с тобой. Я действительно хочу стать отшельницей.
— Ты не можешь покинуть меня! Я не хочу снова остаться одна!
С трудом поднявшись на колени, Исабель рванула на себе платье, разорвав ткань от воротника до талии, и глубоко вонзила ногти себе в грудь. Раны быстро наполнились кровью, алые ручейки, извиваясь, заструились по телу.
Глубоко потрясенные, Элинор и Юлиана смотрели на нее.
— Смотри, как ты истерзала мне сердце! — кричала вдова, размазывая кровь по груди. — Ты говоришь, что это я не понимаю, но на самом деле слепая — ты! Ты потеряла мать, но Богу было угодно отнять у меня двух матерей. Двух! Потом Он вырвал дорогого мне младенца из моей утробы, ребенка, у которого могли быть глаза моей матери, чтобы снова глядеть на меня с любовью. Воистину, Бог лишил меня всего, что я любила. А сейчас, неужели Он не может оставить мне одну-единственную сестру, чтобы ее любовь утешала и согревала меня?
Юлиана побледнела, потом поспешила подняться и отступила на шаг от истекающей кровью женщины.
В молчаливом отчаянии Исабель смотрела на падчерицу. Потом начала раздирать себе ногтями лицо.
Элинор бросилась вперед и схватила ее за руки, когда Исабель попыталась вырвать себе глаза.
— Юлиана, — закричала она, силясь совладать с Исабель, — беги за сестрой Анной! Быстрее!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Элинор сидела молча, не в силах сосредоточиться. Воспоминание о корчащейся, кричащей женщине словно смыло из ее сознания все слова. Наверное, понадобилось всего несколько минут, чтобы скрутить Исабель и позволить сестре Анне залить ей в рот усыпляющий сок мака, но Элинор показалось, что прошла целая вечность.
— Мне ее жаль, миледи. Мало кому среди нас довелось так же часто выбирать из двух зол, не имея другого выхода.
Элинор посмотрела на Юлиану, но перед ее глазами по-прежнему стояла бьющаяся в корчах Исабель с выставленной напоказ истерзанной плотью и израненным сердцем, кровоточащим от ран, которые трудно было сосчитать. Настоятельница чувствовала, что не в силах справиться с таким избытком боли и что в попытках вернуть мир в душу этой женщины потерпела полное поражение. Наверное, Исабель права. Наверное, Элинор бежала от мира, потому что не способна выдержать столкновение с его ужасной правдой.
— Воистину так, — устало сказала она, — Исабель много страдала.
— Я знала об изнасиловании. — В глазах Юлианы стояли слезы.
— Я тоже узнала, но только после убийства твоего брата.
— Она сказала мне, что беременна от Генри.
— И мне тоже.
Несмотря на холод, на лбу Юлианы заблестели капельки пота.
— Именно тогда она объявила мне, что хочет выйти за моего отца, а не за брата.
— Сожительствовать одновременно с отцом и сыном, пусть даже сношение с последним имело место против ее воли — грех. Даже если Бог и мог бы простить такое, человеческий закон все равно объявил бы ее брак с вашим отцом недействительным из-за изнасилования. — Элинор внутренне поежилась от звука собственного голоса. Ее слова были такими холодными, такими бесцветными на кровавом фоне обжигающих страданий Исабель. — И что ты ей ответила, когда она сказала тебе?
— Я сказала, что она должна выйти замуж за Генри и что другого выбора нет. Если бы она вышла за него, не было бы ничего стыдного в том, чтобы родить вскоре после свадьбы — ведь все давно ждали, что они поженятся. Разделить же постель моего отца означало не только сделать его невольным грешником, а себя — сознательной грешницей, но кроме того жестоко было так использовать и обманывать человека, который был добр к ней, словно к родной дочери.
— Быть изнасилованной Генри, а потом выйти за него замуж, зная, что теперь всю совместную жизнь придется выполнять супружеский долг? А ты сама охотно бы разделила постель с человеком, который надругался над тобой, чтобы потом рожать ему детей и поддерживать его, как жена обязана поддерживать мужа?
Юлиана резко отвернулась.
— Какой был у нее выбор? Расхожая мудрость твердит нам, что ее не могли взять насильно, потому что она понесла, а значит, получила удовольствие, — Она повернула голову и посмотрела прямо на Элинор, при этом ее карие глаза стали темными, словно безлунная ночь. — Не мне спорить с расхожей мудростью, миледи, но говорю еще раз: какой, в самом деле, у нее был выбор? Мужчина может произвести на свет столько ублюдков, сколько хочет, и отдать их жене на воспитание, женщине же стоит родить одного, как ее уже считают шлюхой, если она не выйдет замуж за его отца.
— По тому, с каким гневом ты, Юлиана, говоришь об этом, я могу заключить, что ты посоветовала ей сделать нечто, казавшееся тебе столь же отвратительным, как и ей.
Юлиана подошла к кувшину и налила в чашу вина, однако пить не стала, а молча на него уставилась. Пот с ее лба теперь уже струился по щекам, словно слезы.
— Вы очень наблюдательны и увидели змею, обвившуюся вокруг моего сердца. Да, верно, я сказала Исабель, что у нее нет другого выбора, но только после того, как упомянула о том, что есть способы избавиться от ребенка и что я готова помочь ей найти безопасное лекарство.