Он продолжал смеяться.
Киний понял: они думали, он это знает; говоря о наемниках, толстяк подсмеивался над ними обоими.
— Полагаю, опытным и знающим он не только кажется.
Никомед кивнул.
— Он истинный ужас. Охотился на мои корабли.
— А как ты его остановил?
Никомед скорчил рожу и подмигнул.
— Было бы неучтиво рассказывать. — Он посерьезнел: только дела. — Завтра выступаю со своим отрядом. И хочу выразить озабоченность — серьезную озабоченность. Пойдем ко мне.
Киний вслед за ним стал подниматься по холму от порта. Никомед — влиятельный человек, и им пришлось пройти сквозь строй просителей, деловых партнеров, нищих всех сортов и мастей — и на это ушел целый час, который Киний не мог позволить себе потратить.
Оказавшись в комнате, украшенной отличной, хотя и малопристойной мозаикой и мрамором, Киний с чашей изысканного вина прилег на ложе. Он старался сохранять терпение — Никомед не просто один из его военачальников, но после архонта и, возможно, Клита — самый влиятельный человек в городе. Вероятно, его состояние не меньше, чем у богатых афинян.
— Что у тебя на уме? — спросил Киний.
Никомед восхищался золотым литьем на мече Киния.
— Великолепно! Ты простишь меня, если я признаюсь, что никак не ожидал, что буду тебе завидовать? Хотя я слышал об этом чудесном мече. — Никомед пожал плечами, на его лице появилось холодное выражение. — Мечи не часто переходят из рук в руки — мне нравится острый клинок, который остается у меня. Но рукоять — работа искусного мастера. Из Афин?
Киний покачал головой.
— Мастер афинский, но живет у саков.
— Стиль — великий афинский, но все эти экзотические животные… и Медуза! Или это Медея?
Киний улыбнулся.
— Подозреваю, что Медея.
— Медея? Она ведь убила своих детей, верно? — Никомед поднял бровь. — Это лицо — могу себе представить, как она убивает ребятишек. Прекрасное… но свирепое. А почему здесь Медея?
Киний покачал головой.
— Думаю, просто шутка. Так что у тебя на уме?
Никомед продолжал восхищаться мечом. Потом выпрямился.
— Клеомен объявился, — сказал он.
— Зевс вседержитель! — Киний выругался. — В Гераклее?
— Хуже. В Томисе. Переметнулся к македонянам. Я узнал сегодня утром. Архонт еще не знает.
Киний потер подбородок.
Клеомену, хотя тот и принадлежал к враждебной фракции, были известны все их намерения, во всех подробностях. Он присутствовал на всех встречах городских магнатов — ведь, в конце концов, он сам был одним из них.
— Это может дорого нам обойтись, — сказал Киний.
Никомед кивнул.
— Я уважаю твои приказы, но ведь ты высылаешь из города всех сильных командиров. Не останется никого, кому хватило бы духу противостоять архонту — или Клеомену, если тот появится. А он обязательно появится.
Киний потер подбородок и поморщился. Потом глубоко вздохнул и сказал:
— Ты прав.
— Его кельты могут перебить лучших наших людей, и тогда он закроет ворота. — Никомед выпил свое вино. — Он пять лет улучшал оборону — не хотелось бы мне брать его город.
Киний покачал головой.
— Мы вернем город в три дня.
Никомед глядел с удивлением — на его гладком лице не часто появлялось такое выражение.
— Каким образом?
Киний приподнял бровь, показывая, что хочет, чтобы Никомед догадался сам.
— Измена? — спросил Никомед, но едва сказав это, сам рассмеялся. — Конечно. Мы ведь войско. А все наши люди в городе.
Киний кивнул.
— Мне бы хотелось рассматривать это как упражнение в военной демократии. Хорошо управляемые города могут неопределенно долго выдерживать осаду, конечно, если не случится что-нибудь непредвиденное. Но непопулярное правительство продержится только до тех пор, пока кто-нибудь не откроет ворота. Обычно ждать этого долго не приходится. Тираны…
Киний ощерился.
Никомед наклонился вперед на своем ложе.
— Клянусь богами, ты его искушаешь.
Киний покачал головой.
— Я в такие игры не играю. Мне нужны воины на поле боя — хотя бы для того, чтобы показать сакам, что мы с ними. Но если архонту вздумается свалять дурака, и он начнет действовать… — Киний пожал плечами. — Я не отвечаю за чужие дурные поступки. Так меня научил мой учитель.
Никомед кивнул, глаза его горели — но потом он покачал головой.
— Он все равно сможет причинить ущерб нашей собственности. Напасть на семьи, даже отдать крепость македонцам, если решит, что для него это единственная возможность уцелеть.
Киний кивнул.
— Я думаю, он разумный человек, несмотря на срывы. Ты его недооцениваешь.
— С тобой и Мемноном он ведет себя ровнее, чем в прошлом году. Боюсь, когда вы уйдете… я многого боюсь.
Киний пригладил бороду.
— Чего ты от меня хочешь?
— Оставь здесь мой отряд. — Никомед пожал плечами. — Я присмотрю за архонтом. И смогу справиться с Клеоменом.
Голос его стал суровым.
Киний отрицательно покачал головой.
— Ах, Никомед, ты слишком много работал. Твой отряд лучший из четырех. В день битвы ты мне понадобишься.
Никомед пожал плечами.
— Я так и думал, что ты это скажешь. Ну хорошо, тогда… оставь здесь Клита.
Киний задумчиво потер щеки.
— Пожилые — из рук вон плохи в седле, зато у них лучшие кони и лучшее вооружение.
Никомед наклонился над пространством, разделяющим их ложа, и протянул Кинию его меч рукоятью вперед.
— Большинство их слишком стары для настоящего похода — но достаточно молоды, чтобы носить доспехи и присматривать за тираном.
— Вы с Клитом соперники, — осторожно сказал Киний.
Никомед встал с ложа и прошел к столу, на котором были развернуты с десяток свитков.
— Не в этом. Я предпочел бы остаться: Клит уважает архонта и подобен глине в его руках, — но положение дел он сможет сохранить.
— Тем более причин, чтобы остался он. Архонт по-прежнему мой наниматель. Он автократ, но, насколько я могу судить, до сих пор действовал в рамках законов города. Вы наделили его властью. Он ваше чудовище. — Киний потер бороду. — К тому же я опасаюсь, что ты и Клеомен — это тоже чересчур личное.
Никомед свирепо взглянул на него.
— Так и есть. Я прикончу его при первой возможности.
Киний встал.
— Когда афинское собрание проголосовало за войну с Македонией, многие были против, а теперь лежат мертвыми у Херонеи. Вот демократия.
Никомед проводил Киния до двери.
— Так ты оставишь отряд Клита?
Киний резко кивнул.
— Да.
Никомед улыбнулся, и Киний подумал, не перехитрили ли его.
— Хорошо. Аякса убьет перспектива остаться. А я никогда не видел войну на суше. Она кажется безопаснее морской.
Киний не понял, шутка ли это. С Никомедом никогда ничего нельзя было знать. В дверях, среди толпы прихлебателей, они пожали друг другу руки, и он пошел в казарму.
На третий день отряд Никомеда с большей поклажей и большим числом рабов, чем в двух предыдущих отрядах вместе взятых, выступил. Однако из всех четырех отрядов конницы этот был самым вымуштрованным. Киний с тяжелым сердцем смотрел, как они уходят: ему тоже хотелось уйти, но он должен был завершить дела с союзниками.
Филокл, Мемнон и Клит стояли с ним рядом, пока через ворота не прошли последние запасные лошади и тележки, запряженные мулами.
Мемнон по-прежнему казался на четыре ладони выше. Он повернулся к Кинию, отдал воинское приветствие — без тени сарказма — и сказал:
— С твоего разрешения, через час я вывожу своих парней.
Киний ответил приветствием — прижатой к груди ладонью.
— Мемнон, тебе не нужно мое разрешение, чтобы обучать гоплитов.
Мемнон улыбнулся.
— Я знаю. Да помогут тебе боги, если ты думал иначе. — Он показал на длинные ряды людей, ожидающих на улицах города. — Но для них это славная забава.
Филокл согласился.
— Теми, кто повинуется, повелевают, — сказал он.
Мемнон показал на него.
— Точно. Это я и имел в виду. Сократ?
Филокл покачал головой.
— Ликург Спартанский.
Мемнон ушел, продолжая смеяться.
Мемнон нашел в гоплитах Пантикапея много достойного восхищения, их фалангу он счел замечательной, а их отборная молодежь — двести атлетов в превосходной форме, эпилекты[78], — заставила его улыбнуться.
— Конечно, их военачальники — напыщенные ослы, — процедил он сквозь щербатые зубы.
Таким же оказался их гиппарх, высокий, худой, очень молодой человек с кислым лицом и широким лбом — обычно признаком мощного интеллекта.
— Мои войска всегда будут оставаться исключительно под моей командой, — объявил он. — Ты можешь передавать мне приказы, и я, если сочту их правильными, сам доведу их до своих людей. Мы свободные граждане, а не наемники. Я много слышал о тебе — будто ты заставляешь граждан Ольвии самих чистить своих лошадей, например. Эти глупости моих людей не касаются.
По предварительному обмену письмами Киний ожидал чего-то подобного.
— Конечно, я все буду обсуждать с тобой. Могу я устроить смотр твоим людям?
Гиппарх союзников — его звали Герон — криво улыбнулся.
— Ты можешь посмотреть на них. Устраивать смотр могу только я. Только я обращаюсь к ним. Надеюсь, я ясно выразился.
Киний сразу распознал в нем человека, которому здравый смысл заменяет ум, а страх поражения внушает отстраненное высокомерие. Такое часто встречается в небольших войсках. Киний с самого начала понял, как ему повезло с Никомедом и Клитом, — и Герон был тому доказательством.
Киний кивнул. Он нисколько не сердился, годы знакомства с заносчивостью македонских военачальников приучили его к таким вещам. Он равнодушно повернул лошадь и двинулся вдоль строя пантикапейских гиппеев.
Снаряжение гиппеев Пантикапея устарело на полстолетия. Как и гоплиты Ольвии, они пользовались тем, что досталось им от дедов: легкие льняные панцири или вообще никакой брони, маленькие лошади, легкие копья. Большинство всадников страдали лишним весом, и не менее дюжины сидели слишком близко к заду лошади — в Афин