е такую посадку называли «креслом»: всаднику так удобнее, зато лошади тяжелее.
Киний заметил седла, но не заметил попон. Вдобавок в отряде численностью всего в семьдесят всадников обнаружилось поразительное разнообразие лошадей.
Он улыбнулся: если бы ему пришлось осматривать гиппеев Ольвии год назад, он увидел бы то же самое. Натянув поводья, он обернулся к Герону.
— Мы вас подучим. Вам придется заняться своими доспехами, оружием и сбруей ваших коней. С тобой я буду обращаться, как с одним из своих отрядных — если ты это заслужишь. — Он подъехал ближе к Герону. — Я много лет участвую в сражениях конницы. Нынешняя кампания будет трудной. Слушайся меня — и сохранишь жизнь большинству своих людей. Пойдешь своей дорогой — ты мне не нужен.
Герон несколько секунд смотрел прямо перед собой.
— Я посоветуюсь со своими людьми, — сдержанно ответил он.
Киний кивнул.
— Тогда поживей.
Киний послал раба к Клиту, а сам провел отвратительные полчаса с конницей союзников. Он отдавал приказы, всадники принимали их мрачно или проявляли полное невежество. Их гиперет — Дион — слушался охотно. А Герон удалился — вначале отъехал на край песка, а потом к воротам.
Появился Клит во главе своего конного отряда: был день, отведенный для учений остающейся в городе конницы. Отряд въехал на ипподром, который казался пустым по сравнению с днями сбора, но эти пятьдесят всадников разительно отличались от пантикапейцев.
— Слава богам! — сказал Киний, чувствуя нечто среднее между досадой и гневом. Такую работу у него всегда выполнял Никий. Киний показал на конницу союзников. — Можешь подучить их? За две недели?
— Но ведь ты быстрее — и лучше — подготовишь их в лагере. — Клит огляделся. — А где Герон? Ты его убил?
— Нет. Он не трус. Просто очень невежествен.
Клит покачал головой.
— Он сын моего давнего конкурента. Отец его изнежил. Он чересчур мягок.
Киний пожал печами.
— Я тоже. Иногда. Послушай: им нужны доспехи и крупные лошади, как у нас. Ты здесь все это сможешь раздобыть — я нет. В лагере я пересажу их на других коней, но доспехи должны быть отсюда.
Клит почесал подбородок.
— А кто заплатит?
Киний улыбнулся.
— Позволь догадаться. Этот тощий — Герон — богат?
Клит рассмеялся.
— Как Крез.
Киний покачал головой.
— Хотел бы я, чтобы все мои сложности решались так же легко. Скажи ему, я оставлю его гиппархом — даже извинюсь, — если он заплатит. В противном случае отправь его домой и назначь другого. Диас кажется достаточно опытным.
Клит кивнул.
— Дион. Диас — это трубач. Да, он подходит. Ему не хватает только благородства рождения.
Он помахал своему другу Патроклу, и тот подъехал. В седле он выглядел на десять лет моложе.
— Что случилось?
Клит показал на людей из Пантикапея.
— Я знал, что, когда нас оставили в городе, мы слишком легко отделались. Теперь нам придется учить их.
Патрокл презрительно, как ветеран новичков-любителей, осмотрел всадников. Это заставило Киния улыбнуться.
— Попробуем, — сказал Патрокл.
До отъезда Киний еще только раз встретился с архонтом. Архонт упорно дурачился, передразнивая по очереди то македонцев, то Киния. Он был пьян. Киния он обвинил в том, что тот хочет захватить город, и заставил поклясться, что Киний будет его защищать. Потом потребовал, чтобы Киний поклялся, что не будет свергать архонта.
Киний поклялся.
И со временем получил разрешение удалиться.
— Ты не можешь быть таким наивным, — сказал Филокл, услышав эту историю. Они наконец выехали — вдвоем, с Ателием в роли лазутчика.
— Он был жалок, — сказал Киний.
Филокл покачал головой.
— Обрати внимание, как он заставил тебя обороняться. Заставил поклясться. А сам не клялся.
Киний целую стадию ехал молча. Потом покачал головой.
— Ты прав.
— Конечно, — согласился Филокл. Он улыбнулся. — Тем не менее ты не смог наделать бед. Возможно, ты выиграл еще пару недель доверия. Мои люди в крепости говорят, что он боится убийцы — персидские дворы кишат ими.
Киний снова какое-то время ехал молча, потом сказал:
— Я боюсь архонта и боюсь за него.
— Он бесполезен, склонен к самоуничижению и предаст нас. Ты готов к этому? — спросил Филокл.
— У нас есть войско. Давай побьем Зоприона. Об архонте будем тревожиться потом. Разве ты советуешь другое?
Киний отпил воды. Осмотрел травяное море. Где-то там, за изгибом Эвксина, движется Зоприон — в сорока или пятидесяти днях отсюда.
Только представить себе — каждый день, в который он сдерживает Зоприона, это еще один день жизни. Почти забавно.
— А Медея знает? — спросил Филокл.
— Что? — переспросил Киний, оторванный от размышлений.
— Госпожа Страянка. Мы зовем ее Медеей. Она знает про твой сон?
Киний помотал головой.
— Я считал, это ты придумал. Ты ведь ходил к золотых дел мастеру?
Филокл улыбнулся.
— Я ни при чем.
— Ах вы мерзавцы! Нет, она не знает. По крайней мере я ей не говорил. — Киний посмотрел на горизонт. Ему очень хотелось к ней — ехать день и ночь, пока не доберется до лагеря. Боги, какое зрелое поведение для полководца! Он протянул руку к меху с водой и сказал: — Кам Бакка и царь запретили нам… быть вместе.
Филокл в явном смущении отвернулся.
— Знаю.
— Знаешь?
Киний поперхнулся.
— Это обсуждали, — сказал Филокл. Он поерзал, его движения выражали крайнее замешательство. — Со мной советовались.
— Арес и Афродита! — воскликнул Киний.
Филокл повесил голову.
— Ты ни на кого больше не глядишь. — Он смотрел на равнину. — Она отказалась говорить с тобой. Царь изнемогает от любви к ней. Вы втроем… — Он вздохнул. — Вы втроем своей любовью угрожаете войне.
С трезвостью человека, которому осталось жить сорок дней, Киний не поддался гневу.
— Возможно, ты прав.
Филокл посмотрел на него, выискивая признаки гнева.
— Ты это понимаешь?
— Вероятно. Солон[79], помнится, однажды сочинил стихи — я их не прочту наизусть, но там говорилось, что он считал себя правым, а все остальные граждане города ошибались. — Киний улыбнулся. — Ты, Никий, Кам Бакка — едва ли вы все ошибаетесь. — Его улыбка стала шире. — Даже сейчас мне хочется вонзить пятки в бока лошади и скакать к ней в лагерь. Всего стадий назад я думал об этом.
Филокл улыбнулся.
— Ее острие засело глубоко. Теперь я понимаю, почему — она больше любой другой женщины варваров похожа на спартанку. — Он взял мех с водой. — Это эрос или агапе?[80] Ты спал с ней?
— Ты похож на прыщавого подростка, который расспрашивает о первой победе.
— Нет, я философ, который хочет разобраться в происходящем.
— Вот уж действительно, «девушка в золотых сандалиях ударила меня сочной гроздью винограда любви», — припомнил Киний афинскую песню времен своей молодости. — А когда двум командующим конницей найти время и уединение, чтобы заняться любовью? — Он левой рукой погладил рукоять нового меча. — Пусть даже она меня хочет. Если б она не прислала меч, я бы решил, что отвратителен ей. Но все равно — возможно, это просто дар гостю.
Филокл улыбнулся.
— Возможно. — Он посмотрел в сторону. — Спартанцы во время походов отлично справляются с такими вещами. Даже спартиаты.
— Ба, да вы там все мужчины. Просто берете того, с кем укрываетесь одним плащом.
Киний приподнял бровь.
Спартанец ответил:
— А твоя амазонка женщина? Я хочу сказать, помимо строения тела. Она не больше женщина, чем Кам Бакка — мужчина.
Киний почувствовал, как жарко вспыхнуло его лицо.
— Думаю, она женщина, — сказал он.
— Собираешься поселиться с ней на верхнем этаже собственного дома[81] и растить детей? — спросил Филокл. — Судя по тому, что я видел у саков, я лучше понимаю Медею. Рождена для свободы — такой женщине жизнь в Фивах все равно что рабство. Жестокие Руки. Ты знаешь, что ее так называют?
— Это название клана, — ответил Киний.
— Она отсекает своим жертвам головы — и без удара милосердия. — Филокл повесил мех с водой. — Я не против Страянки. Я только хочу, чтобы ты понял: она никогда не станет женой — греческой женой.
— А нужна ли мне греческая жена? — спросил Киний.
— Может, и нет, — сказал Филокл. — Но если ты передумаешь, она может стать жестоким врагом. Настоящая Медея.
Киний отвернулся, помахал Ателию и подавился — смехом и слезами:
— К счастью, к тому времени я буду мертв.
Едва показался лагерь союзников, Киний остановил лошадь и стал смотреть. За рекой, насколько хватал глаз, от невысокого холма севернее брода до большой излучины на юге — всюду темнели табуны лошадей. Он поступил так, как учил его учитель. Сделал глубокий вдох, послал лошадь вперед и мысленно разделил все пространство на квадраты. Определил приблизительный размер одного квадрата и принялся считать лошадей в нем, получил ответ и умножил его на примерное число квадратов; он считал на ходу и, когда его лошадь уже взбивала ногами воду брода, покачал головой — он получил невероятное число.
Ателий провел их к кибитке царя. Хозяйство царя, его личный «клан», располагалось в лагере на холме к северу от брода; здесь кольцом, словно крепость, стояли пятьдесят тяжелых повозок. Возок царя был в центре. Под холмом паслись в разнородном смешении стада лошадей, коз и быков.
Киний поздоровался с Матраксом, стоявшим среди знатных саков. Матракс быстро заговорил — слишком быстро, чтобы Киний его понял, хотя теперь он достаточно знал сакский язык, чтобы понять: набег прошел успешно.
— Переправа уничтожена, — перевел Ателий. — Лодки сожжены, город сожжен. Все лошади целы.
Киний поморщился. Несмотря на то, что прошлым летом в Антифилии нелюбезно обошлись с его колонной, он не ожидал, что весь город будет принесен в жертву войне.