— Нет у нее твоих денег, — повторила она. — Они у меня.
Петрус замолчал, уставившись на нее желтыми, как у льва, глазами.
— У тебя?
— Да. И я их тебе не верну. Она отдала их мне в счет уплаты за квартиру, теперь это мои деньги.
— Чокнутая, — выплюнул он. — Отдай!
— И не подумаю. А ты убирайся отсюда немедленно, — и если еще раз здесь появишься, я вызову полицию.
Он опять попытался схватить Перл:
— Зови полицию. Она воровка.
Купер, начиная злиться, снова затолкала Перл себе за спину.
— Ты хуже нее. Ты заставил ее употреблять кокаин!
— Я ее заставил? Да эта шлюха каждый день на коленях вымаливала у меня кокс! Eh, p’tite?[30]Посмотри, что я тебе принес! — Он помахал маленьким бумажным пакетиком. — Хочешь, да? Иди ко мне, я тебе дам.
Купер почувствовала, как Перл судорожно вцепилась в нее сзади.
— Перл не хочет.
— Хочет-хочет. — Он усмехнулся. — Eh, p’tite — Он развернул бумажку, показывая белый порошок. Перл заскулила. — Сейчас она хочет его больше всего на свете, правда же? Ну так подойди и возьми.
— Я все расскажу полиции, — пригрозила Купер, крепкой хваткой удерживая Перл на месте. — Как ты подсадил ее на наркотики. Про фотографии, про побои — всё.
— Думаешь, ты очень храбрая, мамзель? Ты просто меня не знаешь.
— Я знаю, что ты продавец наркотиков и бандит. Я еще не с такими бандюганами сталкивалась, месье. Проваливай!
Он сплюнул ей под ноги:
— Va te faire enculer[31].
— Вон отсюда! — Она выбила бумажку у него из рук, просыпав кокаин.
Он молниеносно сунул руку в карман и что-то выхватил. Раздался щелчок — из кулака выстрелило длинное узкое лезвие выкидного ножа.
— Теперь убедилась, что я серьезный мужик? Все поняла? Она уходит со мной. Она принадлежит мне.
— Никуда она не пойдет. — Купер неотрывно следила за ножом, сердце у нее учащенно колотилось. Она выросла в Бруклине и насмотрелась на лица со шрамами — а иногда и на похороны после таких размахиваний ножом. Но Перл она ему не отдаст. — Она останется со мной. Убери нож.
— Оui[32], сейчас уберу. Тебе в глотку. — Он сузил глаза и шагнул вперед. — Отойди с дороги!
Купер не двинулась с места.
— Я тебя не боюсь. Катись, придурок! Или я вызываю копов прямо сейчас.
— Ты отдашь мне деньги. И отдашь мою p’tite putain[33].
Она снова собиралась возразить, но он внезапно выкинул вперед руку — не ту, что с ножом, а левую — и ударил ее кулаком в лоб. Купер завалилась навзничь, из глаз посыпались искры. Вокруг все поплыло, но она услышала, как завизжала Перл. Купер попыталась сфокусироваться на том, что происходит, и, словно пребывая в кошмарном сне, увидела, как Петрус схватил Перл за волосы и потащил к двери. Через минуту он исчезнет, и Перл — тоже. Даже страшно представить, что ее ждет.
До этого самого момента Купер не позволяла себе верить в реальность происходящего. Она словно закрывала глаза на синяки Перл, ее шрамы от уколов, озноб и рвоту. Как будто все это было ненастоящим. Но теперь, когда у самой голова раскалывалась после удара, притворяться и дальше стало невозможно. Не думая, она схватила со столика тяжелую хрустальную пепельницу и запустила ею в затылок Петрусу.
Поскольку она все еще чувствовала себя оглушенной, бросок вышел слабым. Пепельница скользнула по его бритому черепу — он дернулся, но устоял на ногах. Рыча от боли и ярости, Петрус развернулся к ней, оскалив зубы. И поднял нож, собираясь полоснуть им по лицу Купер.
Но в голове у нее стремительно прояснялось. Она подобрала пепельницу и снова бросила ее в Петруса, на этот раз с меткостью, отточенной благодаря бейсболу, в который тысячу раз играла в парке с братьями. Удар пришелся как раз между горящих янтарных глаз. Раздался глухой стук, и Петрус рухнул на пол, заливая его кровью, хлынувшей из носа.
— Иисусе, ты его убила! — завизжала Перл, глядя на неподвижное тело у своих ног.
— Не-а, просто вырубила на время. Никому еще не удавалось ударить меня, и чтобы это сошло ему с рук, — мрачно буркнула Купер, наклоняясь над Петру-сом и вынимая нож из разжавшихся пальцев. — Матерь Божия, ты только посмотри на эту штуку! — Она нашла защелку и сложила нож. Петрус застонал и начал приходить в сознание. Он схватился за кровоточащий нос и попытался сесть.
— Лежать, — приказала Купер, снова замахиваясь пепельницей. — Или хочешь еще?
Нет, — прохрипел он, сплевывая кровь и загораживаясь от Купер, выражение лица которой не предвещало ничего хорошего, — больше не надо.
— А теперь слушай сюда, суровый парень. Если я еще раз увижу здесь твою мерзкую рожу, я ее тебе располосую. И после этого вызову полицейских, чтобы они оттащили твою жалкую задницу в обезьянник. Ты понял?
— Oui, — глухо ответил он, не сводя налитых кровью глаз с пепельницы.
— И держись подальше от Перл. Считай, что она исчезла из твоей жизни, так что тоже исчезни. Понял?
— Oui, — простонал он, — понял.
— Хорошо. — Купер сделала шаг назад. — Теперь можешь идти.
К этому времени на лестничной площадке уже собралась небольшая толпа соседей. Они проводили Петруса взглядами: тот спотыкался, держась за разбитый нос.
— Браво, мадам! — выкрикнул кто-то, и кто-то засмеялся.
Купер пожелала всем спокойной ночи и закрыла дверь.
— Он бы точно меня прикончил, — сказала Перл. — Это самый храбрый поступок из всех, что я видела.
— Я выросла в неблагополучном районе. Пойдем уложим тебя в постель.
6
Следующие несколько дней Купер помогала Перл справиться с ломкой. Перл непрерывно тряслась и рыдала: у нее болело все тело. Есть она не могла и только постоянно пила чай с молоком — за несколько дней Купер стала специалистом по приготовлению этого английского напитка, и само это действие странным образом ее успокаивало.
Она больше узнала о детстве и юности Перл. Как и сама Купер, та выросла в бедном районе — в лондонском Ист-Энде.
— Перл — мое прозвище. По-настоящему меня зовут Уинифред Тредголд[34]. Но золота под ногами я так и не нашла, — лукаво добавила она.
Она была хорошенькой девочкой, и это не осталось незамеченным. Еще до ее двенадцатого дня рождения взрослый мужчина, называвший себя «дядей Альфом», начал с ней «баловаться». К тринадцати она сделала нелегальный аборт, и на том ее детство — каким бы оно ни было — закончилось.
Работа стала спасением. Она устроилась в прачечную, трудилась по десять часов в сутки и спала там же, рядом с лоханями для стирки, вместе с другими девчонками, дыша парами щелока в обмен на тепло. За «дядей Альфом» последовали другие мужчины. Она поняла, что тоже может использовать их, как и они ее.
Гитлеровские люфтваффе непрерывно бомбили Ист-Энд в ходе операции «Блиц»; люди гибли тысячами, и большая часть Лондона превратилась в руины. Перл приехала в Париж сразу после его освобождения; ее приманили яркие огни, которых в разбомбленном Лондоне не осталось, и мечты о карьере модели или хористки, но вместо этого она тут же попала в лапы негодяя. Всего за несколько недель умудрилась стать рабой наркотиков и падала все ниже, следуя по пути, уготованному ей Петрусом.
— У него были другие, — жаловалась Перл Купер. — Поначалу я отказывалась в это верить. Не очень-то я разбираюсь в мужчинах, да?
— Так же как и я, — уныло заметила Купер.
От Амори пока не было ни слова. Будто его никогда и не существовало. Полтора года брака бесследно испарились за одну ночь, а она словно застряла в лимбе. Несомненно, Амори уже и думать о ней забыл. Даже открытки ни разу не прислал.
Зато ей пришло два письма из Америки. Первое, от отца Амори, было очень длинным: в нем он уговаривал ее дать разводу обратный ход и как можно скорее помириться с Амори по причинам, перечисление которых вылилось в длинный список. Она очень удивилась, так как и не предполагала, что представляет какую-то ценность для семьи Хиткот.
Другое письмо, от старшего брата, Майкла, было коротким и по существу: «Ты правильно сделала, что развелась. Ни за что не позволяй ему вернуться. Возвращайся домой. Я вышлю тебе билет, если ты на мели». Никаких «я же тебе говорил», за что она была безмерно благодарна, — правда, и никакого сочувствия.
Она знала, что Майкл выразил мнение всей семьи: никто из них не любил Амори, и ни один не одобрял ее замужества. Из всех братьев с Майклом у нее сложились самые близкие отношения, но он никогда не отличался многословием. Она ценила его поддержку, но возвращаться домой пока не собиралась. Поэтому она отложила оба письма, чтобы ответить на них позже.
Ей прислали бракоразводные документы. Она расписалась в положенном месте, и через некоторое время бумаги, доставленные военной почтой, вернулись к ней с подписью Амори. Она снова стала свободна. Жаль только было бездарно потраченных лет.
И наконец-то ей ответили из «Харперс базар». Ответ пришел в форме полушифрованной телеграммы, доставленной на дом, в которой говорилось: «ПОЗВОНИТЕ ГЕНРИХ БЕЛИКОВСКИЙ ELY-2038». И подпись: «СНОУ ХАРПЕРС».
Она смотрела на подпись с бешено колотящимся сердцем. «Сноу Харперс» могла быть только грозной Кармел Сноу — главным редактором журнала. Но кто такой Генрих Беликовский? Неужели это оно? Неужели ей наконец повезло?
Купер побежала к телефону и набрала номер. Префикс ELY — код района Елисейских Полей. Ей ответил низкий мужской голос с легким иностранным акцентом.
— Здравствуйте, — сказала Купер, у нее перехватывало дыхание. — Я только что получила телеграмму от миссис Сноу — точнее, я думаю, что от миссис Сноу, — с просьбой позвонить вам. Ну то есть я думаю, что вам.