— Вполне возможно, что мне, — вежливо ответил голос. — И вполне возможно, телеграмму отправила госпожа Сноу. В этом уравнении только одно неизвестное — и это вы. Могу я узнать, как вас зовут?
— О, простите. Я Уна Райли.
— Ну конечно. Вы сможете завтра освободиться, чтобы вечером поужинать со мной в отеле «Риц»?
— В «Рице»?
— Да. За грехи мои я живу именно там. В восемь вам будет удобно?
— Я приду, — выдохнула Купер и положила трубку.
В комнату вошла Перл, выглядела она намного лучше, чем в последние несколько дней.
— С кем ты разговаривала?
— Со мной хочет встретиться кто-то из «Харперс базар», — все еще толком не придя в себя, ответила Купер. — Ужин завтра в «Рице».
— Что ты собираешься надеть? практично поинтересовалась Перл.
— Диора! — воскликнула Купер, округлив глаза. — Мне срочно нужно увидеть Кристиана Диора!
Когда Купер в розовом шелковом платье вошла в фойе отеля «Риц», она почувствовала себя одной из тех шикарных женщин, что красуются на страницах журналов, уверяя, что использование товаров рекламируемой марки полностью изменило их жизнь. За свои двадцать шесть лет ей ни разу не приходилось надевать такого платья. Лиф плотно охватывал верхнюю часть тела, а юбка свободно обвивалась вокруг колен. Оно было не просто прекрасно — оно было подогнано безупречно, точно по фигуре, как будто сшито именно для нее, — впрочем, так оно и было. Кристиан Диор сумел увидеть и подчеркнуть все достоинства ее фигуры. Моделируя платье прямо на ней, он работал как скульптор, и оно облегало ее, словно вторая кожа. Он даже простил ей недостаточную пышность бюста: углубил вырез горловины до ложбинки между маленьких грудей и тем самым подчеркнул изящные линии шеи и плеч, а над сердцем разместил шелковый бант, каким перевязывают коробки с шоколадными конфетами. Она чувствовала обращенные на нее взгляды и шла по фойе с высоко поднятой головой, точно была не Уной Райли из Бруклина, а королевой, почтившей «Риц» своим визитом.
— У меня встреча с господином Беликовским, — сообщила она метрдотелю у входа в ресторан.
— Граф Беликовский ожидает вас, — высокомерно поправил тот. Он придирчиво оглядел платье и, видимо, решил простить ее оплошность. — Следуйте за мной, мадемуазель, — сказал он, отвесив снисходительный поклон.
Купер проследовала за ним в чуждый мир завитков рококо, золотых драпировок, белоснежных скатертей, приглушенного освещения и негромкой музыки. Потолок над головой был расписан облаками, а ступала она по павлинам, вытканным на ковре, устилающем пол. И повсюду — цветы, благоуханием которых был пропитан воздух. Ресторан оказался переполнен, и официант повел ее кружным путем между столиками, явно с целью продемонстрировать свою красивую спутницу.
Тот, с кем у нее было назначено деловое свидание, сидел за столиком в одной из ниш и читал журнал. Это был высокий мужчина в облегающем смокинге и черном галстуке. Он поднялся ей навстречу и протянул руку:
— Здравствуйте, мисс Райли.
— Мне сообщили, что вы граф, — взволнованно ответила она. — Как мне к вам обращаться?
— О, вся эта чепуха исчезла после Октябрьской революции, — сказал он, любезно склоняясь над ее пальцами. — Но вам ведь известно, какие снобы эти официанты. Сейчас я просто «месье». — Он предложил ей сесть. — Если хотите, можете называть меня Генри.
— А я так хотела использовать обращение «ваша милость», или как там правильно. Простите мое невежество. У нас в Америке нет графов.
— Зато у вас есть Каунт Бейси[35] и Дюк Эллингтон[36], — заметил он. — Их «титулы» производят большее впечатление.
Купер села и принялась его рассматривать. Она решила, что ему немного за сорок и он обладает поразительной внешностью, хотя красавцем в общепринятом смысле его не назовешь. Чуть раскосые глаза с приподнятыми наружными уголками — видимо, татарское наследие, — широкий нос и улыбчивые полные губы. Он был довольно загорелым, как человек, много времени проводящий на природе. Волосы зачесаны назад в той манере, что не свойственна ни французам, ни американцам.
— Вы русский? — спросила она.
— Да. Это создаст какие-то сложности?
— Только если вы пожираете младенцев и поджигаете церкви.
— Очень редко. Я из белых. Мы с отцом в тысяча девятьсот семнадцатом году сражались против большевиков саблями. К несчастью, они против нас применяли пулеметы, так что нам пришлось хуже.
— Рада это слышать. Я сама немного большевичка.
Его темные глаза блеснули.
— Вы не похожи на тех большевиков, с кем мне доводилось сталкиваться.
— Ну, мы хитры и ловко маскируемся, знаете ли.
— Понимаю. Может, закажем коктейли? Я, конечно, питаю слабость к водке, но не стану настаивать, если вы предпочитаете более цивилизованные напитки.
— Знаете, я ни разу не пила водки. Закажите и мне тоже.
— Тогда два «грейхаунда», — скомандовал он официанту, который тут же послушно исчез. Беликовский рассматривал ее с интересом. — Ваша маскировка — в числе лучших из тех, что я видел. Роша?
— Если честно, это платье сшил мне друг. Кристиан Диор из Дома Лелона.
— Диор? Где я слышал это имя? Ах да… Говорят, за ним будущее.
— О, я так рада, что о нем заговорили! Мы все пытаемся подтолкнуть его к открытию собственного дома моды.
— В самом деле?
— Он боится подвести месье Лелона, но сразу сколотил бы целое состояние, если бы решился на такой шаг.
— Посмотрим, что можно будет сделать, чтобы подбодрить его, — ответил Беликовский. — Похоже, у вас неплохие связи в мире парижской моды.
— Меня восхищает эта тема. — Она больше не могла сдерживаться и задала волнующий ее вопрос: — Вы состоите в штате «Харперс базар»?
— Боюсь, мои занятия не столь определенны. Я всего лишь помещаю небольшие суммы денег в разные предприятия.
— Только не говорите, что торгуете бразильскими нефтяными скважинами. Или продаете драгоценные кольца, случайно найденные на улице. — В ее голосе прозвучало разочарование.
Это его позабавило.
— Нет, я не мошенник.
— Какое облегчение!
— Кармел Сноу и ее муж Джордж — мои друзья. Я вместе с ними сделал кое-какие вложения в нью-йоркскую недвижимость. Госпожу Сноу заинтриговала ваша статья, и она попросила меня встретиться с вами.
— Она ей понравилась? — Глаза у Купер загорелись.
— Очень. Она собирается опубликовать ее в следующем номере. На самом деле, одна из причин нашей сегодняшней встречи заключается в том, что она попросила передать вам гонорар за статью. Это, конечно, не целое состояние, зато в американских долларах… Дорогая, что с вами?
Купер не смогла сдержать слез.
— Простите, — всхлипнула она, — для меня это так много значит.
Перед ее затуманенным взором материализовался белоснежный носовой платок, протянутый ей Генрихом Беликовским.
— Пожалуйста, дорогая. Вытрите слезы. Люди подумают, что я наговорил вам жестокостей, и моя репутация доброжелательного господина будет разрушена.
Купер высморкалась в платок, украшенный монограммой и, вероятно, очень дорогой.
— Спасибо! Это лучшая новость за много недель.
Он откинулся на спинку стула.
— Это вы — хорошая новость для Кармел Сноу. «Харперс базар» не собирался посылать журналистов во Францию до конца войны. Ваше положение уникально. Сейчас вы — единственная американская журналистка в Париже. Кармел попросила меня выяснить, есть ли у вас еще материалы.
— Да, — горячо отозвалась она, — есть! Прямо сейчас я освещаю замечательное грядущее событие. — Она начала рассказывать ему про «Театр де ла Мод», торопясь, потому что слова не поспевали за мыслью. Рассказала, что уже взяла интервью у Кокто и многих модельеров и собрала целую серию фотографий. — Я сказала им, что работаю на «Харперс базар», — призналась она. — Боюсь, с этим я немного забежала вперед.
— Совсем чуть-чуть. — Его экзотические раскосые глаза внимательно следили за выражением ее лица и жестикуляцией, но было видно, что все это его забавляет.
Купер вдруг почувствовала себя типичной беспардонной американкой.
— Вы смеетесь надо мной! — заявила она обвиняющим тоном.
— Вовсе нет. Так приятно наблюдать за кем-то, полным энтузиазма. После стольких лет войны мир устал. Он нуждается в юности, свежести, уоге de vivre[37]. А. у вас этих качеств в избытке.
— Правда?
— Правда.
Принесли коктейли — интригующую смесь водки и грейпфрутового сока.
— Этот коктейль потому и называется «грейхаунд», что делает тебя стройным и борзым?[38] — спросила Купер.
— Точно. Я подал идею Гарри Крэддоку из «Савоя» в Лондоне еще до войны. Это и есть мой основной вклад в западную цивилизацию.
— Те «небольшие суммы», которые вы помещаете то туда, то сюда, должно быть, не такие уж небольшие, если вы можете позволить себе останавливаться в «Савое» и «Рице», — заметила она.
— Я предпочитаю приятную обстановку. Уверяю вас, я был беден — даже нищ — и никогда не принимаю роскошь как должное.
— Эрнест Хемингуэй, случайно, не ваш сосед?
Его лицо озарилось улыбкой:
— По правде говоря, он живет в номере прямо надо мной. Я периодически слышу, как он палит из пистолета. Он жалуется на мышей, но я подозреваю, что речь скорее идет о зеленых чертях. Вы замужем? — спросил он, как бы между прочим.
— Я только что развелась с мужем.
— Мне жаль, простите.
— Не стоит. Это оказалось лучшим решением в моей жизни.
То ли «грейхаунд» развязал ей язык, то ли на нее так подействовал теплый и умный взгляд собеседника, но она рассказала Беликовскому все о своем неудавшемся браке с Амори, разводе и планах на будущее.
Он внимательно слушал, отложив меню и полностью сосредоточившись на ее рассказе.