– Но вы не можете… – начал, запинаясь, толстощёкий жандарм.
– Могу. Это приказ.
– Господин шарфюрер, позвольте увидеть ваши документы.
– Хорошо, – с изрядным облегчением согласился Комаровский. – Сию же минуту.
Ему вновь требовалось расслабиться: во время короткого забытья в кабинете Лютвица, как обычно, привиделась оскалившаяся сгнившим ртом Елена с мёртвым сыном на руках (особенно чётко Сергею запомнились штанишки на лямках – сам «оторвал» по знакомству в детском магазине). Во рту появился вкус пепла – словно он сгорел вместе с ними. Улыбнувшись жандармам, Комаровский полез в карманы форменных брюк, порылся там, сокрушённо похлопал себя по бёдрам. Выхватив финку, он повернулся, словно балерина в фуэте. Оба жандарма, как по команде, схватились за горло, захлебнувшись кровью. Не останавливаясь, Сергей воткнул каждому по разу лезвие в грудь, завершая начатое, и тут же прыгнул на сиденье мотоцикла. Зарычал мотор. Не спрашивая приглашения, комиссар забрался в коляску, и вовремя: в квадрате горящего кабинета «крипо» сквозь дым проявилось белое лицо. Лютвиц выругался – это снова был Рауфф, неизменно живой. Выпростав руку сквозь прутья решётки, гестаповец начал стрелять. Соседнее окно распахнулось настежь обеими створками, и комиссар похолодел: в их сторону глядело тупое рыло пулемёта МГ-42.
– Держись крепче, – крикнул Комаровский, и мотоцикл понёсся вперёд.
Вслед загрохотал пулемёт. Лютвиц сжался – пригибаться толком было некуда. Разбитая, утратившая асфальт дорога вела по улице с горящими с обеих сторон домами, и стало ясно – надо нырнуть в дымовую завесу. Пули сначала заныли слева, затем над головой, очень близко. Комиссар зажмурился, понимая глупость своего поведения: закрытые глаза ещё никого не спасли от попадания в затылок. Мотоцикл подбрасывало на ухабах, Комаровский вихлял, стараясь ехать зигзагами, но получалось у него не очень здорово. Свист пуль внезапно прекратился. Вольф обернулся, стараясь удержать в руке пистолет. Зрелище его совсем не порадовало. Из здания РСХА катастрофически быстро выехал грузовик, битком набитый эсэсовцами, с пулемётом на крыше. «Вот это точно pisdetz». Гауптштурмфюрер до боли прикусил нижнюю губу.
…Следующая очередь из МГ-42 легла совсем близко, и комиссар мрачно предвкушал скорый финал. Свернуть было некуда, выезды в переулки загораживали баррикады: солдаты с балконов берлинских домов изумлённо смотрели на несущийся мотоцикл, преследуемый грузовиком. Сильный ветер успел рассеять дым, и они отлично просматривались на дороге. Из машины беглецов отчаянно поливал свинцом молоденький пулемётчик. Пилотку парня сдуло с головы, светлые волосы растрепались. Стрелок палил с безумным азартом, не особо стараясь прицелиться. Кажется, он ранил или убил нескольких гражданских, ибо стрелял во всё подряд. В кузове Вольф разглядел и бело-красное лицо оберштурмфюрера Альберта Рауффа. Совершенно обезумевший, тот что-то орал и стучал рукоятью пистолета по кабине водителя, требуя ехать быстрее. Это заметил даже Комаровский, с любопытством оглянувшийся на погоню.
– Ни хуя себе, – душевно произнёс он на русском и продолжил на немецком: – У вас в Берлине что, были припрятаны к нашему приходу усовершенствованные в подвалах СС солдаты, вроде персидского «отряда бессмертных» царя Ксеркса? Второго человека за два дня никак убить не можем. Не объяснишь, в чём тут дело, Волк?
– Им просто везёт, – флегматично ответил Лютвиц, одарив компаньона по поездке лучистым взглядом. – Что тут удивительного? В нормальной ситуации мы сами были бы мертвы ещё ночью. А живы, да пока по Берлину бегаем, хотя нас преследует вся армия рейха. Спокойнее относись к чудесам, Зергиус. Правда, они могут быстро закончиться.
– Да, прямо сейчас, – охотно подтвердил Комаровский. – Горючего совсем не осталось.
Он лихо остановил мотоцикл у разрушенного дома.
Двое двенадцатилетних фольксштурмовцев воззрились на него с восхищением. У одного мальчишки не было никакого оружия, кроме кинжала, второй сжимал новенький фаустпатрон. Комаровский подошёл к детям, выдернул из их пальцев гранатомёт. Те отдали «базуку» без сопротивления: человек в форме, надо так надо.
– Идите домой, – строго сказал Лютвиц. – Сопротивлением здесь займётся особый отряд империи. – Он вскинул руку, но никто не двинулся с места. – Вы меня слышали?
– У нас приказ, герр гауптштурмфюрер, – рисуясь, сообщил один из мальчиков. – Нам велели оборонять позицию в случае прорыва русских. Мы окажем вам помощь в бою.
Грузовик неумолимо приближался.
Лютвиц, размахнувшись, от души отвесил фольксштурмовцам серию столь полновесных подзатыльников, что оба героя рейха свалились на землю. Второй раз предложение повторять не понадобилось, подростки исчезли с небывалой скоростью, комиссар на долю секунды даже засомневался – а были ли здесь мальчики? Вольф быстро проверил обойму пистолета, выругался: осталась одна-единственная пуля. Комаровский присел на колено, направляя фаустпатрон прямо в сторону грузовика. Оттуда уже не стреляли.
– Ты умеешь с этим обращаться? – с сомнением спросил Вольф.
– Изучал, когда брали трофеи, – ответил Сергей. – Ничего особенного, главное – подпустить поближе, заряд далеко не летит… И не перезаряжается. Возьми автомат.
Лютвиц поднял «штурмгевер», прицелился, нажал на спусковой крючок. Оружие сухо лязгнуло вхолостую. Он передёрнул затвор, однако автомат заклинило.
– Не работает. Поздравляю, у нас с тобой одна пуля на десять человек.
– Охуительно, какая радость. Спасибо за отличные новости.
Автомобиль нёсся на них – и было ощущение, что он собирается впечатать обоих в стену бампером, переломав все кости и смешав разорванную плоть с кирпичом. Комаровский выстрелил. Граната полетела вперёд, оставляя дымный след: на близком расстоянии у грузовика не осталось возможности для манёвра. Описав дугу, снаряд упал в кузов и сразу же взорвался. Воспламенился бензобак. Машину упруго подбросило в воздух. Вольф и Сергей рухнули ничком, мимо просвистели обломки металла и кровавые ошмётки тел. Рядом с Вольфом упала оторванная голова молоденького пулемётчика. Сергей улыбнулся, отбросив бесполезный теперь «фауст».
– Пора ехать к твоему Диснею, Волк.
– Подожди, – остановил его Лютвиц. – Я должен убедиться, что Рауфф мёртв.
– Да, – согласился Комаровский. – И правда, второе воскрешение я не переживу.
Они подошли к скелету горящего грузовика. Оберштурмфюрер и ещё один солдат (точнее, то, что от него осталось, – обрывки мундира вперемешку с внутренностями) лежали рядом, у обоих медленно тлела одежда. Альберт валялся на спине. Правый глаз был выбит, красная ниточка нерва свисала на грудь, обе ноги сломаны, левая рука вывернута под неестественным углом. Из шеи торчал осколок железа с дырочками – судя по всему, от ствола пулемёта. Лютвиц и Комаровский остановились возле мертвеца. «Наконец-то, – подумал Вольф. – Мой бог, я этого хотел с самого начала, как только он появился в нашем здании. Ладно, я тоже не ангел. Но Рауфф палач, наслаждающийся своим сумасшествием. Чокнутый на всю голову, как наш фюрер. Месть сладка, теперь Альберт и сам полуслепой… охота пошутить на эту тему. Жаль, не услышит». Он с ехидной усмешкой склонился к белому лицу оберштурмфюрера с кровавыми прожилками:
– До свидания, мой дорогой брат Нельсон…
В этот момент Рауфф открыл уцелевший глаз.
Два выстрела – без промаха, оба прямо в сердце. Лютвица отбросило, он упал на землю. Умирающий страшным усилием направил в лоб Сергея ствол парабеллума.
– Сдохни, свинья русская, – глотая кровь, прохрипел Рауфф. – Ненавижу…
Альберт немеющим пальцем надавил на спуск. Он услышал грохот, голова «большевика» исчезла во тьме. Нестерпимая ноющая боль внутри тела внезапно закончилась – за секунду. «Я успел, – возликовал оберштурмфюрер. – Отлично, всё будет хоро…»
Сергей повернулся и увидел, как приподнявшийся на локте живой и невредимый комиссар Лютвиц опускает пистолет. Он выстрелил Рауффу в лицо последней оставшейся пулей в обойме – точно в глаз. Окончательно мёртвый на этот раз следователь гестапо являл собой индийскую скульптуру демона – с белой кожей и алыми блямбами на месте обеих глазниц. Изо рта оберштурмфюрера ручьём хлынула кровь.
– Господи, какое счастье, – улыбнулся Вольф. – Давно себя так отлично не чувствовал.
Комаровский перевёл взгляд на грудь Лютвица – над левым карманом мундира зияли две дыры с тлеющей по краям материей. Сергей вздохнул, выбил из пачки эрзац-сигарету.
– Знаешь, – сказал он, прикуривая. – Нам сейчас придётся о многом поговорить…
Глава 10Извне(Район Тиргартен, 11.30 утра, 27 апреля 1945 года)
Два офицера, одетые в жуткие грязные лохмотья, стояли у дома ещё кайзеровской постройки, – кажется, здание воздвигли задолго до Первой мировой войны. Серый цвет, вздыбленные каменные лошади, сдерживаемые бородачами-атлантами: не мрамор, конечно, но тоже красиво. Двухэтажное здание, огороженное низким железным заборчиком, разбит цветник с жёлтыми и сиреневыми тюльпанами, рядом – велосипедная дорожка, подальше – пункт охраны СС. На одной из веток развесистого дерева ветер раскачивал труп какого-то старика. Винтерхальтер лишь заместитель, не один из вождей империи: отцам нации положено жить на виллах за городом – как Герингу или Геббельсу, чьи резиденции окружены тройным кольцом сотрудников RSD[60]. Первый из оборванцев (в остатках мундира шарфюрера СС), прикончив очередную сигарету, затушил её о забор и собрался бросить на асфальт. Второй (в истерзанной чёрной форме) остановил его.
– У нас так не принято. Донеси до урны.
– У вас весь город в развалинах лежит, аккуратист. Иди ты на хуй.
– Хорошо, товарищ большевик. Я всегда любил традиции социализма.
Уязвленный издёвкой, Сергей спрятал окурок в карман: кинуть в урну, значит – уступить фашисту, но и мусорить ему уже не хотелось.