Комаровский кивнул. Оба воззрились на Мэддока.
– Мы стараемся максимально обезопасить наше пребывание в другом времени, – признался англичанин. – Вот почему я первым делом нашёл Рауффа, дал ему бронежилет и сделал три укола сильнодействующего наркотика, способного на сутки обеспечить оберштурмфюреру отсутствие усталости. Показал удостоверение, внушил: уничтожить большевистских агентов – это личное задание рейхсляйтера Бормана. И всё. Он так хотел вас убить, Лютвиц, что не стал больше ничего спрашивать – в этом прелесть работы на конкретной неделе штурма Берлина. К сожалению, у Рауффа не получилось, а больше привлечь некого, город отсчитывает последние часы. Пришлось заняться самому, и тоже неудачно. Развёл бы руками, да не выйдет, они связаны у меня за спиной… Вольф.
Лютвиц вежливо улыбнулся в ответ.
– Мне всё ещё интересно – откуда ты знаешь моё имя?
– Я предлагаю для начала обезвредить бомбы, – ехидно заметил англичанин. – И готов объяснить, как правильно это сделать. А затем мы всё обсудим. Вы не возражаете?
…С полным спокойствием он окончательно уяснил – как ему поступать дальше.
Глава 4Экземпляр(Здание РСХА, центр города, 14.00, 28 апреля 1945 года)
…Оборона треснула. Её больше не существует, Берлин защищают разрозненные группировки фанатиков. На моих глазах сапёры попытались взорвать мост Мольтке, но русские танки помешали им это сделать – смели огнём из пушек. Взрывы не прекращаются ни на минуту, офицеры в истерике: конечно, при постоянной канонаде нервы не выдержат. Всюду трупы, оторванные руки, ноги – колёса уцелевших автомобилей застревают в телах мёртвых солдат. Баррикады в метро уничтожены, я слышу визг беженцев о большевистских «тридцатьчетвёрках» в туннелях: выдумка, скорее всего, но сейчас верят всему. Эсэсовцы массово проверяют подвалы – не прячутся ли там военные вермахта, желающие дождаться капитуляции и сдаться русским? Целые отряды оставили позиции и рвутся к Эльбе, питая призрачную надежду сложить оружие у ног американцев, а не ехать в сталинскую Сибирь. Ни одного целого дома, всюду слышится: «Спасайся, иваны идут!» Я уже знаю – в занятых районах красные развернули полевые кухни и кормят голодных горожан. Сюсюкаются непонятно зачем. Наиболее предусмотрительные берлинцы сожгли портреты Гитлера и уничтожили фотографии родственников в военной форме. А есть и такие, что подходят к большевикам и отводят к укрытиям, где спрятались трясущиеся от страха фольксштурмовцы. Немцы законопослушны. Ещё недавно они точно так же выдавали гестапо евреев и дезертиров. Два эсэсовца из дивизии «Нордланд» (судя по выговору, датчане) закрепляют на расплавленном асфальте армейский миномёт. Придурки. Едва они успеют выстрелить вслепую, их «ответкой» накроет русский снаряд. И не один.
Я абсолютно равнодушен к судьбе Берлина.
Мне же известно – сопротивление бесполезно. Завтра фюрер женится на своей давней любовнице Еве Браун, а послезавтра совершит самоубийство, выстрелив себе в висок и одновременно раздробив зубами ампулу с цианидом. Его труп вытащат во двор рейхсканцелярии, обольют бензином и подожгут. Геббельс, как официальный преемник, пробудет главой рейха ровно один день: до 1 мая 1945 года. Затем жена нового рейхсканцлера Магда Геббельс вольёт из флакончика яд в губы шестерых своих детей, а позднее Йозеф с супругой убьют себя. На следующее утро гарнизон Берлина, держащий в своих руках лишь правительственный квартал и парк Тиргартен, капитулирует. Офицеры СС, сейчас вешающие всех, кто заикнётся о белом флаге, без колебаний поднимут руки перед ненавистным врагом. Правда, к тому времени меня уже здесь не будет. Я заберу коллекцию и уеду. Нужен главный экземпляр, за ним-то я и направляюсь. Последняя голова, последняя охота, последнее платье. Честное слово, я вполне мог бы ставить высокобюджетные проекты в столичном театре или даже в кино.
Вам, само собой, не терпится узнать, отчего я наряжаю особей?
Нет, это не следствие ужасных отношений с родителями или их издевательств. У меня была прекрасная любящая семья. Поменьше смотрите голливудские блокбастеры. Но уже в нежном возрасте я испытывал тёплое и мокрое волнение, глядя диснеевские мультфильмы, а лет в тринадцать наконец понял, что это означает. Меня прежде возбуждали до семяизвержения самые ранние творения Диснея – и Белоснежка, и Золушка, и Спящая красавица, и Голубая Фея. Теперь я упиваюсь поздними – Русалочка, Жасмин в голубых шароварах, индианка Покахонтас, китаянка Мулан, Эльза из «Холодного сердца»… Втайне от папы с мамой я собрал в шкафу первый набор кукол диснеевской анимации – ровно восемь штук. С тех пор восемь – мой талисман, моё счастливое число. С двадцати лет я платил девушкам из своих карманных денег, чтобы те переодевались в сказочных героинь, но… мне уже было недостаточно спать с ними, обладать их телом, представляя, что трахаешь ту самую Золушку с экрана. До дрожи хотелось сломать куклу – оторвать ей руки, ноги, голову и разбросать по углам комнаты, выпотрошить, превратить пластмассу в крошево. Вскоре я уже мастурбировал ночами, представляя, как буду терзать плоть дичи в сказочном одеянии, а затем перережу ей глотку, упившись свежей кровью. Однако мой нынешний серьёзный профиль ещё не сформировался, это были липкие мальчишечьи мечты. Дошкольником я видел, как на дедушкиной ферме режут свиней: уже тогда мне безумно мечталось влить в себя горячей жидкости из жил только что умерщвлённого животного. Но как дать себе волю, как расслабиться, если ты живёшь в законопослушном грёбаном современном обществе? Кругом проклятые видеокамеры, веб-трансляции, каждая собака на углу целится в тебя смартфоном. Ты и комара-то не убьёшь, чтобы это не попало на видео. А я, извините меня, известная персона. Безусловно, можно похитить нужную особь, поехать с ней в лес (в Европе отличная природа), тихо отрезать голову и увезти трофей в багажнике навстречу восходящему солнцу. Но слишком много людей будут знать о твоих привычках, каждому придётся платить за молчание, и это существенный риск: кто-то ведь обязательно проговорится. У меня начались нервные срывы, по настоянию врача я принимал лекарства… и неизвестно, чем бы это закончилось. Каждой ночью мне снились восхитительные сладкие убийства. Грязь, слёзы, кровь. Необычно – и возбуждающе…
Я всерьёз подумывал о суициде. Жить стало невозможно.
К счастью, я богатый человек. Нет, я не убивал родителей, не надо лить на меня дерьмо. Они живы и поныне, давно отошли от бизнеса, но с двадцати лет на карманные расходы мне выдавались миллионы. Я же единственный сын, любимчик, надежда, опора, они так переживали за меня. И когда у меня появилась возможность путешествовать во времени, боже ты мой господи, сколько благоприятных шансов внезапно засверкало всеми цветами радуги! Разве в прошлом преступления раскрывались за считаные часы, как это делается сейчас? Да ни в жизнь. Дактилоскопия XX века в зачаточном состоянии, нет общей базы отпечатков пальцев в Интерполе. Не существует анализов ДНК. Нет компьютеров с Интернетом, где можно посмотреть любые документы. В большинстве случаев жертву не опознают, особенно если забрать с собой голову. Обложившись книгами, вдумчиво делая карандашные отметки на полях, сиди и анализируй конкретный исторический период, его особенности, стиль ведения полицейского расследования. Как находили преступников, какие использовали улики, когда привлекали свидетелей. И дело в шляпе, ты знаешь все их методы. Первоначально я был поглощён мыслью – перенестись во времена знаменитого Джека-потрошителя. Увы, меня ожидало разочарование: технические особенности машины времени разрешали посещать строго XX век. Мысли о Столетней войне, пышных балах Людовика Четырнадцатого, убийстве Юлия Цезаря рассеялись как дым. Но я быстро понял – это же прекрасно. Самое удобное время. Есть электричество, отопление, телефонная связь, даже автомобили для быстрого передвижения, а после тридцатых – уже и антибиотики. Триста лет назад ты мог умереть от заражения крови благодаря царапине, нанесённой тебе на дуэли ржавой шпагой, а в двадцатом веке подобное физически невозможно. Зато криминалистика и следствие не стояли на таком высоком уровне, как в моё время: планету не опутывали гнусные щупальца проводов Всемирной паутины.
Упреждая вопрос – нет, дичь, безусловно, мне не жаль.
Кто жалеет кур? Они выращиваются исключительно ради барбекю. Они безмозглы и мерзейше тупы. Куропаток тоже мало кому жаль. Оленей – может быть, ввиду их сомнительной грациозности. Но точно не кур и не куропаток. Однако охотник должен думать о будущем. А я своими глазами наблюдал двадцать первый век, когда почти вся живность на планете уничтожена – остались только зоопарки и искусственные заповедники. Там, где леса когда-то кишмя кишели дичью, – и белку не встретишь. Стыдно вспомнить, в своё первое путешествие во времени я вёл себя, как подросток в пубертатном периоде. Убийство той девчонки в английском лесу – полная чушь. Нашёл себе цель, ага. У меня крышу снесло от вседозволенности: сначала гнал её по лесу полтора часа (она толком и убегать не могла от страха), затем сорвал с неё одежду, наслаждаясь чужим ужасом. Она рыдала весь процесс совокупления, никогда в жизни мне не было так сладко. Лес, девочка с сумкой идёт по тропинке… я насилую Красную Шапочку! И что сделала эта тварь в конце? Укусила меня в лицо! Боже! Мне только исполнилось двадцать четыре года, я находился на содержании у родителей, любую рану надо как-то объяснять. В бешенстве я ударил эту психичку по голове рукоятью старого кольта, украденного у отца (у него огромная коллекция, всё равно не заметит), и, не глядя, дважды выстрелил. Со злости порезал ей, уже мёртвой, лицо и шею прихваченным из дома кухонным ножом. Какой примитив! Нет, голову отпилить не хотел, тогда ещё таких мыслей не было. Ох, как я потом бежал. Сердце колотилось, пересыхало во рту, я попросту трясся. В каждом встреченном жителе виделся полицейский – схватит, потащит в тюрьму, будут допрашивать, бить… Ведь меня ни разу в жизни ещё не били. Покупая на станции билет, я имитировал американский акцент, угодливо улыбаясь кассирше дрожащими губами.