— Тирза! — крикнул он еще раз.
Он стал подниматься по лестнице, но на полпути остановился. Он услышал, как в ванной шумит вода в душе, хотя это мог быть и дождь на улице. Наверняка это они принимали душ. После любовной игры. Его супруга тоже немедленно мчалась в душ после того, как они занимались с ней любовью. Как будто Хофмейстер был грязным болотом. Тирза была намного красивее своей матери в молодые годы.
Он снова спустился. В руке он сжимал игральный кубик из «Монополии». Они вечно терялись. Особенно раньше, когда Иби еще играла с ними в настольные игры. Она терпеть не могла проигрывать. И если проигрывала, начинала швыряться кубиками, которые потом, спустя несколько месяцев, обнаруживались где-нибудь за батареей.
На кухне он открыл новую бутылку вина. Своего любимого. Гевюрцтраминер из Италии. Он выпил залпом два бокала и вымыл ботинки. Потом опять выпил, стоя, и почему-то подумал об Эстер, которая хотела отказаться от любви.
Хофмейстер решил съездить за едой, ему не хотелось готовить в их последний вечер. Он хотел быть с ней вместе, быть с Тирзой, быть только с ней одной, наслаждаться временем, которое они еще могли провести вместе. До него все еще доносился шум воды в душе, они все никак не выходили оттуда, наверное, хотели согреться. Конечно, можно за мерзнуть, если сношаться на столе.
«Нет, — сказал сам себе Хофмейстер и покачал головой. — Это не душ. Это дождь. А они решили вздремнуть».
Он вымылся прямо на кухне, умылся и помыл руки, он почему-то чувствовал себя ужасно грязным. Поднялся наверх и быстро переоделся в чистую одежду. Надел рубашку своего отца.
Прикрыв голову пакетом из супермаркета, он добежал до машины и поехал в деревню. Он ехал по лужам, поднимая огромные волны брызг.
Хотя в это время года темнело только около десяти вечера, он включил дальний свет. На дорогах не было ни души. У кого-то в саду он заметил надувной бассейн. Люди явно рассчитывали на другую погоду.
Женщина за стойкой в индонезийском ресторане его узнала.
— Вы ведь господин Хофмейстер? — спросила она. — Я вас помню.
Он кивнул.
— Господи, ну и вид у вас.
— Я работал в саду.
— В такую непогоду?
Он проигнорировал ее слова.
— Я хочу заказать с собой, на троих. Чего-нибудь самого вкусного, всего понемножку, и побольше крупука. Моя дочь просто обожает крупук. А она завтра улетает в Африку. В Намибию, Ботсвану, Заир, хочет все посмотреть.
— Ах, Африка.
Она сказала, что сама ни за что бы туда не поехала. В своей стране тоже столько всего прекрасного. Главное, видеть красоту в мелочах. Муравьи, кафе на пляжах, дороги. Дома. Птицы, дюны.
— Я приготовлю вам маленький «рейсттафел», наше фирменное, «рисовый стол». Всегда всем нравится.
— Она уезжает на несколько месяцев. К следующему учебному году вернется. Пойдет в университет.
Спустя четверть часа он забрал два увесистых пакета с горячей едой на троих и дополнительной порцией крупука.
Он поехал домой и по дороге слушал радио. Какой-то неизвестный артист пел на нидерландском.
Рис, мясо и рыбу он расставил на столе в гостиной. Пластиковые коробочки выглядели не слишком празднично, но чтобы компенсировать это, он зажег свечи. В пакете оказались пластиковые приборы, и он решил использовать их, раз уж их положили.
— Тирза! — позвал он. — Ужинать!
Он принес и поставил на стол бутылку вина и на всякий случай открыл еще одну.
Они все еще были наверху, но должны были вот-вот спуститься. Они опять лежали в постели, ему это было знакомо, он помнил, как это было в прошлом. Секс — это, конечно, прекрасно. Но разве обязательно после этого так долго валяться в постели? Или того хуже: взять и заснуть. Если занимаешься сексом днем, то сделай после этого хоть что-то дельное, засучи рукава. Иби была не лучше. Сколько раз он открывал под вечер дверь ее комнаты и обнаруживал ее спящей в объятиях какого-нибудь типа? Трахаться и спать, вот чего она хотела, а когда Хофмейстер что-то говорил по этому поводу, она только огрызалась: «Ты чокнутый!»
Но он не был чокнутым, он беспокоился. Хофмейстер знал будущее, как вдоль и поперек исхоженный кемпинг, где проводишь отпуск почти каждый год.
На столе лежал айпод Тирзы. Хофмейстер бездумно крутил его в руках. Потом, так же не задумываясь, сунул в уши наушники. Он слушал совершенно незнакомую музыку. А потом вдруг встал и начал танцевать.
Так Тирза иногда танцевала у них на кухне или в гостиной. Она называла это «тихой дискотекой».
Обычно Хофмейстер никогда не танцевал, но сейчас он не боялся, что его увидят. Он как будто потерялся.
Дождь никак не заканчивался. Кусок газона, который он вчера засеял заново, превратился в болото. Он положил айпод на стол и отправился в сад. «До чего же обидно», — думал он. Все унесло водой. Все семена. Смыло. Все исчезло.
Он сунул в землю руку. Он должен был учиться умирать. Этим он тоже был занят. Хофмейстер был самоучкой в умирании.
И пока он сидел вот так, на корточках, в саду, он думал, как все будет завтра. В последний день перед отъездом Тирзы. Последний день, после которого начнется эпилог его жизни.
Он рано встанет, как обычно. Он начнет этот день с того, что приготовит вкусный завтрак на троих. Сам он поест стоя на кухне, вряд ли он сильно проголодается. В такие дни ему обычно не хотелось есть.
А завтрак для своей дочери и ее друга он отнесет им в постель. Они будут молча сидеть на кровати. Им это тоже покажется как будто странным и неловким, их последний день в старушке Европе. Последний день с Хофмейстером. И Тирза схватит его за руку, прежде чем он выйдет из комнаты и спустится. «Тебе обязательно нужно снова влюбиться, пап, — скажет она ему шепотом. — По-настоящему, как я».
В одиннадцать они выедут в аэропорт. На всякий случай заранее. Мало ли пробки или дорожные работы. Никогда не знаешь. Лучше обойтись без нервов в машине, не мчаться на рейс в стрессе и напряжении. Они приедут во Франкфурт очень рано, слишком рано.
Тогда они пойдут вместе выпить кофе в зале вылета, наспех, толком не разговаривая. У него вспотеют ладони.
Когда они пойдут к стойке регистрации, он останется ждать в стороне и смотреть на эту парочку. Не парочку, а недоразумение. Он останется ждать их у таблички «Место встречи».
Перед таможенным контролем они вернутся к нему. Смущенные.
Ему захочется сказать так много всего, но он не сможет выговорить ничего, кроме: «Берегите себя. Берегите друг друга. Будьте осторожнее».
Атта пожмет ему руку.
А потом Хофмейстер прижмет к себе Тирзу.
Атта вежливо отойдет на пару шагов.
Хофмейстер будет бороться со слезами, он победит их, он всегда умел побеждать слезы.
«Твой мобильный там будет работать?» — спросит он напоследок.
«Папа, — скажет она. — Да я его даже включать не буду, это жутко дорого. Если там вообще будет сеть».
Он обнимет ее крепко-крепко. Он будет прижимать ее к себе изо всех сил, сжимать ее, как будто выдавливая из нее всю тревогу, как выдавливают из тюбика остатки зубной пасты.
«Позвони мне, как только прилетите, — попросит он. — Все равно во сколько. Позвони, пожалуйста. Можем по видео».
Она высвободится из его объятий. «Нам пора», — скажет она.
«У вас полно времени».
«Нам еще идти до выхода на посадку».
Он проводит их до таможни.
Там будет длинная очередь.
Когда таможенник вернет ей паспорт, она еще раз обернется, чтобы помахать своему отцу. И он помашет ей в ответ, и будет махать и махать, даже когда они скроются из вида, он будет махать и махать. Он столько раз видел это в Схипхоле. Он знает, как правильно.
Когда почти стемнело, он понял, что Тирза и ее парень попросту заснули. Он вышел в коридор и еще раз позвал их, но они так и не ответили. Ему придется съесть все одному. В этом было все хамство Мохаммеда Атты: делать все, как ему удобно, использовать, но при этом ничего не давать взамен. Никакой вежливости. Никакого понимания. Хофмейстер подумал об Иби и ее парне. Те в последнее время тоже не утруждали себя появлениями к ужину. Вот оно, влияние иноземцев. Антисоциальное поведение.
Перед едой он налил себе еще бокал вина. Потом сел за стол и стал смотреть в сад, который когда-то принадлежал его родителям. Сад, в котором играли маленькие Иби и Тирза. Он снова представил себе день, который наступит. Потому что, как следует подготовившись, он сможет лучше справиться со слезами, он не допустит слез, они ни к чему. Они отвратительны.
В два часа ночи он вдруг проснулся. Ему не спалось. Осторожно, чтобы никого не разбудить, он спустился по лестнице. Хофмейстер открыл бутылку вина, итальянского гевюрцтраминера, и быстро выпил полный стакан, как будто кто-то мог его застать за этим.
Он вдруг испугался, что теряет рассудок, ему нужно было чем-то занять себя, чтобы успокоиться. В одних трусах он вышел в сад. Дождь наконец прекратился. От лампы на кухне было достаточно света. И он начал приводить сад в порядок. Он все сделал заново. Убрал траву, пересадил цветы, кусты. Выровнял землю, заново посеял газон. Да, ему стало лучше. Он работал с таким усердием, что даже без одежды ему не было холодно.
Через час он вернулся на кухню и открыл еще одну бутылку вина, хотя первая была еще почти полной. Ему нечего было бояться, Тирза непременно вернется из Африки. Эпизод без Тирзы будет просто коротким эпизодом, переживет этот эпизод.
Когда он закончил работать в саду, уже светало. Он почистил и вымыл все инструменты и разложил их на полу в кухне, чтобы просохли. Из-за своей неуемной страсти к порядку он навел чистоту в коридоре и в гостиной, как будто к ним в любой момент могли нагрянуть гости. Немного полистал Коран. Удивительная книга для удивительных людей.
Потом он прилег на кровать. «Она хочет, чтобы я влюбился, — подумал он. — Она хочет, чтобы я влюбился по-настоящему. Но я ведь уже влюблен. Я уже люблю».
Хофмейстер мог поспать еще пару часов.