— Как знать. — Она улыбнулась. — Может быть, — сказала она. — Но весь прошлый месяц тут ничего такого не происходило. По крайней мере, я ничего не заметила.
— Нет-нет, мы уже давно этим не занимались. Она все понимает. Она ничего от меня не ждет. Она вполне может обойтись без этого. Но я все равно ей доплачиваю.
На столе валялась пробка. Даже после душа у него во рту остался гадкий вкус рвоты. Крупук. Мокрый, прокисший крупук.
— Ты считаешь меня нормальным? — спросил он.
— Нормальным? — Она опять посмотрела на него с удивлением и явно не понимая. — С чего? С чего ты это спрашиваешь?
— Просто так. Без причины.
Он взял пробку, крутанул пальцами, пробка завертелась на столе.
— Так я нормальный?
— Господи, Йорген, зачем тебе это знать? То есть я хотела сказать, ты не слишком ли поздно начал задаваться такими вопросами? Ты почти на пенсии. До этого ты же как-то справлялся, так что и дальше все у тебя будет в порядке. Какая теперь разница, какой ты? То есть все уже готово. Жизнь сложилась. Гром не грянет.
Пробка улетела на пол. Он наклонился ее поднять.
— Но когда можно сказать о себе, — продолжал он, — «у меня нормальная сексуальная жизнь», если у тебя нет секса? Или он у тебя два раза в неделю, в моногамных отношениях, в собственной спальне? А раз в три месяца после вечеринки у друзей еще и на кухне. Так когда ее можно считать нормальной, сексуальную жизнь? Когда можно честно сказать: «У меня здоровая сексуальная жизнь»?
Он все еще касался кончиками пальцев ее руки, ее плеча, шеи и лица.
Она закрыла газету.
— Я не знаю. Я не думаю, что тебе стоит задавать мне вопросы о твоей нормальности. И о том, что такое нормально вообще. Ты имеешь в виду, какова норма? В среднем? Как часто этим надо заниматься? Как часто этим занимаются другие люди? Я слишком долго тебя знаю, слишком хорошо, я ничего не могу о тебе сказать, спроси лучше своих коллег. Или, может, дочерей. Спроси кого-нибудь другого.
В голове у него как будто билась открытая рана, но это нельзя было назвать головной болью.
— А какие позы в сексе сейчас считаются нормальными? — не унимался он. Ему было все равно, что он сейчас скажет, а чего не скажет. Какие тайны он откроет, а что оставит при себе навсегда и унесет с собой в могилу. — И какие ненормальными? Если кровь течет из заднего прохода — это нормально? Где начинается ненормальное? Где граница? Когда наступает момент, когда понимаешь: черт побери, я перешел границу, назад уже нельзя, как мне ни хотелось бы, ничего уже нельзя вернуть. Я перешел на другую сторону, но что такое другая сторона? Что это за сторона? — Его указательный палец остановился на ее носу.
— Кровь из заднего прохода? У кого? У тебя? У этой тетки из Ганы?
Почему-то от нее это прозвучало как шутка. Как будто она была права. Но он словно пропустил начало анекдота и теперь не знал, над чем смеяться.
Хофмейстер молчал. Он понятия не имел, что говорить. В глубине души он надеялся, что его супруга сейчас встанет и уйдет, но она осталась на месте.
— А может быть, — сказал он через некоторое время, — нормально жить вообще без секса. Или заниматься им только с самим собой в ванной. А ты можешь делать это утром в кровати, пока я готовлю кофе. Одна со своими мыслями и фантазиями, неясными, нереализованными фантазиями, за которые никто тебя не осудит.
Она потянулась к своему бокалу с остатками вина. Допила его.
— Я была твоей фантазией, — сказала она. — Помнишь? Твои фантазии — это все была я.
Он кивнул. Он слишком устал, мысли путались.
— Моя фантазия, — пробормотал он. — Да, это была ты.
Она поднялась.
— Я иду спать. — Она сложила газету и забрала бокал. — А тебе нужно просто поменьше думать, — сказала она, — о том, что ты там вытворяешь со своей женщиной. Это же, в конце концов, просто домработница. Не забивай себе голову. Ну, то есть: алё, эта мадам приехала из Ганы, уж там-то с ней наверняка происходили вещи и похуже. И она наша домработница. Твоя домработница.
Она повернулась и пошла на кухню. Он пошел за ней. Он остановился у столешницы и посмотрел на часы на стене.
— Они сейчас над Мали, — сказал он. — Или над Камеруном. Как там страна называется?
— Ты о ком вообще?
— Тирза и Мохаммед Атта.
Вместе с ним она пару секунд смотрела на часы.
— А может, они как раз над Ганой. Именно сейчас пролетают над родственниками твоей домработницы.
Она засмеялась и обняла за плечи мужчину, вместе с которым родила детей.
— Может, я болен? — прошептал он ей на ухо. — Может, я болею? Может, этого обо мне не знают люди?
Она отпустила его.
— Всё они знают. Но им абсолютно наплевать. Пока им самим это не мешает.
Она пошла наверх. Тихонько ступая, как будто боялась кого-то разбудить.
— А они сами? — крикнул он ей вслед. — Если я болен, что тогда с ними?
Он все-таки открыл бутылку вина, чтобы смыть жуткий вкус во рту.
Выпил полтора стакана и снова крикнул наверх:
— Что тогда с ними?
Ему никто не ответил.
Спустя семь дней после отъезда Тирзы супруга спросила Хофмейстера:
— Она уже звонила?
— Кто?
— Как кто? Тирза, конечно.
Он покачал головой.
— Но она ведь должна была позвонить, как только прилетит.
— Должна была, но не позвонила.
Они сидели в саду. На улице потеплело.
Супруга Хофмейстера загорала топлес, чтобы предотвратить возникновение на коже белых пятен, неизбежных при ношении на солнце лифчика.
— Нам нужно волноваться? — спросил Хофмейстер.
— Конечно, нет. — Она взяла крем от солнца и стала щедро себя обмазывать. — Я просто подумала, позвонила ли она уже. Иби тоже никогда нам не звонила, если уезжала. Но это ведь Тирза. Так что не знаю. Просто подумала. Мне показалось, уж она-то должна была позвонить. Ты не проверял мейл? — Она продолжала мазаться кремом с таким усердием, будто это была ее работа.
— Я звонил ей два раза, — сказал он. — На мобильный. Мейлов она не присылала. Мне, по крайней мере. Тебе тоже нет?
— Мне она за всю жизнь не прислала ни одного мейла, Йорген. И что?.. Она ответила, когда ты ей звонил?
— Нет, у нее включен автоответчик.
Супруга надела солнечные очки.
— Там, конечно, ничего не ловит. Никакой сети, ясное дело.
Он надел соломенную шляпу от солнца. С тех пор, как он начал лысеть, у Хофмейстера быстро обгорала голова, даже в тени. Кожа краснела, и начинался зуд.
— Может, мне кому-нибудь позвонить? — предложил он.
— Кому ты собрался звонить?
— Например, в их хостел. Туда, где они должны остановиться на первое время.
— Йорген, Тирза там со своим парнем, они в Африке, там жарко. Они на каникулах. Оставь их уже в покое. Знаешь, чем они там все время занимаются? Трахаются без перерыва.
— Для этого не нужно лететь в Африку. Она же хотела что-то увидеть, что-то понять. Получить новые впечатления. И ты сама спросила, звонила ли она. Это ты начала беспокоиться. Не сваливай на меня.
— Я не беспокоюсь. Я просто задала нейтральный вопрос. Она уже звонила? Это нейтральный вопрос.
— Нет, это был совсем не нейтральный вопрос. То, как ты спросила.
— Послушай, твоя младшая дочь просто потаскушка, смирись с этим, ничего страшного тут нет, она просто любит это дело, — сказала она с издевкой томным голосом.
— Прекрати! — заорал он. — Прекрати немедленно нести эту свою похабщину! Прекрати сейчас же! Единственная потаскушка в нашей семье — это ты!
На кухне он открыл бутылку холодного вина. Приложил ледяное стекло ко лбу. Потаскушка. Кому в голову может прийти так назвать собственную дочь? Кем нужно быть, чтобы повернулся язык?
В тот вечер он позвонил в молодежный хостел в Виндхуке, где должна была в первые дни остановиться Тирза. Он тщательно переписал всю информацию о ее поездке в свой ежедневник, как и полагалось хорошему отцу.
Трубку сняла женщина, которая прекрасно говорила по-английски. Нет, они никогда не слышали о Тирзе Хофмейстер. И даже бронирования на это имя у них нет. Да, она еще раз проверила. Нет, ошибки быть не может. У них все очень четко записано. Ее у них не было. В прошлые пару недель точно нет. Может, когда-то давно. Может, в прошлом году. Такое возможно.
— One moment, — попросил он.
— Как фамилия Шукри? — крикнул он своей супруге.
Она удивленно посмотрела на него с дивана:
— Понятия не имею, я думала, ты знаешь. Ты же говорил, что его фамилия Атта? Атта, ты же так его называл? Мне-то откуда знать, как его зовут?
— Thank you, thank you for all your efforts, — сказал он в телефон и повесил трубку.
Он сел на диван. В ушах у него что-то гудело. Ему снова стали мерещиться несуществующие звуки.
— Йорген, послушай, Тирза не вляпалась ни в какую историю. Не веди себя как влюбленный безумный подросток. Она появится. Просто она хочет от нас отдохнуть. Наверняка они поселились в другом хостеле. Нашли что-то получше, с чистыми душевыми и простынями почище. Что-то в этом роде.
— С чего бы ей хотеть от нас отдохнуть? Я давно оставил ее в покое, а уж ты оставила ее в полнейшем покое, ты палец о палец не ударила ради нее. Отдохнуть. О чем ты вообще говоришь?!
Она закурила.
— И на самом деле ты тоже волнуешься, — пробурчал он. — Я вижу по твоему лицу. Первый раз в жизни ты начала о ней волноваться. Конечно, уже поздно, но лучше поздно, чем никогда.
— Я не волнуюсь. До этого еще не дошло. И еще очень нескоро дойдет, если вообще дойдет. Мне просто любопытно. Мне интересно, как у нее там дела. Вот и все. Мне что, больше нельзя интересоваться собственной дочерью? Хочешь, чтобы она принадлежала исключительно тебе? Да, согласна, я позволила себе пару раз сказать о ней гадости, но какая мать этого не делает? Я на самом деле была намного красивее в ее возрасте. Сочнее, острее. И ты сам знаешь, Йорген, что я права.
— Не знаю, — сказал он. — Но Тирза тоже красавица.
Когда супруга заснула, Хофмейстер отправился в комнату Тирзы и начал поиски. Он сам не знал, что именно хотел найти. Что-то, что могло бы его успокоить. Но ничего такого он не нашел. Ничего успокаивающего. Ее дневники, которые он давно уже прочел. Ее ежедневник с адресом электронной почты и паролями. Назначенные встречи, зачеркнутые даты и имена, потому что встречи уже прошли. Фотографии, письма от подружек и друзей. Блокнот с короткими сообщениями, по которым он только потом догадался, что это были эсэмэски, но она их зачем-то записала. «Наверное, от парней», — подумал он. «Я скучаю. Где ты?» Вот такие сообщения. Аккуратно записанные в блокнотик, а рядом дата и время. Только без отправителя.