Я поставила кружку на стол и до краев наполнила ее кофе.
– Ура! Ты улыбаешься! – обрадовалась Мира.
Неделю спустя состоялось наше первое с Уиллом свидание, совершенно не похожее на все предыдущие – обычно мои первые неуклюжие встречи проходили в шумных переполненных пабах, за пивом и чипсами. Уилл забронировал столик на двоих в ресторанчике в Сохо, где подавали тапас. Я надела каблуки.
– А чем бы ты хотела заниматься вместо этого? – спросил он, когда я призналась, что мне надоело работать на телевидении.
– Не знаю, – сказала я. – Наверное, чем-то более постоянным. Бывает, работаешь над какой-нибудь программой месяцами, и вот она наконец выходит, а через шестьдесят минут все кончено. Плюс жесткая субординация, подковерные интриги… Бесит!
В начале весны я поехала в Манчестер, чтобы взглянуть на холостяцкую берлогу Уилла. Добротная мебель из массива сосны, неоновые авангардные рисунки в белых рамах – рассматривая интерьер, я невольно прикидывала, смогу ли здесь жить. Уилл досадовал, что все его друзья, как назло, сейчас не в городе, иначе он бы непременно нас познакомил, – мол, они давно об этом мечтают. Несколько недель спустя он внезапно предложил присоединиться к нему в Венеции – с ума сойти, в Венеции! – после окончания медицинской конференции, которая должна была состояться там на днях. Мы пили горячий шоколад в старинном кафе эпохи барокко на площади Святого Марка, и, задрав головы, разглядывали потолочные фрески с изображениями херувимов и святых покровителей, пока у нас не разболелись шеи.
Он постоянно засыпал меня признаниями – весьма экзальтированными («Ты знаешь, что я от тебя без ума?»), но никогда не слащавыми. Я же, хотя и испытывала к нему то же самое, старалась не выдавать своих чувств. Попридержи коней, говорила я себе. Еще не время.
И вот однажды вечером, через пять месяцев свиданий, изрядно захмелев от неприличного количества пива, выпитого в дорогущем пабе, я произнесла фразу, которая недвусмысленно выражала мои намерения. По крайней мере, мне так казалось.
– Было бы здорово жить с тобой в одном городе, – выпалила я.
На секунду на другом конце трубки повисло молчание. А потом Уилл стал рассказывать о своем последнем пациенте, за которого очень переживал. И как у него отлегло от сердца, когда тот очнулся после наркоза. Я даже начала сомневаться, что произнесла эпохальную фразу вслух.
– На следующих выходных прилетает моя сестра Джесс, – обмолвилась я спустя неделю. – Она живет в Нью-Йорке и почти не бывает на родине… Она хотела бы с тобой познакомиться.
– Я бы тоже хотел с ней познакомиться, – произнес Уилл каким-то вялым, бесцветным голосом.
– У тебя точно все в порядке? – забеспокоилась я.
– Все хорошо. Просто устал. Типичный уставший врач после работы. Классика жанра!
На другой день выяснилось, что его график дежурств неожиданно поменялся, и он не сможет приехать в Лондон.
– По-моему, он просто морочит тебе голову, – заявила Джесс, узнав, что Уилл не появится.
– В смысле? Хочешь сказать, он соврал насчет графика? Или сам его изменил?
– И то и другое вполне вероятно.
– С чего ты взяла?
– Ладно, забудь. Так, значит, у вас с Уиллом все хорошо?
– Ну конечно! Все замечательно – он замечательный.
– Я рада.
Но еще через неделю, когда мы с Уиллом болтали по телефону, что-то неуловимо изменилось. Рассказывая, как прошел день, я с удивлением заметила в собственном голосе незнакомые нотки фальшивой веселости. И мне это совсем не понравилось.
– Хватит себя накручивать! – сказала Мира тем же вечером, раскладывая покупки.
Огромная банка протеинового порошка размером с ведро с гулким стуком приземлилась на стол. Для Пита. Он у нас практически поселился.
– Не может же Уилл вечно сыпать восторженными комплиментами! – продолжала Мира. – Никто бы не смог.
На тех выходных, в полугодовщину наших отношений, Уилл не позвонил. Я все ждала, ждала… По сто раз на дню проверяла, не стоит ли телефон на беззвучном режиме. Снова и снова листала наш чат: его восхитительные первые сообщения, планы совместных поездок, брони авиабилетов, бесконечные «скучаю». А в недавней переписке – ни планов, ни бьющихся сердечек, ни влюбленных смайликов. Да и число поцелуев в подписи, прежде исчислявшихся десятками «х», стремительно уменьшалось: шесть, пять, четыре, три, два… Пока не остался один-единственный, хотя и набранный в верхнем регистре «Х».
– Это пройдет, – сказала Мира несколько недель спустя, когда стадии отрицания и гнева остались позади, уступив место тихой депрессии. – Вот увидишь, через три года ты даже имени его не вспомнишь!
Но забыть уже точно не получится. Ни его имя, ни серые глаза, ни заразительный смех, ни тепло его рук. Потому что, вынырнув наконец из трясины, вдохнув полной грудью и осознав, какое число на календаре, я поняла, что месячные так и не пришли.
Была и еще одна, гораздо более веская причина помнить Уилла. Я и правда редко открываюсь другим людям. А он сумел проникнуть мне в душу, сорвав с петель наглухо закрытую дверь.
Я не хотела, чтобы все думали, будто я переезжаю в Нью-Йорк из-за Уилла. Поэтому говорила, что еду к сестре, которая давно там обосновалась. А еще – ради новых возможностей. «Вспомните свою первую поездку в этот город мечты – разве можно в него не влюбиться?» Я шла с козырей. Все кивали, вспоминая небоскребы, коктейль-бары и коктейль-бары в небоскребах, хотя я вовсе не это имела в виду. Уверяли, что приедут в гости, что очень рады за меня, если мне действительно так уж нужно начать с чистого листа.
Мира провожала меня в аэропорту. Когда на табло высветился номер моего рейса, мы заключили друг друга в долгие «прощальные» объятия.
– Надеюсь, Джесс встретит тебя на другом конце пути, – сказала она напоследок.
И я ушла, с мокрым от ее слез плечом куртки. Потому что я была дылдой, а Мира – коротышкой. Такая вот нелепая парочка.
Я вовсе не убегала от Уилла, но мне казалось, будто он идет за мной на посадку, смотрит на меня с полки для ручной клади и даже из углубления для чашки на откидном столике. Все восемь часов полета – в спертом воздухе, с бокалом сладкого вина, под шорох газет и журналов – я постоянно думала о нем, пытаясь выбросить из головы. И надеялась, что, когда выйду в город после окончания таможенного досмотра, Уилл испарится навсегда.
Двадцать
– Мира беременна, – сообщила я, когда мы с Джесс гуляли по Хай-Лайну.
– Ого! Вот это новость! – воскликнула Джесс. – А кажется, вы только вчера гостили у меня после выпускных экзаменов. Как летит время!
– Да уж… Если честно, я не ожидала такого поворота событий.
– Почему? Они с Питом встречаются несколько лет. К тому же вам обеим за тридцать.
– Знаю, – вздохнула я, плюхаясь рядом с Джесс на скамейку. – Просто у меня такое чувство, что теперь наши с Мирой пути разойдутся.
Я надеялась, что Джесс примется меня успокаивать. «Ничего страшного! Любая дружба переживает взлеты и падения», – не раз говорила она. Или будет в красках расписывать преимущества бездетной жизни. Однако она не сделала ни того, ни другого.
– Ну а ты? Ты этого хочешь?
Джесс не сказала «ты хочешь ребенка», как будто боялась накаркать. Вопрос сестры застал меня врасплох: прежде мы никогда не обсуждали эту тему. И как лучше ответить? «Да» подвергло бы сомнению ее жизненные выборы; «нет» было бы ложью.
– Пока не знаю. Как-то не задумывалась, – промямлила я в итоге.
Джесс кивнула с явным облегчением на лице, а затем сказала:
– Стиви, я…
Окончание фразы повисло в воздухе. Чтобы прервать неловкую паузу, я вернула разговор на твердую почву, рассказав Джесс о недавнем споре с Лексом.
Но потом еще долго ломала голову: что же было в той неоконченной фразе? Может, она хотела признаться, что жалеет о чем-то? Или предостеречь от какой-то ошибки? Ну ничего, говорила я себе, рано или поздно тайное становится явным. Когда-нибудь она мне все расскажет.
Как выяснилось, наши разногласия с Лексом носили временный характер. Возможно, он лишь пытался нащупать границы своей власти или проверить мою реакцию. В последующие месяцы мои функции значительно расширились.
– Стиви, я хочу, чтобы ты стала моей правой рукой, – сказал он однажды. – Чтобы курировала и маркетинг, и работу с клиентами. И чтобы Тед отчитывался перед тобой по дизайну. У тебя наметанный глаз, ты лучше всех понимаешь эстетику нашего клуба. А я сосредоточусь на общем управлении и развитии.
– Но как же Ханна? Ей это не понравится. Да и Теду.
– Тед привыкнет, а с Ханной нам придется расстаться.
– Она об этом знает?
– Пока нет.
По мере того как наши отношения крепли, команда начала разваливаться. Не только потому, что Лекс, как заправский снайпер, намечал все новых кандидатов на увольнение; некоторые ушли сами, а оставшиеся чувствовали себя как на иголках. Общая нервозность была почти осязаемой – как на затянувшемся киносеансе, когда в зале то и дело раздается скрип сидений утомленных зрителей.
Однажды утром я спросила у Меган, что происходит.
– Попробую объяснить, – сказала она. – Во-первых, у клуба отличная репутация. Сотрудникам поступают звонки от других компаний.
– Ясно, – кивнула я. Мне вот никто не звонит. Интересно, почему?
– Во-вторых, люди не чувствуют себя частью команды.
– В каком смысле?
– Вы с Лексом управляете клубом, и это вполне логично, – сказала Меган. – Но мы, остальные сотрудники, не совсем понимаем, какой у нас план, в каком направлении движется компания – есть ли у нее вообще хоть какое-нибудь направление. Мы не видим ничего, кроме спонтанных увольнений. А мы хотим видеть всю картину! Хотим чувствовать себя частью общего дела.
Ненадолго умолкнув, она провела правой ладонью по левой руке, сплошь покрытой татуировками в виде бабочек – настолько реалистичных, что поначалу я все ждала, когда же они улетят, приняв их за настоящие.