– Прости, что опоздала. Я…
– Не парься. Я тоже всегда опаздываю, когда ресторан в двух шагах от дома. – Он шутливо ткнул меня кулаком в плечо и придержал дверь.
Я проскользнула внутрь мимо него, уловив тонкий аромат инжира и сандалового дерева.
В местной забегаловке с японской лапшой я ужинала минимум раз в неделю. Обычно мне не приходилось ждать, пока освободится столик, – это было одним из многих преимуществ ужинов в одиночестве. Поэтому, когда мы с Сэмом наконец продвинулись к началу очереди, девушка-администратор, увидев меня со спутником, не поверила своим глазам.
– Вас будет двое? – спросила она с заговорщической улыбкой и направила нас к свободным стульям у бара из светлого дерева, за которым три повара в белых колпаках что-то кромсали и обжаривали.
– Обожаю сидеть у бара, – разом сказали мы с Сэмом и рассмеялись.
– Так, значит, в четверг у тебя выходной? – спросила я.
– Ага. Решил дать шанс другому актеру второго состава. Может, хоть ему повезет. Итак, что посоветуешь заказать?
– Я всегда беру рамен со свининой, – сказала я. – Мне вообще нравится лапша.
– Звучит съедобно. Пожалуй, возьму то же самое. Как прошел день?
– Спасибо, вполне ничего. По идее, я должна была улететь в Сан-Франциско.
– Я слышал.
– Но кто-то должен разгребать накопившиеся в клубе дела. Ты ведь был у нас?
– Да. Между прочим, Лекс всегда говорит, что мне надо приходить почаще. Я был на вечеринке в честь открытия и пару раз заскакивал, когда ходил на прослушивания в вашем районе. Если честно, это не мое. Да и вообще в последнее время я почти не бываю в центре. Я патриот Бруклина.
– В таком случае я польщена, что ты пришел сегодня. Там, конечно, совсем другая энергетика.
– Когда-то я фанател от Манхэттена, а сейчас не смог бы здесь жить. Не потому, что мне не по карману местная аренда. В Гринвич-Виллидж я всегда чувствовал себя как белка в колесе.
– А мне как раз нравится такой бешеный ритм жизни.
– Осторожно, это вызывает привыкание. Я вырос в Квинсе, мне куда комфортнее за рекой, подальше от ярких огней.
– Возможно, я тоже когда-нибудь устану постоянно быть в гуще событий.
– Большинство людей устают. Но Лексу это не грозит. Знаешь, я несколько дней пытался выбить у него твой номер. Иначе бы позвонил раньше.
Что же получается? Лекс все-таки имел на меня виды?
– Он занятой человек, – сказала я.
– Когда ему это выгодно, – улыбнулся Сэм. – Хотя дел у него и правда навалом. Не то что у меня.
В тот вечер я больше не вспоминала о Лексе. Следующие два часа пролетели незаметно, и когда официант унес наши пустые миски и бутылки, в ресторане не оставалось никого, кроме нас с Сэмом.
– И что теперь? – сказал он. – Тебе завтра на работу, а мне нет. Если, конечно, Джонасу не поплохеет, что, как мы знаем, маловероятно.
Очень хотелось взять его за руку и повести в бар возле парка, где теплое пиво, а на стенах – граффити и конденсат; мы по очереди бросали бы четвертаки в музыкальный автомат, находили бы песни, которые нравятся обоим, и обсуждали бы их смысл.
Нет. Я задавила эту мысль – как мама, бывало, прихлопывала платяную моль. Слишком рискованно. Слишком быстро.
– Честно говоря, мне пора спать, – сказала я.
Брови Сэма слегка приподнялись.
– Без проблем, – невозмутимо ответил он. – Провожу тебя до дома.
В ту ночь я долго не могла заснуть. Под вой сирен, доносившийся с Авеню А, я представляла прошлый вечер в виде призмы и придирчиво изучала каждую грань, пытаясь отыскать оброненные Сэмом крупицы информации о себе самом, своем послужном списке и планах на жизнь (хвастовство – неизменное топливо первых нью-йоркских свиданий). Но ничего не обнаружила. Да и вопросы, которые он задавал, отличались от среднестатистических: его интересовали мои мысли и чувства, а не мои достижения.
Проспав всего пару часов, я проснулась на рассвете. Сгоняла за кофе в ближайшую кофейню и стала готовиться к предстоящему дню. Если бы я написала Сэму, чтобы поблагодарить за ужин, то спустя много-много часов – или даже дней – он бы ответил. Его ответ наверняка прилетел бы со скоростью почтового голубя – так уж здесь принято; все мы так делали. Возможно, он даже предложил бы встретиться еще раз, хотя вряд ли. Скорее всего, прислал бы дежурную отписку, – естественно, не требующую ответной реакции.
Каким бы нетипичным ни казалось его поведение вчера вечером, какие бы нюансы к его образу оно ни добавляло, я точно не была единственной, с кем он встречается, – так что придется уступить место другим. И все же я почему-то вздохнула, не получив от него сообщения. «Тебе это не нужно, – напомнила я себе. – Куда лучше быть одной».
Когда я открыла дверь и вышла на улицу, небо сияло безупречной синевой. Мысленно вернувшись на десять часов назад, я вспомнила, как Сэм говорил: «Опиши мне свой обычный день – во сколько ты встаешь? Во сколько идешь на работу?»
Мелодия рингтона успела проиграть два раза, прежде чем я осознала, что звонит мой мобильник. «Восемь утра, значит, это кто-то из Англии; наверное, Мира или мама», – подумала я. Однако на экране высветился номер Сэма.
– Привет! – сказал он. – На работу идешь, угадал?
– Да.
– Между прочим, я отлично провел вчера время.
– Спасибо. Я тоже.
– А еще хотел спросить: что ты делаешь в воскресенье после обеда? Есть одно местечко, где я люблю бывать, – с крутыми диджеями, такос и сангрией – думаю, тебе бы понравилось. Пойдем?
– Конечно! – ответила я, удивляясь собственной прыткости. Оставалось надеяться, что это его не отпугнет и что Джесс простит меня за пропущенный совместный ужин.
Тридцать один
Завернув за угол, я натыкаюсь на мамочку, с которой мы вместе ходили на курсы подготовки к родам. Она живет по соседству; раньше я всегда делала вид, что не замечаю ее, но на этот раз мне не отвертеться. Заглянув друг к другу в коляски и обменявшись дежурными любезностями, мы надолго замолкаем.
– Слушай, если тебе когда-нибудь понадобится передышка, я с удовольствием посижу с Эшем часок-другой, – говорит вдруг она. – Можешь оставить его у меня и сходить на прогулку или просто вздремнуть.
Наверняка ее смутил мой вид – возможно, я выгляжу безумной. Безумной, опустошенной и доведенной до отчаяния. Мне казалось, я играю свою роль вполне убедительно, но в какой-то момент маска слетела, и обман раскрылся.
Надо бы ее успокоить, – мол, я отлично справляюсь с материнством, и он со мной в полной безопасности. Однако горло вдруг сжимается от подступающих слез: она так добра ко мне, а ведь мы едва знакомы!
– Спасибо за предложение, – благодарю я, раздумывая, стоит ли им воспользоваться.
– Не за что! Просто… все это ужасно тяжело, согласись? Даже не представляю, как ты справляешься в одиночку.
Вообще-то я и планировала справляться в одиночку. Поэтому выбрала ЭКО. Растить ребенка одной было взвешенным решением; моим осознанным выбором. С чего бы ей меня жалеть?
– Пока все нормально, – говорю я. – Моя сестра живет неподалеку, да и друзья предлагали помощь, так что…
– Понятно, – кивает она. Ей неловко: она чувствует, что нарушила личные границы.
Мы расходимся и катим коляски обратно в свои уютные тюремные камеры.
После первой неудачной попытки ЭКО я ждала два месяца, чтобы попробовать снова. В тот раз я забивала на работу, но теперь лондонский клуб стал моим приоритетом. Эксперимент по рождению ребенка был низведен до уровня халтурки на стороне; я не ложилась спать и не просыпалась с мыслями о нем. «Такое ощущение, что ты делаешь ЭКО из-под палки. Ты и к свиданиям примерно так же относишься», – сказал однажды Нейтан. И в сущности, был прав.
Я продолжала вести монашеский образ жизни. Стоял январь – терпеть лишения в январе было естественно для жителей Лондона. Я подкармливала свое стареющее тело витаминами и кудрявой листовой капустой. Не брала в рот ни капли алкоголя. Что касается стимулирующих фертильность инъекций, теперь я «смаковала» каждый укол. Не зажмуриваясь, не кусая подушку. После чашки утреннего кофе аккуратно выкладывала на стол все необходимое для этой манипуляции, резко втягивала в себя воздух, когда игла протыкала кожу, и радовалась выступившему пузырьку крови. Боль доказывала реальность происходящего.
Лондонский клуб все еще представлял собой мешанину из бетонных перекрытий и оштукатуренных стен, а потолки были увиты проводами, напоминающими заросли испанского мха. Но не пройдет и двух месяцев, как под мотивационными постерами, подвергшимися небольшой цензуре в угоду местной изнеженной публике, раздастся клацание клавиатуры. Работы еще предстояло выше крыши, и хотя нам было не впервой действовать в авральном режиме – мы успешно запускали клубы в Нью-Йорке, Сан-Франциско, а теперь и в Лос-Анджелесе, – теперь вся ответственность лежала на мне. Как Лекс не уставал напоминать всем и каждому (причем я никогда не понимала, считать ли его слова знаком уважения или угрозой), это был «проект Стиви».
По выходным, в попытке отвлечься от мыслей о чашке Петри, я старалась вести активную социальную жизнь. Наладила контакты со старыми университетскими друзьями и другими знакомыми, которых избегала во время первого протокола ЭКО. Репертуар их вопросов не отличался разнообразием.
– Не скучаешь по Нью-Йорку?
– Пока нет.
– В чем, по-твоему, разница?
До меня не сразу дошло, что их интересует вовсе не сравнительный анализ Лондона и Нью-Йорка – в этом случае я бы ответила «во всем», – а как изменился город за время моего отсутствия.
Так что же изменилось за эти пять лет? Если и были какие-то позитивные сдвиги в настроении, то настолько ничтожные, что не выходили за рамки статистической погрешности. Хотя, по словам друзей, во время Олимпийских игр Лондон накрыла волна оптимизма.
– Надо было тебе приехать в прошлом году, – говорили мне все. – Лондон тогда бурлил.