Серая цапля на высоких костлявых ногах пробиралась сквозь густую траву. Она появилась в тот момент, когда мы с Мирой говорили о том, чего хотим от жизни, кем планируем стать. Мы восприняли ее появление как знак. Ведь неспроста она решила прогуляться по болотам именно сейчас! Мы готовы были поклясться, что слышим ее осторожные шаги.
– Я часто думаю о той ночи, – продолжаю я. – Когда кормлю Эша, когда укачиваю его, чтобы он поскорее уснул или перестал плакать. И все пытаюсь вспомнить, что мы тогда друг другу сказали – какие строили планы. Но не могу.
– Сомневаюсь, что в том возрасте мы загадывали дальше следующей пятницы, – смеется Мира. – Разве нет?
– Неправда. По крайней мере ты точно загадывала. Ты хотела стать редактором отдела в национальной газете к тридцати пяти годам, и ты им стала. Но что сказала тогда я? Чего я хотела?
– Ох, Стиви… – Мира сворачивает расписание и делает большой глоток «Маргариты». – Если бы я только могла вспомнить, о чем мы говорили в ту ночь…
Официант ставит на барную стойку миски с тако и гуакамоле.
– Зато прекрасно помню, какой ты была тогда, – продолжает Мира. – Если ты об этом. Тебя бесила твоя работа. Ты хотела большего, но пока не нашла себя. Ты ни с кем не встречалась, потому что никогда не была одержима отношениями, в отличие от остальных девушек. А еще ты всегда хотела ребенка… – Она неопределенно машет рукой. – Когда-нибудь в отдаленном будущем. Не знаю, откуда у тебя возникла эта идея, хотя у меня есть парочка предположений. Ты никогда не планировала выйти замуж, зато всегда хотела стать матерью – чтобы принадлежать кому-то и чтобы кто-то принадлежал тебе. Так что если ты спрашиваешь, хотела ли ты этого, – а что-то подсказывает мне, что так и есть, – то да.
Мира подносит бокал к губам и смотрит мне в глаза.
– Я думаю, та девушка на крыше была бы довольна тем, как сложилась ее жизнь. Думаю, она похвалила бы себя. Сейчас у тебя есть именно то, чего она всегда хотела.
Сорок четыре
Утром в субботу после Дня благодарения я открыла нижний ящик комода и обнаружила под своей одеждой вещи Сэма, напоминавшие помятую клубнику на дне пластикового контейнера. Я вытащила их и аккуратно сложила на столе рядом с его книгами и распечатками сценариев с подчеркнутыми репликами. Затем прошла в ванную и взяла со средней полки шкафчика баночку геля для волос и бритву. Тут зазвонил мой айфон.
– Привет, Нейтан.
– Что происходит? – спросил он.
– Да ничего особенного – так, балду пинаю.
– Пинаешь балду в своей одинокой квартирке, наслаждаясь одиночеством?
– Что-то в этом роде. Твоя боевая подруга снова свободна как птица. Ты рад? Хочешь, встретимся за чашечкой кофе?
– Ты серьезно думаешь, что я этому рад? Мне гораздо больше нравилось видеть свою боевую подругу счастливой, а не свободной.
– Нейтан, даже не начинай.
– Сэм классный парень. Вы так подходили друг другу! Стиви и Сэм – у вас даже имена начинаются на одну и ту же букву! Чего вам не хватало?
– Нейтан…
– Ну а детей-то ты все еще хочешь?
– Ребенка хочу, да…
– Сэм был бы прекрасным отцом. Честное слово, я вообще не понимаю, зачем ты это сделала.
– Я думала, мы уже закрыли тему. Просто все было слишком…
– Хорошо?
– Нейтан!
– Легко?
– Может быть.
– Года через два – нет, через десять – ты оглянешься назад и поймешь, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Ты будешь молить бога о подобной легкости!
– Не драматизируй. Он тебе даже не нравился.
– Еще как нравился! Может, я просто немного ревновал.
– К нему?
– Вы были отличной парой.
– Разве? В любом случае теперь все кончено. И я ничуть не жалею. Так как насчет кофе?
– Мне нужно вернуть ему вещи, – сказала я, когда мы сидели в кофейне за столиком у окна, глядя на гулявших по парку собак и их хозяев, одетых в одной цветовой гамме с питомцами.
– Я думал, ты не хочешь вспоминать о Сэме!
– Не хочу. Поэтому и собираюсь вернуть ему вещи. Как говорится, подвести черту. Посоветуешь, как это лучше сделать?
– По крайней мере тебе точно не стоит передавать их через Лекса, если ты об этом. Что он у тебя оставил?
– Футболки. Свитер. Книги…
– Ну, без этого легко обойтись. Тогда, может, лучше подождать, пока все уляжется?
– Наверное.
– Не знай я тебя, подумал бы, что ты хочешь его увидеть.
– Ничего подобного!
– Кстати, а что сказал Лекс?
– Что я сглупила. Что Сэм отличный парень, и он никогда не видел его таким счастливым, и не сомневался, что я тоже была всеми руками «за».
– «Всеми руками “за”»?
– Ага. Дословная цитата.
– Забавно получается: все твои друзья это видят, а ты нет. Что-то здесь не так.
– Что, например?
– Думаю, ты просто струсила.
– Я?
– Конечно! Испугалась, что влюбишься в Сэма, а он разобьет тебе сердце. Как тот лондонский мудак, Билл.
– Уилл.
– Точно. Ты боялась, что история повторится, что Сэм тоже слиняет. Вот и решила бросить его первой, не дожидаясь, пока он бросит тебя, – чего он, между прочим, вовсе не собирался делать. А затем выдумала всю эту хрень, что вы якобы не подходите друг другу. Типичный пример самосаботажа. Или я не прав?
Я отхлебнула кофе и обожгла язык.
– Надеюсь только, что это никак не связано с Лексом, – продолжал Нейтан. – Потому что тот поезд – а я считаю, что какой-никакой поезд тут все-таки был, – уже ушел.
– Из тебя вышел бы отличный психотерапевт, – съязвила я. – Жаль, что их в Нью-Йорке и так немерено.
– Слушай, я просто пытаюсь помочь. Все обжигаются. Но иногда стоит рискнуть. В общем, если захочешь об этом поговорить – я рядом.
– Как там твой заклинатель собак?
– На удивление неплохо.
– А его личные границы?
– Я их постепенно стираю. Мы как раз подыскиваем гостиницу, куда пускают с собаками, где-нибудь на севере штата. Хотим провести вместе ближайшие выходные.
– Похоже, у вас все серьезно.
– Я сразу вижу хорошего парня. – Тут у Нейтана зазвонил телефон. – Легок на помине. Привет! Ну что, ты идешь? Через пятнадцать минут у меня? Увидимся там.
– Эх, – вздохнула я. – Тебе уже пора?
– Прости, моя девочка. Пообедаем на следующей неделе?
Тем же вечером я вернулась за свой прежний столик на одного в любимой лапшичной.
– Как там Сэм? – спросила знакомая официантка, и, когда я с квёлой улыбкой покачала головой, она поставила на стол пустые тарелки, которые были у нее в руках, и крепко меня обняла.
– Ничего страшного, вообще-то это была моя инициатива, – сказала я. Впрочем, судя по ее сочувственному взгляду, она не очень-то мне поверила.
На следующее утро я прогулялась до ресторанчика с фермерскими продуктами и официантами в кожаных фартуках, заказала яичницу с листовой капустой и разложила на мраморной стойке бара воскресную газету. Сообщения от друзей, предлагавших встретиться, остались без ответа: единственным человеком, кому я позволила нарушить свое уединение, был официант, который подходил, чтобы подлить мне кофе и унести пустую чашку, пока я изучала содержание всех пяти рубрик. Выйдя из ресторана, я почувствовала себя на удивление цельной, словно мандарин, разделенный на дольки, а потом заново собранный воедино.
Чуть позже я отправилась в кинотеатр на Ист-Хаустон, причем успела даже посмотреть рекламные ролики перед началом сеанса. Затем пересекла улицу с выщербленным асфальтом и решила вернуться к себе, заскочив по пути в винный магазин. И никакие разговоры не мешали плавному течению моих мыслей. Я купила три маленькие бутылочки риохи[44], а когда добралась до дома, открыла одну из них, достала из шкафчика пакет чипсов из тортильи, подключила телефон к колонке и улеглась на диван.
Позвонила Джесс, но я не стала брать трубку. Мы разговаривали накануне; я попыталась объяснить, почему порвала с Сэмом, но, судя по голосу, для нее наше расставание стало ударом. Я уверяла, что все в порядке, шутила, что мы с ней просто не созданы для отношений, и, похоже, вовсе в них не нуждаемся. Как будто у нас, в отличие от Ребекки, не хватало какого-то важного гена.
В трубке слышались вздохи и странное хлюпанье, так что я поспешила свернуть разговор. Мне было совершенно непонятно, какого черта Джесс оплакивает мою потерю, мой разрыв.
Плеер переключился на песню группы, чье выступление мы с Сэмом видели в один из липких летних вечеров; он еще сказал тогда, что это звучит, как стая волков, мелодично воющих на луну. Я прислушалась к себя, пытаясь уловить отголоски сожаления, но не обнаружила ничего подобного. Только радость – и оттого, что мы были вместе, и оттого, что расстались. Потому что мне больше нравилось одиночество. Так проще, думала я, так безопаснее. У меня и так есть все, что мне нужно; у меня есть этот город.
Сорок пять
Я отмыкаю дверь выверенными движениями профессионального киллера – ни громыхания замка, ни звяканья ключей – и застаю Ребекку дремлющей на диване с дистанционным пультом в руке. Как только я закрываю дверь, она открывает глаза.
– Стиви, прости, ради бога! Я, кажется, задремала. Ну как все прошло?
– Отлично. Спасибо, Ребекка. Надеюсь, он хорошо себя вел?
– Как ангел! Даже не пискнул с тех пор, как я его покормила. Думаю, проспит всю ночь.
Я прохожу на цыпочках в спальню и заглядываю в корзину. Его глаза закрыты, ручки закинуты над головой, на лице застыло блаженное выражение.
Ребекка собирает свои вещи и уходит, ненадолго задержавшись перед стоявшей на кухонной вытяжке фотографией Джесс, меня и Эша. А я сажусь в оставленное ею углубление на диване.
В квартире царит тишина, зато голова гудит, как разбуженный улей. Я пытаюсь вспомнить, когда вдохнула вторую половину найденной в сумке белой заначки, и не могу: ребенок выпотрошил мою память, словно тыкву.