Проснувшись, Эш снова заводит свою шарманку. Я закрываю дверь в спальню.
– Я понимаю, что они никогда не станут твоими лучшими друзьями – лучший друг может быть только один, и это сама знаешь кто. Однако я здесь, а они там. Да и от Миры пока никакого толка…
– Мы недавно ходили в бар, я же тебе рассказывала.
– Но ты с ней так и не поговорила! Тебе нужно быть среди людей в течение дня, когда ты с Эшем. Джесс и твоя мама могут разве что приехать погостить, а Ребекка тебя бесит…
– Она на днях заявилась без приглашения. Выгнала меня на прогулку.
– И правильно сделала! Мне всегда нравилась твоя средняя сестра.
– Ты ее даже ни разу не видел!
– Короче говоря, – невозмутимо продолжил он, – тебе нужны мамочки. Такие же, как и ты. Кто поймет тебя лучше, чем они?
– У них в отличие от меня есть партнеры.
– Допустим. Ну а в остальном… Вот скажи: разве ты пожалела, что пошла на ту недавнюю встречу? На которую, между прочим, тебя вытолкал я! Ведь они могут дать какой-нибудь дельный совет – например, как быстрее уложить ребенка спать или как справляться с раздражением. Потому что, если честно, Стиви, в последнее время нервы у тебя ни к черту, и я даже начал гуглить лондонских психотерапевтов. Но, по-моему, тебе нужны не они, а компания.
Я вдруг замечаю, что мои щеки мокрые от слез. И утираю их рукавом.
– Из-за меня у него вся жизнь пойдет наперекосяк, как пить дать! – говорю я. – Не мать, а настоящее чудовище…
– Ты серьезно так думаешь? Да брось, Стиви! Я, например, вообще не общаюсь с родителями и вполне себе счастлив. У вас с Эшем все будет хорошо. Все наладится, поверь мне! Знаешь, что общего у материнства с ведением блога в инстаграме? Первые десять тысяч подписчиков – это кровь, пот, слезы и миллион хэштегов, зато потом ты скользишь по накатанной; и все становится просто.
– Думаешь, стать матерью – все равно, что стать успешным блогером?
– Согласен, дурацкая аналогия. Прости. Забудь, что я сказал.
– Не извиняйся, было смешно.
– Рад, что хоть немного тебя развеселил. Ну так как, ты им напишешь?
– Не уверена. У меня нет сил на общение.
– Спорим, их дети тоже не спят всю ночь напролет! Спорим, их это тоже выматывает!
– Наверное…
– Тогда напишешь им?
– Может быть.
– Вот и славно.
– Спасибо, Нейтан! Когда я сообщила тебе о беременности, ты вряд ли догадывался, чем тебе это грозит.
– Стать твоим консультантом по воспитанию детей? Да уж, такого я точно не планировал. Зато планировал быть твоим другом, так что…
– Моя сестра предлагает попробовать совместный сон, – говорю я Шапке с Помпоном; она что, вообще никогда не моет голову?
Мы сидим на поддельных дизайнерских стульях за длинным столом в семейном кафе, с детьми на руках, и снова обсуждаем животрепещущую тему – сон.
– Все очень хреново, – заявила я, когда кто-то из присутствующих выразил сожаление, что меня давно не было, и спросил, как у нас с Эшем дела. В воздухе повисло напряжение; грубоватое слово явно резануло им слух. – Я думала, что со временем младенцы становятся более вменяемыми, – продолжила я. – Что они постепенно эволюционируют.
Мамочки дружно покачали головами, словно дрессированные совы.
– Что ты имела в виду, когда сказала…
– «Хреново»?
– Да.
– Я имела в виду, что он просыпается каждый час, в лучшем случае каждые два часа – это если очень повезет. Шесть недель назад я думала, что знаю об усталости все, но сейчас…
– Регресс сна[47].
– У Стэнли то же самое.
Именно тогда я и упомянула совместный сон. Совет Ребекки не выходил у меня из головы, хотя сама идея внушала ужас. Примерно так же, как и многоразовые подгузники, домашнее обучение и бессрочное грудное вскармливание «до самоотлучения».
– Вообще-то это не приветствуется, – говорит Шапка с Помпоном. – По крайней мере, пока они такие крохотные.
– Неонатологи категорически против. Синдром внезапной детской смертности, – слышится чей-то шепот.
– Но… мы все так делаем. Время от времени.
– Это наша маленькая постыдная тайна.
– Правда, мы действуем осторожно – и ни капли алкоголя накануне.
– Куда проще, чем всю ночь метаться между люлькой и кроватью.
– И знаешь…
– Нам это очень нравится.
– Так лучше для всех. В конце концов, они больше никогда не будут такими сладкими крохами!
Я поворачиваю Эша лицом к себе. В тени контуры его огромных черных глаз кажутся нечеткими, смазанными, словно от несмытой с вечера туши.
– Именно так моя сестра и сказала, – говорю я.
– А у нее тоже есть дети? – спрашивает Шапка.
– Двое подростков. По словам сестры, в младенчестве они спали с ней. И ничего, выжили.
Шапка моргает.
– Они до сих пор спят в ее кровати? – спрашивает она, поправив ободок на безволосой головке своего чада.
– Насколько я знаю, нет.
– Что и требовалось доказать.
В ту ночь я ставлю плетеную люльку Эша на левую половину своей кровати. Он засыпает почти мгновенно; впрочем, я знаю, что это ненадолго. И точно: едва я заканчиваю чистить зубы, как его глаза снова распахиваются. Я жду привычных воплей, но Эш лежит тихо и, слегка приоткрыв рот, с любопытством разглядывает светильник на потолке. Такого он еще не видел!
Я залезаю под одеяло и выключаю прикроватную лампу. Из люльки раздается громкий плач. Интересно, он понимает, что я чуть не натворила? Беру его на руки и говорю мягким, полным раскаяния голосом: «Тише, тише, мой маленький!»
Затем возвращаю в корзину. Он не унимается. Тогда я снова беру его и спихиваю корзину на пол. Ложусь на спину посреди кровати – разметавшиеся по подушке волосы придают мне сходство с трупом на полотнах прерафаэлитов – и кладу Эша себе на грудь лицом кверху. Его крошечные ручки хлопают меня по бокам. Повернув голову, он утыкается щекой в карман моей пижамы. И затихает.
На циферблате будильника десять тридцать. Через час он снова проснется. Я закрываю глаза и тут же их открываю. Что, если во сне я перевернусь на бок и раздавлю его?
Эта мысль, а также непривычная тяжесть и тепло его тела не дают мне заснуть. Мои руки обхватывают маленький животик, словно ремни безопасности; его дыхание – словно секундная стрелка часов: вдох-выдох, тик-так. Я лежу с открытыми глазами, уставившись на абажур потолочного светильника, что привлек его внимание час назад, и переношусь мыслями в Нью-Йорк.
Сейчас вечер пятницы: время еженедельной итоговой планерки с последующим зависанием в пивном баре. Какие победы они будут обмывать сегодня? Я зажмуриваюсь, чтобы прогнать непрошеные фантазии и вернуться в реальность. Смешно, конечно: затеять совместный сон, а потом всю ночь не сомкнуть глаз.
Я думаю об Оливии. Интересно, что она сейчас делает? Пошла куда-нибудь со своим мужчиной или они сидят на диване, держась за руки, и смотрят любимый сериал?
Когда он просыпается, а следом за ним и я, в комнате уже не кромешная тьма, хотя и не светло. Он поворачивает голову, пытаясь понять, где находится, и я подхватываю его на руки. Обращенный на меня взгляд полон ужаса. Кто это такая? Затем в его темных глазах мелькает узнавание. А ротик раскрывается в улыбке.
– Доброе утро, малыш! – говорю я.
И наклоняюсь, чтобы взглянуть на светящуюся зеленую голограмму на прикроватном столике. Почти шесть часов.
Сорок восемь
– Джесс, у меня… – Следующее слово будто застревает в горле. Похмелье. Стоит ли говорить завязавшему алкоголику, что накануне ты перебрал с выпивкой? – Я вчера позволила себе лишнего, – произнесла я вместо этого любимый эвфемизм Нейтана.
– Помнится, я ненавидела такие дни. – Судя по голосу, Джесс улыбалась. – Тогда, может, перенесем?
– Нет-нет, я все равно хочу встретиться. Только, наверное, не в ресторане. А хочешь приехать ко мне? Можем заказать доставку.
– Конечно! – сказала она. – Обещаю не упоминать Сэма.
Разумеется, Джесс уже бывала у меня в квартире, но еще ни разу не оставалась на ужин. Если мы и заказывали еду на дом, то только в ее квартиру. В конце концов, у нее был стол.
– Что закажем? – спросила она, едва переступив порог.
– Как насчет сычуаньской кухни? Хочется чего-нибудь остренького.
– Надеюсь, речь не про ту китайскую забегаловку, где ты отравилась?
– Предположительно отравилась. К тому же это было давно. С тех пор я туда уже сто раз ходила. И даже подсела на их стряпню.
– Ладно, рискну, если там и вправду так вкусно. – Она оглядела комнату и улыбнулась, заметив наше совместное фото с прошлых выходных. – Классная квартира! Мне очень нравится.
– Правда, совсем крошечная и почти без удобств. Но она отлично мне послужила.
– Когда истекает срок аренды?
– По-моему, через полгода.
– Будешь продлевать? Или поищешь что-нибудь еще – может, в другом квартале?
– Зачем что-то искать? – Я не была готова сообщать ей о своем отъезде из Нью-Йорка. По крайней мере, пока. – Мне и здесь неплохо.
– А что насчет работы? Какие планы?
Джесс всегда стремилась улучшить свои позиции, подняться еще выше, поближе к солнцу. Как она отреагирует, когда узнает, что у меня совсем другие приоритеты?
– Дела идут в гору, – ответила я. – Лекс ищет новые площадки. Так что компания растет, а вместе с ней и мои полномочия.
– Это же здорово!
Когда принесли еду, мы сели прямо на пол, скрестив ноги по-турецки, и я разложила лапшу по тарелками.
– Твоя очередь выбирать музыку! – сказала я, кивнув на айпод. По странному совпадению, Джесс включила песню, которая играла на вчерашней тусовке.
– Как вчера повеселились?
– Отлично! – сказала я.
Мы с друзьями собрались в баре, где я часто бывала, когда его только-только открыли. Первые несколько месяцев и даже лет – гораздо дольше, чем большинство скоропортящихся заведений Нью-Йорка, – он считался самым модным местом в городе. Болтая со старыми приятелями, которых сто лет не видела, я опустошала бокал за бокалом, потом нюхнула дорожку и в итоге осталась допоздна. Но что-то неуловимо изменилось. Теперь все здесь казалось затхлым, словно зловонная вода в вазе с давно увядшими цветами.