– Наш ребенок будет только мешать.
– Я не это хотел сказать! Прости, что подвел тебя. Чувствую себя последней свиньей.
Я встала, надела пальто и обмотала шарф вокруг шеи.
– Хорошо хоть, это выяснилось сейчас, – сказала я и, не обращая внимания на протесты Нейтана, вышла из ресторана.
Но, подойдя к дому, остановилась возле топиария из искусственных деревцев, появившихся не так давно – вместе с новой краской на стенах и повышением арендной платы. Я не хотела заходить внутрь. Не хотела кивать соседке по этажу, с которой мы вечно сталкивались на лестнице; не хотела видеть ни ее, ни ее новую подружку, ни их кроссовки, выстроенные в ряд у двери квартиры – шнурки плотно завязаны, люверсы пялятся на меня пустыми глазницами.
Было довольно рано: двадцать минут седьмого. Я пошла по направлению к парку. Вдруг из распахнувшихся дверей жилого здания неподалеку высыпала стайка детей. В руке у одного из них был гелиевый шарик в форме цифры «пять». Они припустили по тротуару и почти поравнялись со мной, когда бежавшая впереди девочка споткнулась о неровную плитку и полетела вверх тормашками. Я в ужасе закрыла рот рукой. Малышка во всего маху приземлилась на колени, после чего раздался оглушительный рев, не умолкавший ни на секунду.
Взрослых не наблюдалось – возможно, они шли далеко позади, – поэтому я присела на корточки рядом с ребенком.
– Ты как? Встать можешь? – спросила я.
Вместо ответа она стала кричать еще громче:
– Мама! Мамочка!
Прорванные на коленках джинсы пропитались кровью, но ни торчащих костей, ни опухлостей я не заметила.
Мне вспомнилось, как действовала Мира, когда Беа однажды упала, сильно ободрав колени.
– Попробуй сесть, – попросила я, одной рукой нашаривая в сумке бумажную салфетку, а другой пытаясь усадить малышку.
– Мамочка!!! – снова крикнула она, когда мне это наконец удалось.
Я осторожно приобняла девочку за плечи и сказала, что мама скоро придет. Тут же подбежала испуганная женщина.
– С ней все в порядке? – спросила она.
– Да. Всего лишь пара ссадин, – ответила я.
– Спасибо, что присмотрели за моей дочкой! – поблагодарила она.
И я пошла дальше – что мне еще было делать? Я пошла в кофейню на территории парка, хотя мне хотелось поднять малышку с тротуара, отнести на руках домой, обработать ранки антисептиком, заклеить их пластырем и убедиться, что с ней все хорошо.
Вытаскивая из кошелька деньги, чтобы заплатить за кофе, я заметила, что у меня трясутся руки. Кафе уже закрывалось, поэтому я села на лавочку в парке и стала вспоминать, как в детстве упала с велосипеда, съезжая с нашего холма.
Я знала там каждую ямку и кочку, но в тот день на пути у меня оказалось внезапное препятствие – огромный камень размером с тарелку, который я заметила слишком поздно. Я ударила по тормозам, поскользнулась на траве, вылетела из седла и приземлилась на руку. Раздался треск – примерно так же трещала ветка яблони, когда папа ломал ее об колено.
Примчавшаяся на крики мама стала меня успокаивать. И тут откуда ни возьмись появилась Джесс, которая только что вернулась из университета.
– С ней все в порядке? – спросила она.
В ее голосе слышалась паника, а глаза были круглыми от ужаса.
Спустя час, когда я допила кофе и снова подошла к дому, моя злость на Нейтана растворилась без остатка. Да, меня отвергли, и это больно, но бывало и хуже! И потом, это еще не конец. Мы с Нейтаном никогда не перестанем быть друзьями. Значит, я могла бы его простить. И непременно прощу.
Я решила, что позвоню ему завтра и скажу: «Давай забудем всю эту историю с донорством, как страшный сон. И будем, как и раньше, просто друзьями – исключительно в платоническом смысле». А потом захлопну папку с «Планом Б» и аккуратно поставлю ее обратно на полку.
После чего смахну пыль с «Плана А», найду страничку подстриженного «под горшок» мальчугана в рыжем комбинезоне, вернусь в захолустный Лондон к шикарной работе, и вскоре нас уже будет двое – я и она. И никто мне больше не нужен. Мы станем неразлучны, будем вместе справляться с трудностями, взрослеть, развиваться. А когда она споткнется на улице или упадет с велосипеда, я подбегу к ней и уткнусь лицом в ее кудряшки.
Пятьдесят пять
Эшу почти полгода – внезапно! Он умеет сидеть, обляпывать себя с ног до головы морковным пюре, пить из поильника, переворачиваться на животик. Стадия «беспомощный кроха» позади. Через пару недель я выйду на работу и смогу наконец сидеть на унитазе при закрытой двери, есть обеими руками, принимать решения, руководить людьми. Отдельно от него. Вновь стану собой.
– Ты так долго этого ждала! – говорю я своему отражению в зеркале ванной, изучая новые морщинки на лбу – свои боевые шрамы.
Меня обуревают смешанные чувства: радость от предвкушения свободы и жгучая боль раскаяния.
– Ну почему декретный отпуск всегда заканчивается, как только малыши становятся особенно занятными? – вздохнула Мира, когда я позвонила ей, чтобы посоветоваться насчет няни.
– Угу, – промычала я.
Хотя на самом деле хотела сказать совершенно другое: «Нет, сожаление тут ни при чем». Это чувство куда сложнее. Оно прячется в глубине подсознания, заставляя меня просыпаться среди ночи в холодном поту от приснившегося кошмара: выпускной экзамен, прозрачные пеналы на партах, художественное направление, которое я забыла повторить, «пожалуйста, сдавайте свои работы».
Потому что мне отчаянно хочется поставить последние шесть месяцев на перемотку, начать сначала, заново прожить эти полгода после рождения Эша, – только на сей раз сделать все гораздо лучше, по-настоящему быть с ним рядом, не только телом, но и душой. И все же я безумно рада, что ужас и паника тех дней остались в прошлом.
Первая няня, с которой я встречаюсь, – няня-бабушка. «Хоть и стреляная птица, но все еще полна сил – спасибо новому тазобедренному суставу» – написано в резюме. Она и правда похожа на галку или ворону: шустрая, худая, с блестящими глазами и черными крашеными волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке.
Думаю, причины моего интереса к этой кандидатуре очевидны; только она не моя мама, а полная ее противоположность. Едва переступив порог, бойкая старушка заполняет все пространство моей тихой квартиры нескончаемым щебетаньем, так что под конец у меня начитает раскалываться голова. В основном это безобидная, пустая болтовня, но порой в потоке слов проскальзывают колкости и критические замечания, которые царапают душу: искусственное вскармливание и «преждевременный», по ее мнению, выход на работу – «глупости», хотя именно благодаря этим глупостям она здесь. И естественно, она спрашивает о нем. Просто не может удержаться.
– Как я понимаю, отец ребенка с вами не живет?
– Никакого отца нет и не было, – говорю я.
Это окончательно сбивает ее с толку, так что она наконец затыкается и вскоре уходит.
Следующая претендентка – плотная, коренастая женщина около тридцати пяти, одетая, как детсадовец: джемпер с кошечкой, радужные колготки, сережки в виде фигурок «Лего». Но несмотря на продуманный образ, восторженные рассказы о бывших подопечных и кипу рекомендательных писем, которые она вынимает из папки, раскрашенной во все цвета радуги, я чувствую в этой мэри поппинс затаенную печаль, сожаления о бесцельно прожитой жизни, тоску по безнадежно похороненной мечте. Она отвечает на вопросы, как школьница, вызубрившая нужный параграф, и ежеминутно поглядывает на окно; а когда наконец берет Эша на руки, он беспокойно ерзает, пытаясь вырваться.
А потом появляется претендентка номер три, Йонна. Когда она, проигнорировав диван и скрестив по-турецки длинные ноги, садится на пол рядом с Эшем, он перестает лупить по плюшевому жирафу, висящему у него над головой на дуге игрового коврика, и следит за ней зачарованным взглядом. Когда она легонько пожимает его маленькую ладошку и говорит: «Рада знакомству, мистер Эш», он расплывается в улыбке. Затем она щекочет его по животику, изображая пальцами бегущих паучков, он заливисто смеется, и я вдруг чувствую себя третьей лишней. Она само совершенство, Эш смотрит на нее влюбленными глазами, а я пылаю жгучей ревностью. Но тут же спохватываюсь: именно о такой няне я и мечтала.
В тот же вечер, болтая с Мирой по телефону, я рассказываю о Йонне.
– Странно, что у нее уже полгода нет работы. Она идеальна: добрая, веселая, опытная… Может, все дело в ее веганстве? Йонна, конечно, обещает готовить ему мясо и рыбу, но ведь она не сможет даже пробовать еду в процессе…
– Ты сказала, она датчанка?
– Да, но по-английски говорит лучше меня.
– Блондинка? Ноги от ушей?
– Да.
– Стиви, она сидит без работы не потому, что веганка.
– Разве?
– Сто процентов.
– Подожди… ты намекаешь, что все дело в ее привлекательности?
– Да.
– Хочешь сказать, тебя бы это тоже отпугнуло?
– Сногсшибательная внешность? Конечно!
– Но это же дискриминация!
– Наверное. Но я не знаю другой профессии, где шансы на успешную карьеру значительно выше у тех, кто не обладает приятной наружностью. С какой стати я буду нанимать красотку, способную увести у меня мужа, когда есть куча других вариантов? Тебе можно не заморачиваться, ты не замужем. Пользуйся своим преимуществом! Думаю, Эшу будет приятно видеть рядом красивое лицо. К тому же, если вы подружитесь, тебе будет проще цеплять парней.
– Мира!
– Серьезно. Хватай няню-красотку; я бы на твоем месте так и сделала.
Тем временем наши с Лексом отношения так и не потеплели. Я не дождалась ни ответа на свое письмо с известием о рождении Эша, ни трогательного подарка. Он оттает – нужно только поскорее выйти на работу, успокаиваю я себя. Ведь теперь у него перед глазами не будет мельтешить неумолимо растущий живот. Я никогда не упомяну даже имени Эша. Зарекусь работать из дома, приходить позже или уходить раньше положенного. Б