уду впахивать с удвоенной энергией. И к концу лета, словно блудная дочь, вернусь в лоно компании, как Красавица к своему Чудовищу, вновь стану правой рукой и доверенным лицом Лекса и проникнусь к нему уважением, а от моего временного «заменителя» останутся лишь призрачные воспоминания – Знаешь парня, который работал вместо Стиви, пока она сидела в декрете? Не-а, даже имени его не помню, – и все пойдет по-прежнему.
Удостоверившись, что Лекс будет в городе, я бронирую билет на рейс до Нью-Йорка через неделю после выхода из декрета. Даже подумываю взять с собой Эша и Йонну, но быстро отказываюсь от этой идеи – теперь на мне лежит ответственность за ребенка, так что лучше не сорить деньгами, а сосредоточиться на возвращении к работе. К тому же меня не будет всего три дня – в случае чего, Ребекка подстрахует. Но сначала мне предстоит первая неделя в лондонском офисе.
В последний понедельник апреля я выхожу из дома в четверть восьмого – Йонна пришла пятнадцатью минутами ранее. На мне кремового цвета блуза с воланами на вороте, купленные на распродаже брюки – к счастью, уже не на два размера больше, – и красно-коричневые полуботинки на низком каблуке. «Вырядилась, как на маскарад. Только эполетов не хватает», – думаю я, когда смотрюсь в зеркало, чтобы подвести глаза, накрасить тушью ресницы и тронуть губы блеском сливового оттенка. В то же время одежда кажется знакомой; в ней удобно.
На другом конце трубки повисла долгая пауза, когда я сказала Ребекке, что нет, никакого «адаптационного периода» и «вхождения в курс дела» не будет, поскольку Эш и Йонна мгновенно поладили, и вообще – чему я могу ее научить, если она и так все знает? Тем более что Эш не привереда – его вполне устраивает пюре и молочная смесь. В любом случае я оставила на холодильнике подробный распорядок дня с часами сна, кормления и выкладывания на животик, а также список телефонных номеров. Что может пойти не так?
Когда я надеваю пиджак и целую Эша на прощание, вид у него немного озадаченный. Я делаю глубокий вдох, стараясь не обращать внимания на смятение в душе. Закрываю за собой дверь и пару секунд стою на лестничной площадке, прислушиваясь. Никаких воплей.
Дойдя до конца улицы, я сажусь на лавочку, где мы когда-то сидели с мамой под ручку, и понимаю, что не могу больше сделать ни шагу; как будто дорога впереди забаррикадирована.
На минуту-другую я поддаюсь этому чувству. Сижу на холодных, влажных досках и думаю о маме. Мимо в утренней пробке ползут машины; женщина в автобусе поворачивает голову и пялится на меня – неужели я просидела здесь всю ночь и на мне до сих пор вчерашняя одежда?
Интересно, как бы мама отнеслась к моему выходу на работу? «Стиви, он ведь еще совсем кроха. Ты уверена?» Сказала бы она что-то в этом роде?
Нет, мама бы поняла; она всегда мечтала о карьере, но ничего не вышло, поэтому она не раз представляла, как могла бы сложиться ее жизнь. Когда я была маленькой, мне порой казалось, что она не со мной, а где-то далеко. Ей все время как будто чего-то не хватало. Поэтому она бы наверняка одобрила мое решение.
Я вспоминаю открытку, которую прислал мне папа: плюшевый медвежонок сжимает в лапе четырехлистный клевер. Папа тоже понимал, насколько важна работа. Я встаю и иду дальше.
Несмотря на ранний час, метро переполнено. К сожалению, я забыла свой «дорожный набор» – наушники, книгу и нью-йоркскую еженедельную газету со списком баров и ресторанов, которую я зачитала до дыр в первые месяцы после возвращения в Лондон, страдая от синдрома упущенной выгоды («“Нептун” – новинка от шеф-повара, которая первой познакомила Ист-Виллидж с икрой трески; она продолжает развивать «лилипутскую» тему в миниатюрных краб-догах и обжаренной на гусином сале картошке фри толщиной со спичку»); поэтому стою возле двери, глядя на пропитанные дегтем стены туннеля, и, словно вернувшийся из дальних странствий скиталец, прислушиваюсь к металлическому гулу между станциями.
Вместе с потоком одетых в темное людей я плыву вверх по эскалатору, ныряю в туннель, поднимаюсь по другому эскалатору и, просочившись сквозь турникет, выныриваю на бледные улицы просыпающегося города. Узнав меня, бариста в кофейне дружелюбно кивает.
– Кажется, вы были беременны, когда заходили к нам прошлый раз? Американо?
В памяти всплывает предостережение Миры: «Первые несколько дней ты будешь только пытаться вспомнить, в чем заключалась твоя работа». Но я этого и не забывала! Открыв ноутбук, отключаю статус «нет на месте» и просматриваю недавние письма. Дизайнерские проекты для нового клуба в Лиссабоне, который должен открыться в конце года. Общее собрание в Сан-Франциско в следующем месяце, где я представлю свои идеи насчет программы наставничества и бонусов для постоянных членов. Внезапно я ощущаю прилив вдохновения, словно где-то в глубине подсознания призывно звякнул маленький колокольчик.
Я лезу в сумку за новым блокнотом. Интересно, что там делает Эш? Пальцы задевают прохладную поверхность телефона, и я вытаскиваю его наружу. На экране всплывает сообщение от Йонны – У нас все хорошо! Удачного первого дня на работе! – и фото весело хохочущего Эша.
– Мой малыш! – растроганно бормочу себе под нос и прячу телефон. Затем открываю блокнот и пишу на первой странице: «Понедельник».
Вдруг дверь открывается, и заходит Грейс из отдела маркетинга.
– Боже мой, Стиви! Поверить не могу, что ты наконец вернулась!
– Как же я по вам всем скучала!
– Взаимно! Без тебя мы словно корабль без капитана.
– Ха-ха. Не преувеличивай.
– Как у тебя дела? Как Эш?
Я решила не упоминать о маме – говорить о жизни всегда проще, чем о смерти, – но все же мне обидно, что Грейс не спрашивает о ней, не догадывается спросить. Ну как она не замечает, ведь это практически написано у меня на лице? Грейс, у меня умерла мама, ее больше нет. Боль накатывает волнами – то затихнет, то вновь обрушивается, как родовые схватки.
– Растет не по дням, а по часам. Я нашла отличную няню, так что…
– Скорее бы с ним познакомиться! Может, ты его как-нибудь приведешь?
– Посмотрим. А у вас что новенького? Как Майк, справляется?
– Майк? Открытие офиса прошло на «ура» – жаль, тебя не было. Ты ведь, кажется, на той неделе рожала?
– Точнее, в тот самый день.
– К тому же… Стиви, ты так здорово здесь все наладила, собрала такую классную команду, что ему особо не пришлось вникать в повседневную рутину. В основном он занимался новыми европейскими проектами и постоянно мотался в Нью-Йорк.
– Ясно. Наверное, ему будет грустно с нами расставаться.
– Ну да… Черт, сколько времени? У меня назначена встреча в клубе. Мы же с тобой еще пообщаемся на послеобеденной планерке?
– Конечно.
Все утро я встречаюсь с коллегами, мы обмениваемся новостями, но все разговоры почему-то резко прерываются из-за очередного форс-мажора. «Постараюсь не воспринимать это на свой счет», – шучу я, в очередной раз услышав историю о жалобе клиента, о прорванной трубе или, еще хлеще, о внезапно заболевшем родственнике. В общем, о чем-то, требующем немедленного реагирования. Я достаю мобильник и просматриваю последние сообщения от Йонны: Эш с улыбкой до ушей сидит возле моего старого телефона на колесиках, его черные глаза сияют; Эш спит под своим лоскутным одеялком. Я испытываю легкие угрызения совести – меня нет рядом, не должна ли я сейчас быть там? – и в то же время спокойствие и гордость.
Дело идет на лад, когда ближе к обеду, пройдя три минуты по улице, я захожу в клуб и Дин радостно меня обнимает и целует в обе щеки («Я уже совсем оевропеился!»), а затем проводит по всему офису, словно приехавшую с визитом знаменитость. «Это наша леди-босс. Только что родила, но разве по ней скажешь? Посмотрите, как она шикарно выглядит!» Я болтаю с клиентами, которые взахлеб рассказывают о клубе, о полезных знакомствах, которые они здесь завели, о новых идеях. «Да, – улыбаюсь я направо и налево. – Да». Такое ощущение, что их слова разлетаются по воздуху, сталкиваясь и лопаясь, будто мыльные пузыри. А потом Дин говорит: «Стиви, как же я по тебе соскучился! Ты даже не представляешь, как мне нравится здесь работать».
Это напоминает мне первые месяцы после открытия нью-йоркского клуба – или, скорее, «матовую» версию того времени, потому что Нью-Йорк всегда такой глянцевый и бурлящий, а люди там похожи на породистых скакунов с блестящей гривой, большими глазами и безупречной кожей. По крайней мере, мне они запомнились именно такими. Боже мой, как давно это было!.. Лондон совсем другой; лондонцы так не сияют и не брызжут энергией, здесь не принято говорить слишком громко или проявлять чрезмерный энтузиазм – иначе тебя посчитают странным.
И все же я рада, что вернулась. Здесь я на своем месте; оно напоминает об успехе, которого я достигла, и наполняет меня радостным предвкушением от (вернее, по поводу, как говорят британцы, – надо бы заново выучить все эти тонкости) предстоящей поездки в Нью-Йорк, которая состоится уже через неделю.
– Стиви, я попросил Майка к нам присоединиться.
Запланировав на два часа дня видеоконференцию с Лексом, я никак не ожидала увидеть там кого-то еще. И уж тем более не ожидала, что в нашем офисе на Мэдисон-сквер, залитом утренними лучами солнца, рядом с Лексом будет сидеть мой временный заместитель с виновато-самодовольным выражением на лице.
– Отлично, – говорю я. – Привет, Майк.
– Приветик, Стиви.
«Приветик». За полгода работы в американской компании человек из английской глубинки сменил «привет» на «приветик». Что дальше? «Пойдем перехватим чего-нибудь»? Или «Ни прибавить, ни убавить»?
– Итак, начнем с главного, – продолжает Лекс. – С возвращением! Как твой первый день? Как ребенок?
Он даже не удосужился запомнить имя Эша!
– Спасибо, Лекс, все прекрасно. Я очень рада вернуться. А как ты? Как Кристин?
– Мы расстались.
– Да ты что! Я думала, у вас…
– Все серьезно? Нет. Мы оказались слишком разными.