– Дженна, привет! Это Стиви.
– Боже мой! Стиви! Как же я соскучилась!
– Да, я тоже. Как дела?
– Как обычно. Вроде бы. Правда, я тут кое с кем встречаюсь.
– И?..
– Пока не знаю, но на этот раз все немного по-другому. Как-то легко, понимаешь?
– Так это же здорово!
– Ага. Мой психолог сказала… Короче, она видит повод для осторожного оптимизма.
– Поздравляю! Как он выглядит?
– Высокий, темноволосый. Стильно одевается. Не такой уж красавчик, чтобы все оглядывались на улице, однако довольно привлекательный.
– Неплохо.
– Ну да. Правда, детей не хочет категорически. Так и сказал прямым текстом.
– И после этого ты с ним все равно не рассталась?
– Сама в шоке. Знаешь, еще полгода назад я бы так и сделала. А теперь понимаю, что стабильные отношения для меня гораздо важнее. К тому же отсутствие детей дает определенную свободу. Он живет на полную катушку, занимается спортом, обожает путешествовать, открывать для себя новые места…
– Прямо как ты!
– Мы не могли бы делать все эти вещи, имея детей. Может, я просто себя успокаиваю, но ведь родителям неизбежно приходится идти на компромиссы и от многого отказываться. Ой, Стиви, прости ради бога! Такие вещи не стоит говорить матери маленького ребенка.
– Тебе не за что извиняться. Ты совершенно права.
– Лучше расскажи о себе. У меня-то почти все по-прежнему, а вот твоя жизнь поменялась кардинально. Нейтан кое-что рассказывал… Я отправляла тебе письмо на электронный адрес, причем довольно давно, – ты его получила?
У меня начинают предательски дрожать губы.
– Да, как и твою посылку с чудесными детскими вещичками. Прости, что не ответила! Честно говоря, мне было так… паршиво. От моей прежней жизни ничего не осталось. А потом еще и мама…
– Что с твоей мамой?
– Она умерла.
– Господи, Стиви, почему же ты мне не сказала? Такое горе! Даже не представляю, что ты пережила. Вы ведь были близки?
– И да и нет. Знаешь, иногда я почти забываю, что ее больше нет, а иногда могу просто… разрыдаться ни с того ни с сего. Так много вопросов, так много «почему»…
– И сейчас ты коришь себя, что не спросила ее, пока была возможность. Ох, Стиви…
– В общем, Дженна, мой тебе совет: позвони своей маме, поговори с ней начистоту. Прямо сейчас. Хотя звоню я не поэтому. Мне нужна твоя помощь как юриста. Я тут вышла на работу – думала, это меня как-то отвлечет, что ли. Но, похоже, все плохо.
– В смысле, «все плохо»? Что случилось? Это из-за Лекса?
– Помнишь, я говорила о парне, которого взяли на время моего декретного отпуска?
– Да, ты еще писала, что он недостаточно опытный и немного застенчивый, зато с огромным уважением относится к твоим заслугам, и ты думала, что он сможет отлично держать оборону несколько месяцев до твоего возвращения. Он что, облажался?
– Не совсем. Он все еще здесь, точнее, в Нью-Йорке. Лекс решил его оставить и, похоже, хочет, чтобы я теперь отчитывалась перед этим Майком.
– Подожди, ты уверена?
– Майк сейчас курирует несколько европейских проектов, и когда я отправила Лексу кое-какие идеи насчет нью-йоркского клуба, он предложил обсудить их с Майком.
– Офигеть! Тебя пытаются задвинуть! Где этот мерзкий тип остановился в Нью-Йорке? Хочешь, я пойду и задушу его?
– Значит, все действительно плохо?
– Я дам тебе телефон лучшего специалиста по трудовому праву из всех, кого я знаю. Она работает в Лондоне, погоди минутку…
– А по-другому нельзя? Я надеялась, ты скажешь, что у меня паранойя…
– Мне очень жаль, Стиви, но по-другому нельзя.
Я так и не успеваю поговорить с юристкой, которую посоветовала Дженна. Да и вряд ли она могла бы как-то повлиять на ситуацию. Все случается в пятницу после обеда, в мою первую пятницу после выхода на работу, в ту самую пятницу, когда я должна была вылетать в Нью-Йорк. Войдя в переговорную для очередной видеопланерки с Лексом (как ни странно, он принял приглашение), я с удивлением вижу Синди, начальницу отдела кадров, а также незнакомого мужчину. И они сообщают, что, к сожалению, – к сожалению! – моя должность удалена из штатного расписания.
Надо мной будто подвесили гигантскую стирательную резинку, и когда я иду к своему столу, складываю в принесенную кем-то картонную коробку гиацинт в горшке, блокнот и пенал с карандашами, а потом Дин провожает меня к выходу – «Мне так жаль, Стиви, это просто ужасно», – резинка начинает меня стирать. Она стирает мои шесть с половиной лет работы в клубе, стирает мою жизнь в Нью-Йорке, удаляет меня из сообщества, которое я сама создала, превращает в посмешище чувства, которые я когда-то испытывала к Лексу. Пока не остается лишь чистый лист бумаги.
– Закат, – бормочу я себе под нос, шагая к метро с коробкой в руках. Лекс использует это слово в качестве эвфемизма, когда хочет свернуть, отменить, вычеркнуть какой-нибудь проект. «Закат!» – говорит он, красноречивым жестом проводя ребром ладони по шее. Что означает: все кончено, выходим из игры. Возможно, обсуждая с Майком и Синди мое увольнение (так и вижу, как он сидит в кресле, задрав на стол ноги в модных кроссовках), Лекс выразился примерно так же. «Предлагаю отправить ее в закат. Прямо сейчас».
Лекс на встрече не присутствовал: не перелетел вместе с Синди через океан, чтобы устроить мне сюрприз, и не появился в маленькой комнатке с запотевшими окнами рядом с моими двумя собеседниками – хотя бы в виртуальном формате. Ну ничего, я сама ему позвоню, как только доберусь до дома. Он не имеет права так со мной поступать. Я ему не позволю!
Люди в вагоне пялятся на меня и на коробку в моих руках. Догадываются ли они, чего я лишилась, чем я больше не являюсь? Может, это событие обезобразило меня, как мужчину, которого я однажды видела в метро: у него был уродливый шрам от виска до подбородка и багровый нос – судя по всему, отрезанный и пришитый потом на то же место?
Йонна и Эш еще не вернулись с прогулки по парку, и квартира выглядит непривычно пустой и тихой. Так странно находиться там одной. Сразу вспоминаются воскресенья в Нью-Йорке, когда Нейтан был с Брайсом, Дженна с ее тогдашним ухажером, а Джесс на йоге.
Небо на моей лондонской улице становится из голубого розовым, и, хотя до моря не менее сорока миль, откуда-то сверху доносятся громкие крики чаек. Я представляю, как Лекс надевает вощеную куртку – ту самую, которую всегда носил в межсезонье, – поправляет неизменную шапочку, выходит из здания офиса и направляется в парк, откуда сейчас позвонит мне и все объяснит. Произошло недоразумение: у него есть для меня другая, более перспективная, работа. Он создает новую компанию и предлагает мне место управляющего директора, а также огромную долю в уставном капитале. И мы всех порвем – я и он, вместе.
Или скажет, что это была просто шутка, глупый пранк: «Ловко я тебя разыграл, а, Стиви?»
Но он не звонит и не пишет. Отсрочки исполнения приговора не происходит. «Думаю, это связано с какими-то юридическими заморочками, – предполагает Нейтан. – К примеру, ему нельзя с тобой разговаривать, пока все не будет оформлено официально». Может, Нейтан прав. Но даже после того, как я подписала все документы, где сказано, что я не имею права разглашать их содержание, даже после того, как на мой счет упала приличная сумма «отступных», чтобы меня умаслить («Мы о тебе позаботимся! Лекс особо подчеркнул, что ты не должна остаться без поддержки».), даже после того, как мои юристы получили оплату и дело было закрыто, Лекс так и не вышел на связь. Наши отношения, наше партнерство, наша дружба, наш «клуб в клубе» исчезли в один миг. Ушли в закат.
На экране смартфона всплывает ответ на электронное письмо в одну строчку, в котором я рассказала Джесс об увольнении. Джесс просит не беспокоиться о деньгах – она поможет. Внизу хлопает входная дверь: Йонна закатывает внутрь коляску с Эшем. Слушая его агуканье, я вспоминаю, что сказала Мира в те выходные, когда мы навещали ее в новом доме на побережье.
– Пока не забыла! У меня для тебя кое-что есть. – Она поставила заварочный чайник и кувшин молока на старый дубовый стол, который я помню еще со студенческих лет, и взяла что-то с каминной полки. – Это твое? – И она аккуратно положила передо мной золотую цепочку с застежкой в виде кисти руки.
Я потрясенно ахнула.
– Прощальный подарок Нейтана!
– Уилл передал ее Питу. Сказал, что нашел ее в своей квартире. Я не буду спрашивать, как она там оказалась.
Мира улыбнулась. Мы с ней снова сблизились и теперь регулярно общаемся. Да, наша дружба уже никогда не станет такой же, как в юности. Место, которое мы занимали в жизни друг друга, давно занято другими людьми. Но это нормально, так и должно быть.
– Поверить не могу! – Я надела цепочку на шею и покатала застежку между большим и указательным пальцами, нащупывая крошечный изумрудик. – Не думала, что когда-нибудь увижу ее снова.
Мира налила чай в две чашки и поставила кружку-поильник для Эша рядом с его печеньем.
– Как твой сыночек?
– Хорошо. Недавно освоил новые трюки. Хочешь посмотреть?
– Конечно! Ну-ка, Эш, покажи класс!
Я положила его на ковер животом вниз, и он моментально перевернулся на спину.
– Ух ты! Вот молодец!
Обрадованный ее реакцией, он просиял и задрыгал руками и ногами, как перевернувшийся вверх тормашками жук. Мира пошла на кухню за вазой для принесенных мною роз, а я сидела и смотрела, как Эш с громким ревом отчаянно машет всеми конечностями, пытаясь вернуться в исходное положение. Я знала, что он в полном порядке и ему ничего не угрожает. Что можно спокойно оставить его на полу. И даже нужно – ему полезно как можно больше двигаться, чтобы потом быстрее заснуть.
И вдруг он решил сменить тактику – перестал плакать и умоляюще посмотрел на меня бездонными черными глазищами, а потом протянул ко мне руки, как бы говоря: «Мамочка, пожалуйста!» Он звал меня, он нуждался во мне. Я была единственным человеком, способным ему помочь. Опустившись на колени, я взяла его на руки и прижала к груди. Затем усадила его перед собой, мы посмотрели друг на друга, и его ротик раскрылся в счастливой улыбке. А потом он моргнул, и на мгновение его глаза – возможно, из-за льющегося в окно прибрежного солнца, – показались зеленоватыми.