София БаюнТишина над волнами
Каждый рассвет — особенный и неповторимый. Каждый рассвет на берегу моря особенный вдвойне, ведь он проливается с неба в волны, отражается в них и растекается до самого горизонта.
Ленор приходила на берег каждое утро. Она дышала этим розовым светом с запахом соли и чувствовала себя счастливой. Что бы ни случилось в прошлый день, в рассвете тонуло все.
И Эдгар всегда был рядом, если не был в море. Если бы Ленор спросили, что значит «счастье», она бы не задумываясь ответила, что это рассвет над морем и Эдгар, который стоит, положив руки на ее плечи. Эдгар говорил ей, что в такие моменты над морем стелется особенная тишина. И эта тишина так же счастлива, как и они.
В жизни Ленор все было правильно. Жизнь ее наполнялась простыми и понятными вещами. Она любила Эдгара. Она любила голубые платья. Любила море. Белые цветы. Шелковые ленты.
Если о своей любви к голубым платьям и лентам Ленор никогда не задумывалась, то Эдгар занимал ее мысли постоянно.
Он был молод, всего на пару лет старше нее. Впервые она увидела его в порту, когда он только вернулся из своего первого плавания в должности лоцмана клипера «Чезаре». Высокий, черноволосый и голубоглазый, в сером мундире с бронзовыми эполетами, мужчина покорил ее сердце с первого взгляда. А потом оказалось, что он обладает легким и веселым нравом, удивительно бережен и нежен, когда дело доходит до объятий и поцелуев, а еще он порядочен, честен, и в его сердце нет и тени зла.
Ничто не могло нарушить ее счастья. И когда Эдгар отправлялся в очередное плавание, Ленор почему-то всегда точно знала, что он вернется к ней. И она сможет снова тонуть в своей любви, как в чистой теплой воде.
А потом Эдгар сделал ей предложение. «Твое платье будет в белых шелковых лентах и цветах, моя дорогая», — пообещал он.
И Ленор была счастлива. Они отправлялись на венчание в соседний город, где жили родители Эдгара. Утром клипер «Чезаре» вышел из порта, и впервые Ленор в этот момент находилась не на причале, а на борту корабля. Ее счастье, хрупкое и звонкое, как хрусталь, в этот момент могло отражать солнечные лучи, усиливая их свет. И даже самые мрачные матросы, ворчавшие что-то о женщинах на корабле, смягчались, глядя, как юна, прекрасна и безмятежно счастлива девушка в голубом платье, невеста лоцмана Эдгара.
А вечером, в сгущающихся голубых сумерках, когда Ленор задремала у Эдгара на руках, согревшись теплом его объятий и выпитым вином, на горизонте появился корабль. Смотровой не сразу заметил его, корабль с черными парусами, крадущийся в сгущающейся ночи. Но когда заметил…
— Этот корабль называется «За твоей спиной», — без единой эмоции сообщил ей Эдгар. — Милая, я боюсь, нашей свадьбе не суждено состояться.
— Это… пираты?
— Худшие из всех, кого мы могли найти в этих водах. Возьми, — Эдгар обмотал вокруг ее запястья тонкую цепочку с висящим на ней бархатным мешочком. — Ты выпьешь это, если нас всех убьют. Поняла? Если пираты захватят корабль. Если убьют всех, не только меня.
— Эдгар…
Ленор не могла поверить в то, что происходило. У нее не укладывалось в голове, что Эдгар сейчас говорит ей о смерти так же спокойно, как говорил до этого о любви.
— Обещай мне, что выпьешь, Ленор. Иначе… Я видел, милая. Видел, что происходит, когда такие люди захватывают корабли. И что они делают, если находят на них женщин.
Ленор с ужасом смотрела, как его лицо меняется. Как она могла обманываться столько времени его безмятежностью — не сама ли она сравнивала Эдгара с морем? Как она могла забыть, какими жестокими бывают на море шторма?..
Боль исказила его черты, сделав любимое лицо незнакомым и чужим. Что же он пережил за годы службы в море? И почему она никогда не спрашивала его об этом?
— Нет…
— Ты не сможешь даже защищаться, Ленор. Поверь мне, девочка: это ужасные люди. Худшее, что могло с нами случиться, — не стану скрывать, потому что уже поздно. Я люблю тебя, родная. Я безумно тебя люблю и всегда буду любить. Я обещаю: мы с тобой встретимся однажды, мы узнаем друг друга, кем бы мы ни были, клянусь тебе, и никто больше не отнимет тебя у меня.
В его поцелуе было столько горечи, сколько не было в целом море. Девушка, плача, обнимала его и не могла поверить, что скоро эти объятия разомкнутся навсегда.
Эдгар был таким теплым и надежным. Эдгар всегда был сильным и очень добрым. За что ему сейчас предстоит умереть?
Выполняя его последнюю просьбу, Ленор заперлась в одной из кают, сжимая мешочек. Она выбрала каюту не случайно: во-первых, она была неприметной, а во-вторых, на ее двери было небольшое окно вроде амбразуры, сквозь которое она могла наблюдать за происходящим на палубе.
Она смотрела, как капитан пытается договориться и падает, расплескав веер кровавых брызг по светлому дереву палубы. Как мужчины, казавшиеся ей такими добрыми и веселыми, ощериваются клинками, словно дикие звери. Как каждый из членов команды отдает свою жизнь в неверном свете бортовых фонарей. Ленор плохо понимала, что происходит, — видела только серые и черные тени. Серые — мундиры команды «Чезаре». Черные — пираты. От страха ей казалось, что глаза каждого пирата светятся красным огнем.
Она не знала, с какой жестокостью ведутся такие бои. Не знала, как жестока смерть. Ленор не замечала, как под дверь ее каюты течет тонкими, смоляными струйками чья-то кровь, пачкая ее ботинки.
Если бы понять, где Эдгар… и смотреть только на него. Эдгар выживет — она точно знала. Море нельзя убить. Так не бывает.
И она увидела. Черные тени окружили его, и до Ленор донеслись издевательские голоса нападающих и спокойный голос Эдгара. Она не различала слов, но видела, как он держит клинок нацеленным в сердце одного из пиратов.
Он выживет, обязательно выживет. Так не бывает.
В этот момент Ленор впервые подумала, что она прожила зря всю свою жизнь. Что ей до лент, белых цветов и тишины над волнами? Она должна была сделать все, чтобы отдать свою жизнь так же дорого, как все эти люди, что лежали сейчас на скользкой от крови палубе. Сделать так, чтобы стоять за спиной Эдгара, прикрывая его, и чтобы никто не смел…
Она не успела закричать, когда кто-то ударил Эдгара по затылку бутылкой с остатками вина, той самой, что они не успели допить. Не могла ничего сделать, когда его поставили на колени и связали руки за его спиной. Ленор молчала, закусив руку до крови, подавив облегченный вздох, когда думала, что его решили пощадить, и крик ужаса, когда поняла, что его собираются повесить на рее.
И стон боли, когда они это сделали.
— Ты мне обещал, Эдгар. Ты мне обещал… — прошептала она, вынимая из мешочка пузырек. — А я клянусь, что ни в одном мире, ни в одной жизни я больше не буду слабой. И никогда больше не позволю тебе умереть.
Эдгар был добрым. Он дал ей милосердную и быструю смерть. Ленор не успела даже почувствовать холода, провалившись в свое последнее забытье.
«Я все исправлю. И мы будем вместе…»
…
Когда Марна была маленькой, она думала, что море на самом деле чье-то небо, а эти парусники на картинках — облака. И она очень удивлялась, когда наставники говорили ей что-то об оптических иллюзиях, что небо на самом деле вовсе не голубое, и что облака — лишь капельки воды.
Это была неправда. Когда Марна закрывала глаза, она видела море, и оно было голубым. Переливалось волнами, которые ласково гладили борта кораблей, и наполняло солью ветер, который путался в парусах, заставляя их лететь вперед.
Но никакого моря и никаких кораблей в детстве Марны не было — только в воображении и книгах. С осени и до середины лета она жила в пансионе для девочек при монастыре Святой Арнетты. Там ее учили совсем не тому, что она хотела узнать. Ей рассказывали, как вести себя за столом и как танцевать бесконечные танцы, состоящие из приседов и поклонов.
Марна любила вспоминать об этом, сидя в очередном портовом кабаке со своей командой. Да, она прекрасно вальсировала. Но чаще ей приходилось применять эти навыки, кружа по палубе, так и норовящей уйти из-под ног. И в руках у нее была не роза и не батистовый платочек, а парные сабли, длинная и короткая, которыми она училась владеть с куда большим рвением. И рвение было вознаграждено: капли крови на мундире однажды намертво въедались в ткань, не желая уходить даже в ледяной воде. Прибывая на берег, она просто выбрасывала очередной китель и заказывала портным новый. Слишком много пиратов было в неспокойных водах Переменного Моря и слишком много чудовищ. Здесь бы сберечь корабль и команду, а следить за тряпками Марну так и не научили.
В самой женщине сегодня мало что напоминало худенькую девочку, которая разъяренной кошкой шипела на капитанов, отказывавших ей даже в должности юнги. Она давно перестала пытаться походить на мальчика, безжалостно обстригая свои мягкие, светлые волосы и перетягивая грудь широкими полосками ткани. Сейчас Марна видела в зеркале высокую тридцатипятилетнюю женщину с длинными волнистыми волосами, завязанными в вечный хвост черной шелковой лентой. На ее лице морской ветер и солнце оставили свои отпечатки, безжалостно согнав все мягкие черты. Взамен море оставило ей волевой подбородок, высокие скулы, тонкие, насмешливо искривленные губы и вечно прищуренные огромные черные глаза в едва заметной сетке морщин. Ей нравилось ее отражение. Ей нравилось, как сидит на ней черный капитанский китель. Никого другого она не хотела бы видеть в своем отражении.
Корабль Марны моряки называли в честь капитана, чья вальсирующая манера фехтования стала легендой. «Плясунья» гласило название на левом борту. Кариатида на носу изображала стройную девушку в цыганском платье, прижимающую к груди бубен.
Ее «Плясунья» была золотистым механическим бригом. Вот уже десять лет они были неразлучны, и ее бриг всегда приводил Марну в порт. Его корпус из тонкого, золотящегося на солнце металла и две изящные мачты, и экраны с голограммами парусов, были в глазах капитана совершенством. Любовь с кораблем, как всегда казалось Марне, была взаимна.