9 ноября 1989 года, вторник, позднее утро
Треверберг
Маленький домик Альберты Пэйдж находился в районе Часовой башни, неподалеку от Первого моста, единственной дороги в старую половину Треверберга. Он был окружен невысоким забором, который совсем недавно покрасили в нежно-зеленый цвет. За садом тщательно ухаживали: цветущие розы, подстриженные деревья и кусты, беседка, увитая виноградом, мягкая трава. Лоуренс приподнял желтую полицейскую ленту, открыл заскрипевшую калитку и остановился на посыпанной щебнем тропинке, ожидая Рэя.
– Скромный домишко для автора бестселлера, – заметил офицер Лок, оглядываясь.
– Другого жилья у нее, судя по документам, нет. К слову, район отличный. Тут спокойно. И почти старая половина. Рай для творческих людей. С утра она пьет кофе, слушая мелодичное «бом-бом» часовой башни, а по вечерам сидит в беседке и пишет очередной роман.
– Один она уже написала, и ничем хорошим это не закончилось.
– Вообще-то романов у нее шесть, мужик. Тебе нельзя показываться в приличном обществе, ты не сможешь поддержать светскую беседу о литературе.
Рэй сунул руки в карманы и пошел к входной двери. Лоуренс последовал за ним.
– Я люблю детективы. Розовые сопли меня не интересуют.
– Жаль, жаль. Как минимум две ее книги – не считая «Рождения Юноны», естественно – очень даже неплохи. Критики иногда бывают жутко несправедливы. А читатели слишком много внимания уделяют отзывам этих самых критиков. Напомни-ка, зачем мы сюда пришли?
– Мы планируем осмотреть место преступления.
– Разве его еще не осмотрели? Анна Монфорт в компании ребят из убойного отдела копалась тут несколько часов. И даже написала отчет. Ты его видел?
– Видел. Именно поэтому мы сюда и пришли.
Детектив Уайт достал последнюю сигарету из смятой пачки, прикурил от маленькой пластиковой зажигалки и с беспокойством посмотрел на тяжелые дождевые тучи, висевшие над Тревербергом с самого утра.
– В доме пять комнат, – продолжил офицер Лок, – и их якобы перерыли сверху донизу, но ничего не нашли. Такого не бывает. На месте преступления остаются следы. В противном случае это не место преступления, а операционная.
– Глубокая философская мысль, мужик, – похвалил Лоуренс. – Несколько розовых таблеток, принятых с утра, помогли мне оценить ее по достоинству.
– Кажется, я просил тебя не прикасаться к дури, Уайт?
– Помню. И с удовольствием внял бы твоим словам, но некое создание внутри меня принимает самостоятельные решения.
Рэй тяжело вздохнул.
– Наркоман хренов. Вот скажи, как с тобой работать?
– Да брось. Я что, еле ворочаю языком или на ногах не стою? Небольшая доза поддерживающих таблеток в терапевтических целях, только и всего. Ты же не хочешь, чтобы я ползал по всем углам и звал чертей? Вот и я не хочу, поверь. Я тысячу раз тебе объяснял, что с годами дар жиреет и наглеет. Если я буду вести образ жизни трезвенника, эта штука сожрет меня изнутри. И – нет, это не красивая метафора, а правда, от первого до последнего слова. Знаешь, каково это: лежать в кровати и чувствовать, как тебя грызут острые зубы? Страдания, которые нам причиняет дар, намного реальнее обычных, знакомых смертным и бессмертным страданий. У нас внутри живет враг, и мы вынуждены держать оборону. В этой борьбе хороши все средства.
– На твоем месте я бы давным-давно наложил на себя руки.
Лоуренс горько рассмеялся.
– Хорошая шутка, мужик. Дело за малым – найти способ самоубийства, который придется дару по душе. А таких способов не существует, говорю тебе по опыту. Порой ты очень хочешь сдохнуть, вот только он против. А когда он против, можно делать что угодно, хоть бы и биться головой о стену, хоть бы и пустить себе в лоб пулю из храмового серебра. Тебе будет больно, очень больно, нестерпимо больно, так больно, что ты будешь орать как резаный, проклиная все на свете. Но останешься в живых, потому что живешь не ради себя, а ради дара. А если ты примешь пару розовых таблеточек, дар ненадолго заткнется. И нет большего кайфа, чем такая тишина.
Подобные монологи офицер Лок слышал уже тысячу раз в самых разных вариациях. И отреагировал так, как делал обычно: гробовым молчанием. Детектив Уайт, довольный тем, что беседу можно прервать, отпер входную дверь с деревянной табличкой «Альберта Пэйдж, здесь живут с вдохновением» принесенным из криминалистической лаборатории ключом и переступил порог.
В прихожей пахло химическими препаратами, сладковатыми духам и вещами, которые слишком долго лежали на верхних полках шкафа. Гостиная была обставлена немного старомодно, на вкус Лоуренса, но в доме покойной знаменитости ощущался уют. Декоративные подушки на диване, шелковые скатерти с вышивкой и кружевами, на каминной полке – вазы из разноцветного стекла, фарфоровый сервиз и свечи в высоких хрустальных подсвечниках. На кухне возле холодильника обнаружились плошки с водой и кошачьим кормом, но животных нигде не было.
– Что ищешь, мужик? – спросил Лоуренс, наблюдая за тем, как Рэй с помощью миниатюрного фонарика изучает пространство за картинными рамами. – Потайные сейфы или ходы в другие комнаты?
– Ага, в подземелья, – ответил офицер Лок, не отвлекаясь от своего занятия. – С пыточными камерами, жуткими темницами и забальзамированными рыжеволосыми девами.
Лоуренс прошел в кабинет Альберты Пэйдж, мельком оглядел сумрачную комнату с низким потолком и слишком темными стенами и остановился возле письменного стола. Большого, сделанного в грубоватом стиле, который совершенно не вязался с создавшимся у него образом писательницы.
– Ореховое дерево, – сказал он, проводя пальцем по столешнице. – Редкая вещица. Тебе бы такой понравился, Лиэна. Ты всегда любила редкие вещи. Особенно если они стоили так же хорошо, как этот хренов стол. Что, молчишь, стерва? Правильно делаешь. Все бы отдал за то, чтобы ты окончательно заткнулась. Но ведь я от тебя так просто не отделаюсь, верно?
– Что ты лепечешь? – отозвался Рэй.
– Сам с собой разговариваю.
– Постоянно забываю, что ты психопат.
– То-то мы с тобой так хорошо спелись.
Появившийся в дверях кабинета офицер Лок подошел к другу, но заинтересовался не столом, а печатной машинкой. Точнее, содержанием аккуратной стопки листов, которые лежали в тонкой бумажной папке. Лоуренс поморщился и потер висок. Если он не отправлялся в постель сразу же после принятия розовых таблеток, голова начинала раздуваться как готовый лопнуть воздушный шарик. Но пока Лиэна не отвечала, это не имело ровным счетом никакого значения.
Может, он сам провоцирует ее? И ему не следует с ней разговаривать? Только отвечать – и лишь в те моменты, когда она подает голос первой? Эта мысль посещала детектива Уайта с завидной регулярностью. Наставник учит следопытов общаться с даром. Задавать ему вопросы, вызывать на разговор для того, чтобы познакомиться поближе. Эльфы продолжают делать это и во взрослой жизни. Привычка – вторая натура, и отучиться от нее не так-то просто. Они задают дару вопросы – самые разные, пусть бы и личные – неосознанно. Вредная привычка. Хуже, чем пристрастие к алкоголю и никотину, вместе взятые.
На самом ли деле тебе так нужны эти ответы, Лоуренс Уайт? Конечно, нет. Но в глубине души – так глубоко, что стыдно признаться даже самому себе – следопыты боятся, что дар их оставит. Глупый, иррациональный страх, ведь в то же время каждый следопыт ненавидит свой дар и делает все возможное для того, чтобы от него избавиться. Они и вправду ненормальные. Все до единого. И нет ничего удивительного в том, что в древности следопыты редко связывали себя семейными узами и еще реже умудрялись продолжать род. Какие дети могут появиться у подобных существ? Дар редко передавался по наследству – мудрая природа старается обезопасить себя мыслимыми и немыслимыми способами – но на психически здоровых отпрысков никто не надеялся.
– Смотрю, ты здорово продвинулся в чтении «Рождения Юноны».
– Если бы Вики не уехала к отцу, я бы занимался более приятными вещами.
– Охотно верю. Страдаешь без кофе в постель и апельсинового сока, должно быть?
– Не дави на больную мозоль, Уайт.
– И по хладному телу, которое находишь рядом, если внезапно просыпаешься посреди ночи и идешь попить водички.
– Речи умудренного опытом знатока, – уважительно закивал Рэй. – Глядя на тебя, и не подумаешь, что ты предпочитаешь обращенных.
– О нет. Это ты у нас специалист по вампиршам. Кстати, удивлен, что ты не направил освободившуюся энергию в более конструктивное русло и не начал окучивать другую…
– Иди нахер.
– Преданно отправлюсь следом за тобой, мужик. Что успела написать наша литературная звезда? Приступила к работе над очередным шедевром?
Друг просматривал листы с сочиненным Альбертой Пэйдж текстом, едва заметно шевеля губами. Вид у него был такой сосредоточенный, будто он решал одну из задач тысячелетия.
– Похоже, это глава «Рождения Юноны», не вошедшая в рукопись, – вынес вердикт Рэй. – Анне следовало бы забрать текст. Это вещественное доказательство. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю, Уайт? Большая часть криминалистов работает, спустя рукава. Сегодня ты не заметил важную улику, а завтра пропустишь то, что лежит у тебя перед носом.
– Совсем скоро ты получишь долгожданный пост заместителя шефа и наведешь порядок.
– Уж будь уверен, наведу обязательно.
– Надеюсь, что в наведении порядка в отделе криминалистической экспертизы ты преуспеешь больше, чем в наведении порядка на собственной кухне. Ты умудряешься превратить ее в помойку даже при учете того, что готовишь в лучшем случае раз в неделю. Не делай такое лицо и не посылай меня нахер, мужик. Лучше дай взглянуть на текст.
Одарив коллегу полным презрения взглядом, офицер Лок вернул страницы с отпечатанным на них текстом на стол. Лоуренс опустился в круглое кресло, обитое нежно-кремовой кожей, и бегло просмотрел работу мисс Пэйдж.
– Хм. Выглядит как альтернативная версия готовой истории. Точнее, часть таковой. Я слышал, что иногда писатели развлекаются подобными черновиками. Кое-кто даже публикует их. Если автор получил известность, с руками оторвут.