– Он пялился на ваше платье, мадемуазель, – пояснил хозяин замка. – Точнее, на грудь, которую оно почти не прикрывает. Вы всегда одеваетесь как первая леди из публичного дома?
Фраза «это платье выбрала для меня служанка» была готова сорваться с губ мисс Свонсон, но она совладала с собой, вспомнив потухший взгляд Фабио.
– Если мой внешний вид оскорбил вас, ваша светлость, прошу прощения. Я редко бываю в высшем свете и не в курсе тонкостей этикета.
– Я выделил вам личную служанку для того, чтобы она исправила это недоразумение.
– Она предложила мне платье… но я решила надеть другое.
Граф сделал глоток кофе и прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом.
– Пустое, – легкомысленно отмахнулся он от слов собеседницы. – И я могу понять Фабио, грудь у вас и вправду ничего, мадемуазель. Пожалуйста, угощайтесь. Попробуйте эклеры и миндальные пирожные.
В животе у Китти урчало при виде сладостей, которыми был уставлен стол, но она не могла заставить себя протянуть руку и взять что-либо из предложенных хозяином замка угощений. Она смотрела на воздушное безе, на песочное печенье и на белоснежные круги посыпанного зеленью сыра и вспоминала несчастную героиню романа «Рождение Юноны».
– Вы не голодны? – поинтересовался граф, заметив ее нерешительность. – Или блюда с моего стола не кажутся вам достаточно аппетитными? Возможно, вы предпочитаете что-нибудь более простое? К примеру, яичницу или омлет?
– Я предпочитаю ответы на вопросы, ваша светлость. А у меня их скопилось предостаточно.
Сделав очередной глоток кофе, хозяин замка прожевал кусочек миндального пирожного – и только после этого заговорил вновь.
– Вопросы? Какие?
– Кто вы? Где я? Что я здесь делаю? Как я сюда попала? Чего вы от меня хотите?
– Вы любопытны, мадемуазель Свонсон, но весьма и весьма невежливы. Сегодня утром я подумывал о том, чтобы привести вас на вечерний прием в качестве спутницы, но это будет плохим решением. Вы сведете гостей с ума своими отвратительными манерами.
Китти гордо вскинула подбородок и сверкнула глазами.
– Я журналист, – сказала она. – Задавать вопросы – моя работа. И, если уж мы заговорили о вежливости, то вы себя ей точно не обременяете. Вежливые люди женщин не крадут.
Граф аккуратно промокнул губы салфеткой.
– Я не человек, как вы, полагаю, заметили, мадемуазель. И я вас не крал. Разве на ваших запястьях наручники? Вы сидели взаперти? Я морю вас голодом? Думаю, ответ на все эти вопросы – «нет». А если так, с чего вы решили, что вас кто-то украл?
– Вы привели меня сюда против моей воли.
– Когда Адам нашел вас, вы были в глубоком обмороке. В больницу он вас повезти не мог, ибо не так давно оттуда сбежал. Но и бросить даму в беде он тоже не мог. Впрочем, от справедливого возмездия это его не спасло… но не будем об этом, тем более, за столом.
Взяв свою чашку, Китти начала пристально разглядывать узор из золотых линий.
– Адам, – повторила она. – Тот мужчина, который выпил отравленного вина в лав-отеле «Фиолетовое солнце» вместе с несчастной женщиной?
– Да, мадемуазель. Адам, мой верный слуга и помощник, которому я поручал десятки сложных дел. Я дал ему деньги, помог сделать карьеру. И чем он отплатил мне в итоге? Глупостью, на которую его толкнуло малодушие. Решил, что уж если ему предстоит лишить кого-то жизни, то он заодно убьет и себя. Но я не жесток, мадемуазель Свонсон. Я дал Адаму второй шанс. А он привез вас сюда и сказал, что с него хватит. Что больше он не намерен мне помогать. Даже в том случае, если я одарю его несколькими миллионами долларов. Пришлось отпустить беднягу.
Девушка попробовала кофе, оказавшийся восхитительным: горячий, крепкий, ароматный. Именно такой варят в лучших кофейнях Италии.
– Гуманное возмездие, – заметила она.
– Верно, мадемуазель. Я ведь сказал, что не жесток. Кроме того, я люблю исполнять чужие желания. У каждого есть желания. К примеру, вы мечтаете о том, чтобы прославиться.
– И пока что неплохо справляюсь с реализацией этой мечты.
– Я знаю, что вы долго добивались права на интервью с Альбертой Пэйдж. Это правда – или мои источники мне солгали?
Китти, успевшая взять с прозрачного блюда круассан, торопливо прожевала его и кивнула.
– Да, это правда. Я звонила ей домой раз десять, если не больше, говорила с редакторами «Сандерс Пресс», с литературным агентом, которым она обзавелась после выхода романа. Говорила с целым светом.
– И что, понравилось вам беседовать с этой маленькой лгуньей?
Девушка подняла глаза на графа. Он сидел, сцепив пальцы, и с легкой улыбкой смотрел ей в лицо.
– Почему вы называете ее лгуньей?
– Все очень просто, мадемуазель. Во-первых, написанный ей роман не идет ни в какое сравнение с предыдущими книгами. Они не так уж плохи, но на фоне «Рождения Юноны» отвратительны. Во-вторых, незнакомец, подавший ей идею книги, не рассказывал историю в подробностях.
– Откуда вы знаете? – спросила Китти, прекрасно понимая, какой услышит ответ.
Хозяин замка откинулся на спинку стула. Его улыбка стала шире, превратившись в самодовольную.
– Все очень просто, мадемуазель, – повторил он. – Этим незнакомцем был ваш покорный слуга. А история эта была моей. Хотя почему «была»? Она до сих пор моя. И она все еще не дописана.
– Знаете, сколько сумасшедших говорят то же самое, граф?
– Знаю. Но, в отличие от них, я не намерен убеждать вас в том, что являюсь тем самым чудовищем из романа «Рождение Юноны». Хотя мог бы, и беседа была бы прелюбопытной. Я здесь не за этим, мадемуазель Свонсон, да и вы тоже. Дело в том, что Альберта Пэйдж эту книгу не писала, но выдала ее за свою. И понесла справедливое наказание. Пришло время продолжить историю в правильном ключе.
На одно чудовищно долгое мгновение Китти подумала о том, что он решил разыграть обновленный вариант этой пьесы с ее участием, и пальцы, в которых она держала круассан, заледенели.
– И какую роль в этом сыграю я?
– Главную, мадемуазель Свонсон. Вы напишете продолжение романа «Рождение Юноны». Историю, которую никто, помимо меня – и самой Юноны, конечно – не знает. Я вдоволь насладился ее страданиями, но не мог придумать, как же заставить страдать женщину, которая лишила меня самого дорогого – моей прекрасной рыжеволосой графини. И теперь я понял, что нужно сделать. Я докажу ей, что все ее усилия были напрасны. Я жив и счастлив, а она прозябает в глуши без денег и имени, которое когда-то открывало все двери. Она думает, что я скучаю по ней, но она ошибается. Еще никогда я не чувствовал себя таким свободным.
Произносимые графом слова достигали ушей девушки, но никак не желали складываться в осмысленные предложения.
– Вы хотите, чтобы я написала роман? – тихо спросила она.
– Вы напишете роман, – уточнил хозяин замка. – Книга у вас получится отличная. В тысячу раз лучше «Рождения Юноны». Вы очень талантливы, я читал ваши статьи. Удивлен, что вы до сих пор не взялись за художественную прозу.
Китти чувствовала себя так, будто ее спрятали в огромном мыльном пузыре, который вот-вот проткнут булавкой – и последняя преграда между реальностью и безумием исчезнет. Переполнявшие ее чувства – тайная надежда, любопытство, страх – сплелись плотным узлом где-то в горле, не позволяя издать ни звука.
– Но почему именно я? – наконец обрела дар речи она.
– Потому что вы знаете эту женщину, мадемуазель Свонсон. Знаете очень хорошо. А, может, и боготворите.
– И вы хотите отомстить ей… книгой?
– Не стоит недооценивать книги, мадемуазель. Это инструмент, меняющий реальность. Книги могут творить чудеса. Они убивают, воскрешают, даруют надежду и погружают в пучину черного отчаяния. А книги о душевных страданиях бесценны. Душевные страдания уродуют нас, трансформируют и помогают достичь вершин совершенства. Я посвятил этому искусству всю свою жизнь. Я создаю идеал красоты, изменяя чужие души. Страдания очищают женщину, превращают ее в богиню, которой служат смертные и бессмертные. То, что другие называют жестокостью, я называю творчеством, потоком, порождающим прекрасное.
– Вы безумны, сударь.
– Все творцы безумны, мадемуазель. Мир не понимает нас, потому что мы говорим на своем языке. Но так ли важен язык? Главное – результат.
Китти отложила круассан и отодвинула от себя чашку. Аппетит у нее пропал окончательно. Сидевший напротив мужчина ни разу не сказал прямо о том, что он – тот самый граф из романа «Рождение Юноны», но она не сомневалась, что видит перед собой именно его. Ей хотелось одновременно смеяться, плакать, бить тарелки, сорвать со стола скатерть, кричать и забиться в самый темный на свете угол. Еще несколько дней назад она была счастлива, полна идей и честолюбивых планов, твердо стояла на ногах и с уверенностью смотрела в будущее. Теперь ее реальность исказилась, как узор из мелких стекол в калейдоскопе. Не так ли чувствовала себя Юнона в этом замке? Не так ли чувствовали себя ее предшественницы, навсегда оставшиеся в мрачных подземельях?
– Я заплачу вам, – сказал граф с серьезным видом.
Не выдержав, девушка расхохоталась. Она смеялась несколько минут, судорожно хватая ртом воздух, а потом вытерла катившиеся по щекам слезы, посмотрела на хозяина замка и замерла. Его глаза светились искренним счастьем, восторгом, который испытывают, обретая что-то по-настоящему желанное.
– Вы сказали, что я знаю эту женщину. Кто она?
– Сейчас это не имеет значения. Вы поймете, когда придет время.
– Вы… отпустите меня?
– Я был бы рад, если бы вы решили погостить здесь несколько дней. Но не буду удерживать вас силой. Возвращайтесь в Треверберг, если пожелаете. Мне приятно думать о том, что вы находитесь рядом с моей Юноной. Еще немного – и судьба снова соединит нас.
– Юнона? – повторила Китти ослабевшим голосом. – Она живет в Треверберге?
– О да, мадемуазель. И вы уже встречались с ней однажды. Сейчас она носит маску и пытается изображать из себя другую женщину… но это ненадолго. Скоро она вернется ко мне. Когда вы приступите к работе над романом?