Лоутер продолжал говорить тихим голосом, вспоминая печальный дом и горе его обитателей.
— Я спросил, не пропало ли чего. Было неудобно расспрашивать хозяйку в такой момент, но нам нужно было знать. Миссис Йорк была очень спокойна, но двигалась по комнате вроде как с опаской. Она сказала, что, как ей кажется, отсутствуют два маленьких портрета в серебряных рамах, датированных 1773 годом, хрустальное пресс-папье с гравировкой в виде цветов и свитков, маленький серебряный кувшин, в который ставили цветы, — об этом легко было догадаться, потому что сами цветы валялись на полу, а вода была вылита на ковер; непонятно, как мы не заметили этого раньше, — и первое издание книги Джонатана Свифта. Больше ничего она не заметила.
— Где хранили книгу?
— На полке, вместе с другими, мистер Питт… Это значит, она знала, где стоит книга. Я спросил, и она ответила, как будто в этом не было ничего особенного.
— Ага. — Питт медленно выдохнул. И сменил тему: — Убитый был женат?
— О, да. Но я не стал беспокоить его жену, бедняжку. Она спала, и я не видел смысла будить ее посреди ночи. Решил, пусть уж это сделают родственники.
Питт не стал его винить. Сообщать печальные новости близким жертв — одна из самых тяжелых обязанностей в делах об убийстве; тяжелее только видеть лица родственников виновных, когда они наконец узнают правду.
— Вещественные доказательства? — спросил он.
— Ничего, сэр, — покачал головой Лоутер. — По крайней мере, ничего существенного. В доме не нашли чужих вещей, и ничто не указывало на то, что грабитель был где-нибудь, кроме библиотеки. Ни следов обуви, ни обрывков ткани — ничего. На следующий день мы опросили всех слуг в доме, но они ничего не слышали. Никто не слышал, как разбилось окно. Но слуги спят на самом верху, на чердаке — наверное, они и не могли слышать.
— А снаружи? — настаивал Питт.
— Тоже ничего, сэр. Никаких следов под окном, но в ту ночь был ужасный мороз, и земля стала как железо. Я сам не оставил следов, хотя вешу около четырнадцати стоунов.[2]
— И достаточно сухо, так что на ковре ваших следов тоже не осталось? — спросил Томас.
— Ни одного, сэр. Я тоже об этом подумал.
— Свидетели?
— Нет, мистер Питт. Я сам никого не видел и не нашел людей, которые видели. Понимаете, Хановер-клоуз — это и вправду тупик; через него нет сквозной дороги, и чужие там не ходят, только местные жители, особенно зимой, посреди ночи. И шлюх там тоже не бывает.
Примерно это Томас и ожидал услышать. Но ведь шанс всегда есть. Остался один очевидный вопрос.
— А что насчет украденных вещей?
Лоутер поморщился.
— Ничего. Хотя мы очень старались — убийство как-никак.
— Что-нибудь еще?
— Нет, мистер Питт. С семьей говорил мистер Моубрей. Может, он расскажет вам больше.
— Я его спрошу. Спасибо.
Лоутер был удивлен, но особого облегчения, похоже, не испытывал.
— Спасибо, сэр.
Моубрея Питт нашел в его кабинете.
— Узнали, что хотели? — спросил тот; на его смуглом лице появилось выражение любопытства и смирения. — Лоутер опытный работник. Будь там что-нибудь, он бы этого не упустил.
Томас сел, стараясь расположиться ближе к камину. Моубрей подвинулся, освобождая ему место, и взял чайник, движением бровей предлагая еще чаю. Питт кивнул. Напиток был темно-коричневым, перестоявшимся, но горячим.
— Вы пришли на следующий день? — приступил к делу Томас.
Моубрей нахмурился.
— Пораньше, насколько позволяли приличия. Терпеть это не могу — разговаривать с теми, кто потерял близкого человека и еще не оправился от шока. Но ничего не поделаешь. Очень жаль. Самого Йорка дома не было, только мать и вдова.
— Расскажите мне о них, — перебил его Питт. — Не только факты. Какое они произвели на вас впечатление?
Моубрей набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.
— Старшая миссис Йорк — удивительная женщина. В свое время, думаю, была красавицей, да и теперь еще привлекательная, очень…
Питт не торопил его; пусть Моубрей расскажет все своими словами.
— Очень женственная. — Инспектор был недоволен найденным определением. Он нахмурился и несколько раз моргнул. — Нежная, как… как те цветы в ботаническом саду… — Его лицо расслабилось от приятных воспоминаний. — Камелии. Приглушенные цвета и изящная форма. И сдержанные — не чета полевым цветам или розам, что распускаются поздней осенью.
Питт любил розы — роскошные, буйные. Хотя это дело вкуса. Наверное, Моубрей считал их вульгарными.
— А вдова? — Томас старался говорить ровно, чтобы не выдать своего интереса.
Но Моубрея, похоже, не проведешь. Губы его тронула легкая улыбка, и он пристально посмотрел в лицо Питту.
— Она была потрясена случившимся, готов в этом поклясться — бледная как смерть. Я видел много женщин, охваченных горем; это худшее в нашей работе. Обычно они плачут, падают в обморок и все время говорят о своих чувствах. Миссис Йорк же не произнесла ни слова, как будто онемела. И отводила взгляд, как обычно делают лжецы. На самом деле, мне кажется, ей было безразлично, что мы думаем.
Томас не смог сдержать улыбки.
— Не камелия?
Во взгляде Моубрея вспыхнули искорки.
— Совсем другой тип женщины, гораздо более…
Питт терпеливо ждал.
— Более деликатная, более ранимая. Полагаю, отчасти из-за своей молодости, но у меня сложилось впечатление, что в ней нет внутренней силы. Но даже в таком состоянии она оставалась одной из самых красивых женщин, которых мне приходилось видеть, — высокая и очень стройная, как весенний цветок, только смуглая. Я бы сказал, хрупкая. Ее лицо, не похожее ни на какое другое, забыть невозможно. Высокие, изящные скулы. — Он покачал головой. — Очень чувственное лицо.
Питт помолчал, пытаясь представить эту женщину. Чего на самом деле боится Министерство иностранных дел — убийства, предательства или просто скандала? Какова истинная причина того, что Балларата заставили снова открыть это дело? Или нужно просто убедиться, что там не было никакой грязи, которая может всплыть и разрушить карьеру посла? За время короткого разговора Томас проникся уважением к Моубрею. Хороший полицейский, настоящий профессионал. Если Моубрей убежден, что Вероника Йорк была в шоке, значит, у Питта не должно быть причин в этом сомневаться.
— Что сообщили родственники?
— Обе дамы обедали у друзей. Вернулись около одиннадцати и сразу пошли спать, — ответил Моубрей. — Слуги это подтвердили. Роберт Йорк куда-то уехал по делам. Он служил в Министерстве иностранных дел и вечерами часто бывал занят. Вернулся домой после матери и жены. Они не знают, когда. Слуги тоже. Йорк сам предупредил их, чтобы его не ждали. Похоже, он еще не спал, когда в дом проник грабитель. Наверно, спустился вниз, наткнулся на непрошеного гостя в библиотеке и был убит. — Моубрей скривился. — Не понимаю, почему. То есть почему грабитель просто не спрятался или, того лучше, не выскочил в окно? Шпингалет был открыт. Убивать не было никакой необходимости. Очень непрофессионально.
— И к каким же выводам вы пришли?
Брови Моубрея поползли вверх.
— «Глухарь», — ответил он и умолк в нерешительности, словно задумавшись, стоит ли откровенничать дальше.
Питт допил чай и поставил пустую кружку на камин.
— Странный случай, — небрежно произнес он. — Злоумышленник точно знает, когда проникнуть в дом, чтобы его не увидел Лоутер, хотя констебль проходит мимо каждые двадцать минут, но вместо того, чтобы пробраться во двор, подальше от улицы, и запустить «ужа», который протиснется между прутьев в буфетную, или ломиком разогнуть эти прутья, он разбивает окно на фасаде, причем даже не заклеивает его бумагой, чтобы избежать лишнего шума и скрыть отверстие. Вор хорошо информирован и знает, где искать первое издание Свифта — Лоутер сказал, что томик стоял на полке среди других книг, — но, с другой стороны, он так неуклюж, что поднимает шум и будит Роберта Йорка, который спускается и застает его на месте преступления. А когда появляется Йорк, грабитель не прячется и не скрывается бегством, а набрасывается на него, причем с такой яростью, что убивает.
— И не продает ничего из добычи, — закончил Моубрей. — Знаю. Странно, очень странно. Может, это какой-то знакомый мистера Йорка, джентльмен, оказавшийся в затруднительном положении и решивший ограбить друзей… Мы начали разрабатывать эту версию, очень осторожно. Даже стали приглядываться к его знакомым — но начальство очень вежливо и холодно объяснило, что мне следует знать свое место и больше не беспокоить благородных людей, которые понесли ужасную утрату. Никто прямо не говорил, чтобы я закрыл дело, — ничего такого. Просто выражение сочувствия семье и суровый взгляд. Но я понимаю все и без слов.
Именно это Томас ожидал услышать; он сам сталкивался с подобными намеками, не произнесенными, но очевидными. Речь не шла о подозрении или вине — просто о разнице в происхождении и материальном положении, а также огромной, не поддающейся определению власти, которую они давали.
— Похоже, теперь моя очередь. — Питт заставил себя встать. На улице шел дождь; струи воды хлестали в окно, мешая рассмотреть фронтоны и крыши. — Спасибо за помощь и за чай.
— Я вам не завидую, — сухо сказал Моубрей.
Питт улыбнулся. Ему нравился этот инспектор, и ему очень не хотелось повторно проделывать всю работу, словно обвиняя Моубрея в некомпетентности. Черт бы побрал этого Балларата и Министерство иностранных дел!
На улице Питт поднял воротник пальто, плотнее завернул шарф и склонил голову навстречу струям дождя. Некоторое время он шел пешком, шлепая по лужам, с прилипшими ко лбу волосами, обдумывая полученные от полицейских сведения. Что нужно Министерству иностранных дел? Достойное завершение дела, в котором замешан один из сотрудников, чтобы, как выразился Балларат, в будущем не возникло никаких неприятностей? Вдова Роберта Йорка была неофициально помолвлена с неким Джулианом Данвером. Если Данв