Светлана молча полезла в рюкзак за деньгами, она была согласна отдать деньги. Позволять фотографировать свои трусы она точно не собиралась. Девочка просила Александра звонить сразу, как только хоть что-то будет ясно, и он обещал ей, хотя и без энтузиазма.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Отец Серафим ей не звонил, не торопил её, но всё равно она почти бежала от метро к дому. Торопилась, всё ещё находясь под впечатлением от разговора с Петей. Только теперь она стала отчётливо понимать, что интересует мальчиков. Раньше ей казалось, что Мурат Сабаев как-то по-особенному к ней относится, ну, мало ли… Конечно, он всё время предлагал провести время вместе, куда-то сходить, сам и без причины заводил с нею разговоры. Света что-то чувствовала, но не придавала этому значения. Потом это неожиданное и радостное сближение с хулиганом Пахомовым; сближение было неожиданным и бурным, она теперь так им дорожила. И вот это предложение Пети, от воспоминания о котором она краснела, пока ехала в метро. С одной стороны, это его предложение было неприятным. А с другой стороны, ей хотелось знать, другие девочки получают подобные предложения? Она подозревала, что получают. Так, многие девочки из её класса стали носить красивое бельё из дорогих магазинов.
Ей так хотелось поговорить про всё это хоть с кем-нибудь. Но ей было не с кем. Анна-Луиза, конечно, всё бы ей объяснила, но её давно съели Женя и Сильвия. Можно было, конечно, поговорить с Сильвией, но та казалась Светлане взрослой женщиной. Да и относилась она к ней насторожённо. Сильвия была очень опасной.
А больше девочке и поговорить было не с кем. У неё не было подруг.
— О, вы очки стали носить? — удивилась она, когда отец Серафим вышел её встретить в коридор.
— Да, душа моя, признаться, я не молодею, — усмехался священник, снимая очки и рассматривая их. — После сорока глаза начали сдавать, я ещё как-то пыжился, думал, подожду, попробую обойтись без них, но не вышло. Через час чтения начинаешь напрягать глаза.
— Вы много читаете, — заметила девочка; она уже разделась и пошла в ванную мыть руки.
— Согласен, согласен, не без этого, — говорил отец Серафим.
— Как мама?
— Без изменений, — заверил он.
Светлана была ему очень благодарна; по сути, этот поп был единственным человеком, кого вот так вот просто можно было пригласить посидеть с мамой, если появлялась необходимость отлучиться. И денег он за это никогда не просил. Может, поэтому, зная, как священнику нравятся умные разговоры, девочка, поставив на кухне чайник на плиту, произнесла без всякой задней мысли, а лишь для поддержания беседы:
— Отче, а тут мне недавно… один человек сказал, что Бог — это свобода. Это правильно?
Света даже удивилась тому, как на этот вопрос отреагировал священник: он остановился в проходе кухни, держа книгу в руке, внимательно посмотрел на Свету поверх очков и спросил:
— И кто же это тебе такое сказал?
— Ну, там… Ну, один человек, — Света не стала уточнять. В самом деле, не рассказывать же ему про Лю Циня из её снов.
— Нехороший это человек, — вдруг произнёс отец Серафим серьёзно.
Так серьёзно, что Светлана даже удивилась.
— Нехороший? Это почему же? — она жестом предложила ему сесть и сама уселась за стол.
— Это либо очень злой человек, либо очень глупый.
Девочка не понимала его мысли, ведь Любопытный не казался ей ни злым, ни, тем более, глупым, и она повторила:
— Это почему?
— Потому что свобода есть осознанное зло.
— Да нет же, все и всегда стремятся к свободе.
— Истинно, истинно, — неожиданно согласился священник. — Все всегда стремятся к свободе, если не стремятся к Богу. Ведь свобода — это разложение, разложение и тела, и души. Все хотят праздности, чтобы разлагаться, ведь для разложения не нужно прилагать усилий. Подгнивай потихонечку в праздности, в пьянках, в разврате и безделии. Это всё легко и, главное, приятно. А вот любовь, порядок есть созидание и требуют усилий. Порою тяжкого труда. А кому охота тяжко работать?
Светлане стало немного обидно за Лю, и это было потому, что она неправильно донесла до священника смысл сказанного им. И девочка решила исправиться:
— Да нет, вы не поняли, я про то, что каждый человек должен быть свободным, иметь право на выбор. Вот я про что хотела сказать. И поэтому люди хотят быть свободными, чтобы никто им не указывал, что делать, как жить, и поэтому они идут за теми, кто ведёт их к свободе.
— Запомни, душа моя, одну истину, — отец Серафим снял очки и положил их на стол перед собой, — каждый, кто много говорит о свободах и правах, тот просто хочет паразитировать на обществе. Узаконено паразитировать.
— Нет, — Света осмелилась сказать это твёрдо и уверенно, — это не так. При чём здесь паразитировать? Просто какой-то человек решил быть свободным и не подчиняться общим правилам.
— Да? Просто решил быть свободным? — священник заулыбался. — А представь, что клетки твоего тела наделены сознанием и волей, и вот одна клетка печени вместо того, чтобы чистить изо дня в день твою кровь, вдруг говорит: а я больше не хочу чистить кровь, я теперь хочу быть клеткой сердечной мышцы; тут, казалось бы, должны налететь антитела и эту безумную клетку разобрать на составляющие, но у тебя в организме свобода. И клетки, что были рядом, тоже решают стать кто клеткой соединительных тканей, кто клеточкой стенки кишечника, и что это тогда будет?
Отец Серафим ждал от неё ответа, но Света только пожала плечами: откуда мне знать. И тогда священник продолжил:
— Будет онкология.
— Да нет, — Света встала, чайник уже закипел. Она сняла его с плиты и стала разливать кипяток по чашкам. — Я же про людей говорю, а не про какие-то клетки. Свобода нужна людям, а клетки пусть работают.
— Так и люди должны работать, а те, кто ищет свободы, они как раз работать и не хотят. Ты, пойми, Светланка… спасибо, — он взял у девочки чайную ложку и стал насыпать себе сахар в кипяток, — жизнь — это, считай, монета, на одной стороне которой созидание, на другой свобода, это вещи, взаимоисключающие друг друга.
— Так что тогда Бог? — спросила Светлана.
— Бог? — отец Серафим сделал большую паузу, выжал пакетик в чашку и положил его на блюдце. — Как бы тебе сказать? Ну, вот, к примеру, ты со своей матерью болезной сидишь почему?
— Что? Как почему? — Света даже не поняла вопроса.
— Ну, почему ты сидишь со своей матерью, а не пошла с подругами таскаться по кафешкам?
— Потому что надо, — немного обижено ответила девочка.
— Кому надо? Тебе?
— Мне, папе, близнецам, всем…, — она удивлюсь, почему поп не понимает.
— А почему вам это надо? Почему вы не бросите её, от неё столько забот, и денег на неё нужно тратить кучи, кучи…
Света даже разозлилась на него после такого вопроса, но священник не отставал от неё:
— Ну ответь, ответь! Почему вы с нею мучаетесь?
— А что ж нам её…, — начала Света, но не договорила. — Потому что любим её.
— А, любите? Ясно. А вот ты каждый день встаёшь рано и ведёшь своих братьев в садик, тебе не охота в постели поваляться, понежиться, побыть свободной? Не охота?
— Ну, охота, — согласилась Светлана.
— Братья могут и сами дойти, авось недалеко. А ты бы свободной побыла, поспала бы. Так почему ты их всё-таки ведёшь в сад? Тоже, что ли, любишь их?
— И их люблю тоже, — ответила Света.
— Ну вот тебе и ответ на вопрос, кто есть Бог.
— Так кто он? — всё ещё не понимала девочка.
— Всё, всё в этом мире держится на любви. На любви к другим. И только на этой любви. Бог и есть эта любовь, поэтому он и есть созидание и порядок, поэтому он и есть жизнь. Свобода тоже есть любовь, но только к себе родимому. Это себялюбие есть культ Сатаны, а Сатана сие есть слякоть, есть разложение и смерть. Вот и вся наука.
У Светы на этот счёт была куча вопросов, и она готова была задавать их отцу Серафиму, пока он не ушёл.
⠀⠀ ⠀⠀
Глава 52
Ей было не по себе. Сильно не по себе. Свете показалось, что что-то произошло. Она была не у себя в депошке, а в развалинах, ни Лю Циня, ни собак рядом не было. Туман. Всё вокруг заволакивал тяжёлый туман. Девочка стала смотреть по сторонам, место было высокое, здесь она прекрасная цель для медуз. Но и бежать отсюда было опасно, делать резких движений она не хотела, крикуны слышат любой шорох. Так что, несмотря на тревожность, она некоторое время неподвижно стояла у полуобвалившейся стены на третьем этаже развалин и слушала, не заорёт ли где поблизости крикун.
Но было на удивление тихо. И эта тишина её ещё больше настораживала. Наконец девочка стала тихонечко двигаться и нашла лестницу, что вела вниз. Потом она всё так же беззвучно выбралась из развалин на землю и пошла, стараясь не топать, к улице Гастелло. А с неё вышла на Гагарина. Часто останавливаясь, чтобы прислушаться, она добралась вдоль забора до своей депошки. Обострённое чувство опасности не подводило девочку. Она, едва стала различать контуры своего убежища в тумане, уже понимала: что-то произошло. Что-то, что-то нехорошее… Подошла чуть ближе и разглядела распахнутую настежь тяжёлую дверь здания. Она всегда её прикрывала, когда уходила, может, это Лю её не закрыл? Да нет, он тоже аккуратный. Девочка стала оглядываться, но больше не видела ничего подозрительного. Конечно, идти в депошку ей не хотелось, ну хотя бы до того момента, как рассеется туман и она сможет разглядеть как следует, что с дверью и самим зданием.
Пока что она ничего толком не видела, но тревога её не покидала. Её рука подрагивала, не успокаиваясь ни на секунду, и Света поняла, что справа от неё кто-то прячется в тумане за углом здания, там, на серебряной поляне. Но кто мог стоять на мхе? Тот, у кого есть ботинки. Девочка подождала пару секунд и негромко позвала:
— Лю! — ей не ответили, и она повторила чуть громче: — Лю-ю!
И тут же услышала характерный шорох мха под крепкими подошвами и скрипучий голос Любопытного: