Кельвин сдержал слово. Через двое суток после того, как Сирокко насвистела что надо пролетавшему мимо пузырю, на фоне зависшего в небе Свистолета расцвел синий цветок с болтающимся под ним блудным доктором. Позади держалась Август. Приземлились они у самого берега.
Сирокко пришлось признать, что выглядит Кельвин превосходно. Улыбчивый, походка пружинистая. Тепло всех поприветствовав, ни малейшего намека на досаду по поводу внезапного вызова он не продемонстрировал. Он собрался было поведать о своих странствиях, но Сирокко слишком хотелось поскорее узнать его соображения насчет их новейших проблем. Задолго до того, как они с Габи все рассказали, улыбка Кельвина исчезла, а лицо резко посерьезнело.
— А у тебя на Гее были месячные? — спросил он у Август.
— Нет, не было.
— Уже тридцать дней, — сказала Сирокко. — Тебя это ни на какие мысли не наводит? — По расширившимся от страха глазам Август Сирокко заключила, что наводит. — Когда у тебя последний раз была близость с мужчиной?
— Никогда не было.
— Так я и думала.
Кельвин какое-то время молчал и все обдумывал. Потом еще больше помрачнел.
— Что я могу сказать? Все вы знаете, что у женщины может раз-другой не быть месячных и по какой-то иной причине. У спортсменок то и дело такое случается — и мы даже толком не знаем почему. Возможно, влияет стресс — эмоциональный или физический. Но все же, полагаю, шансы на то, что такое приключилось сразу со всеми троими, очень дохлые.
— Это точно, — согласилась Сирокко.
— Еще могло повлиять питание. Теперь уже ничего не узнаешь. А еще могу вам сказать, что вы трое и… мм, Апрель… все вы подверглись определенной синхронизации.
— Как это? — спросила Габи.
— Так порой случается с женщинами, живущими вместе, — как, например, в звездолете, где все они располагаются в соседних каютах. Некий гормональный сигнал ведет к синхронизации их менструальных циклов. Апрель и Август уже давно находились в ритме друг с другом, а Сирокко от их цикла отставала лишь на пару дней. Два ранних начала — и она присоединилась. А у тебя, Габи, если ты помнишь, месячные проходили нерегулярно.
— Мне было без разницы, — отозвалась Габи.
— Ну да, верно. Впрочем, я не вижу, как это может быть связано с тем, что мы имеем здесь.
— Пока что я делаю лишь один вывод: с вами происходит нечто странное. И все-таки вероятность того, что все вы разом пропустили один цикл, существует.
— А еще очень вероятно, что все мы брюхаты, и даже страшно подумать, от кого, — кисло заметила Сирокко.
— Нет-нет, это совершенно исключено, — сказал Кельвин. — Хотя если ты имеешь в виду, что то самое существо, которое нас поглотило… нет, не верится. Даже на Земле ни одно животное не может оплодотворить женщину. А ты утверждаешь, что это удалось какому-то инопланетному существу.
— Не знаю, не знаю, — отозвалась Сирокко. — Может, как раз инопланетному-то и удалось. Но я твердо уверена в том, что оно забралось к нам внутрь и проделало там что-то, с его точки зрения, быть может, совершенно разумное и естественное, но чуждое всему, что мы знаем. И мне это совсем не нравится. Так что нам желательно знать, чем ты можешь помочь, если мы и вправду беременны.
Кельвин потер жесткие кудряшки у себя на подбородке, затем еле заметно улыбнулся.
— В институте меня не учили принимать роды после непорочного зачатия.
— Знаешь, мне не до шуток.
— Извини. Впрочем, вы с Габи все-таки не девственницы. — Он недоуменно покачал головой.
— Мы тут подумали кое о чем более насущном и не столь священном, — вставила Габи. — Нам эти младенцы — или кто они там — как-то без надобности.
— Понятно. Только почему бы вам не подождать еще тридцать дней, а уже потом пороть горячку? Вот если у вас и тогда менструаций не будет, смело меня зовите.
— Мы хотим немедленно с этим покончить, — заявила Сирокко.
Кельвин начал немного раздражаться.
— А я говорю, что сейчас за это не возьмусь. Слишком рискованно. Какие-то инструменты для аборта я бы еще придумал, но их необходимо простерилизовать. У меня нет зеркала, а мои соображения насчет того, чем пришлось бы расширять шейку матки, железно обеспечат вам ночные кошмары.
— Ночные кошмары мне уже обеспечены, — мрачно заметила Сирокко. — Причем собственными соображениями насчет того, что растет у меня в брюхе. Пойми, Кельвин, сейчас мне даже человеческого ребенка не хочется. А тут-то ведь черт те что! Короче, делай операцию.
Габи и Август кивнули в знак согласия, хотя Габи явно стало не по себе.
— А я говорю — подождите еще месяц. Ничего же не изменится. Операция будет та же самая. Простое выскребывание внутренних стенок матки. Но через месяц, быть может, вам все-таки как-нибудь удастся развести костер и вскипятить воду. Тогда, по крайней мере, будет возможность простерилизовать изготовленные мной инструменты. Разве так не разумнее? Клянусь, я могу проделать эту операцию с минимумом риска — но лишь в том случае, если у меня будут чистые инструменты.
— Мне сейчас хочется одного — покончить с этим, — уперлась Сирокко. — Я хочу, чтобы ты выскреб из меня эту гадость.
— Спокойнее, капитан, спокойнее. Успокойся и хорошенько подумай. Если кому-то из вас попадет инфекция, я буду бессилен. А к востоку лежит другая страна. Может статься, там вы сумеете развести костер. Я тоже буду посматривать. Когда пришел вызов, я как раз был над Мнемосиной. И там вполне может оказаться некто, пользующийся инструментами и способный сделать приличное зеркало и расширитель.
— Так ты опять улетаешь? — спросила Сирокко.
— Конечно. Но не раньше, чем всех вас осмотрю.
— Я еще раз прошу тебя остаться.
— Прости. Не могу.
И никакие уговоры не смогли заставить Кельвина переменить решение. Снова полелеяв мысль о том, чтобы удержать его силой, Сирокко по тем же причинам, что и раньше, ее отбросила. А во время его отлета ей пришла на ум еще одна причина. Не слишком разумно пытаться причинить вред человеку, чей друг пусть даже вдвое поменьше Свистолета.
Кельвин объявил женщинам, что, несмотря на задержку месячных, все они практически здоровы. Потом задержался еще на несколько часов — хотя было видно, что даже это его тяготит. Он рассказал, что они с Август увидели за время своих странствий.
Океан представлял собой жуткое место — ледяное и запретное. Миновать его они постарались как можно быстрее. Там, как оказалось, живет гуманоидная раса, но Свистолет не стал опускаться для более близкого знакомства. Даже несмотря на то, что пузырь летел в километре над землей, гуманоиды швырялись в него валунами с деревянной катапульты. Кельвин сказал, что с виду они напоминали людей, покрытых длинной белой шерстью. Были они явно из тех, что сначала стреляют, а потом задают вопросы. Кельвин нарек их йети.
— А Мнемосина — и вправду пустыня, — продолжил он. — Выглядит она довольно странно, так как дюны там вздымаются куда выше земных — полагаю, из-за низкой гравитации. Там есть растительность. Когда мы опустились пониже, я разглядел каких-то мелких животных, а также что-то вроде разрушенного города и нескольких поселков. На вершинах скалистых пиков там торчат подобия величественных замков. Вернее, замками они могли быть тысячелетия назад, а теперь слишком сильно осыпались. На их возведение должны были уйти тысячелетия рабского труда — или там использовались какие-нибудь феноменальные вертолеты.
Думаю, здесь произошла какая-то серьезная поломка. Все рассыпается в прах. Некогда Мнемосина вполне могла быть похожа на эти края — судя по пустому руслу реки и трупам громадных деревьев, обглоданным песчаными бурями. Что-то изменило климат — или ускользнуло от глаза строителей.
Возможно, дело тут в черве, которого мы с Август видели. Причем Свистолет утверждает, что это только один из них. В Мнемосине места хватает только для одного. Если там и были двое, то они давным-давно между собой разобрались, и только этот дедушка-червь и остался. Он такой гигантский, что Свистолета ему заглотить — как мне оливку.
При упоминании Кельвином гигантских червей Сирокко и Билл навострили уши.
— Целиком я эту тварь так и не увидел, но не удивлюсь, если она окажется километров двадцать в длину. Это просто огромная длинная трубка — а на обеих концах дырки того же диаметра, что и сам этот адский червь. Трубка поделена на сегменты, и тело на вид твердое, вроде как панцирь у броненосца. Рот похож на циркулярную пилу, причем зубы и внутри, и снаружи. Вообще-то он живет под землей, но иногда зарывается недостаточно глубоко и вынужден вылезать наружу. В один из таких моментов мы его и наблюдали.
— В одной книжке описывался такой червь, — сказал Билл.
— И в фильме тоже, — подхватила Сирокко. — «Дюна» назывался.
Кельвину явно не понравилось, что его перебили, и он поднял взгляд, желая убедиться, что пузырь все еще неподалеку.
— Короче говоря, — продолжил он, — я подумал, а не этот ли червь устроил такую подлянку Мнемосине. Представляете, какой вред от него корням деревьев? Пожалуй, он мог за пару лет все там разорить. Деревья погибают, очень скоро портится почва, удерживать воду она уже не способна — и все реки уходят под землю. Так оно и есть, сами знаете; ведь через Мнемосину протекает Офион. Можно увидеть, где он исчезает и где снова появляется на поверхности. Поток не прерывается, но Мнемосине от него никакого толку.
Тогда я прикинул, что архитектор этого места — кем бы он ни был — нипочем не стал бы включать в план такого червя. Должно быть, червь не переносит мрака — иначе он прополз бы через Океан и вообще все к чертям тут разрушил. Думаю, просто удача, что так получилось. Но если здесь так важна удача, этому месту долго не протянуть. Этот червь, должно быть, какая-то левая мутация — а это значит, что во всей округе нет никого, кто имел бы достаточно власти, чтобы прикончить эту тварь и вернуть все на свои места. Боюсь, я начинаю склоняться к мысли, что строители либо мерт