— Тсс, — прошипела Сирокко, толкая подругу локтем. — Потом разберемся. — Утерев со лба пот, она снова повернулась лицом к Гее.
— О Великая… — «Нет! Не лебезить! Так говорила Апрель. Гея любит героев. Эх, Апрель, только бы ты не ошиблась!»
— Мы… гм, я и еще шестеро прилетели… мы прилетели с планеты Земля, уже довольно… не знаю, как давно… — Сирокко запнулась и наконец поняла, что по-земному у нее не выйдет. Тогда она перевела дыхание, расправила плечи — и запела.
— Не знаю, как давно, мы прилетели сюда с миром. По твоим меркам, нас было совсем немного, и никакой угрозы мы для тебя не представляли. Мы были невооружены. И тем не менее подверглись грубой атаке. Наш корабль был уничтожен раньше, чем у нас появилась возможность изложить наши намерения. Против нашей воли мы оказались в заточении, причем в условиях, губительных для нашего разума. Мы лишились возможности связаться друг с другом или с нашими товарищами на Земле. В нас были произведены перемены. Один из моих товарищей после такой обработки сошел с ума. Другая, когда я последний раз ее видела, была близка к безумию. Третий более не нуждается в обществе своих сородичей, а четвертый потерял большую часть своей памяти. Еще одна изменилась до неузнаваемости; она больше не желает знать родную сестру, которую когда-то страстно любила.
Все это кажется нам чудовищным. Думаю, с нами обошлись несправедливо и мы заслужили право на объяснение. Мы подверглись дурному обращению — и заслуживаем справедливости!
Довольная, что все выложила, Сирокко чуть расслабилась. Все дальнейшее уже от нее не зависело. Вряд ли стоило и дальше себя дурачить — биться с этим монстром ей не под силу.
Гея еще больше помрачнела.
— Я не подписывала Женевских соглашений.
Сирокко аж рот разинула. Она, правда, понятия не имела, что ожидала услышать, — но уж, во всяком случае, не такое!
— Да кто же ты такая? — Слова вырвались раньше, чем Сирокко успела себя одернуть.
— Я Гея, великая и мудрая. Я мир, я истина, я закон, я…
— Значит, ты — вся эта планета? Апрель говорила правду?
Быть может, неразумно было перебивать богиню, но Сирокко ощущала себя Оливером Твистом, напрашивающимся на очередную взбучку. Все равно надо как-то бороться.
— Я еще не закончила, — пророкотала Гея. — Но вообще-то — да. Я Земная Матерь — хотя и не с вашей Земли. От меня проистекает вся жизнь. Я одна из целого пантеона, что простирается до звезд. Зовите меня титаном.
— Так значит, это ты…
— Довольно. Я слушаю только героев. Ты упоминала о великих деяниях, когда пела свою песню. Теперь расскажи про них — или уходи навсегда. Спой мне про свои приключения.
— Но я…
— Пой! — загремела Гея.
И Сирокко запела. Повествование заняло несколько часов, так как, хотя Сирокко и старалась его ужать, Гея настаивала на всех деталях. Титанидский язык прекрасно для этого подходил; пока Сирокко держалась возвышенного лада, никаких неуклюжих фраз спеть было просто невозможно. Закончив, она почувствовала законную гордость и стала чуть поуверенней.
Гея, казалось, размышляла. Сирокко нервно переминалась с ноги на ногу. Ноги болели. «Вот так, — подумала она, — устать можно от всего на свете».
Наконец Гея снова заговорила.
— Славная вышла повесть, — признала она. — Давно, очень давно я ничего такого не слышала. Ты воистину героиня. Я побеседую с вами в моих палатах.
Не успела богиня договорить, как уже испарилась. Осталось лишь пламя — да и то, немного померцав, вскоре угасло.
Сирокко и Габи огляделись. Они стояли в громадном куполообразном зале. Лестница позади них, теперь уже неосвещенная, тянулась вниз — в темное нутро ступицы. Ржавые сопла вдоль лестницы вовсю дымили. Время от времени слышался резкий треск охлаждающегося металла. В воздухе висел запах горелой резины.
На тусклом и растрескавшемся мраморном полу ясно отпечатались их следы. Место это напоминало ветхий и захудалый оперный театр — когда там вдруг зажигают свет и разгоняют все иллюзии.
— Навидалась я тут уже всяких чудес, — заметила Габи, — но это — самое стремное. Куда нам теперь?
Сирокко молча указала налево, на небольшую дверцу в стене. Дверца была приоткрыта, и свет струился сквозь щель.
Распахнув ее, Сирокко со все нарастающим чувством чего-то знакомого огляделась, затем ступила внутрь.
Женщины вошли в большую залу с четырехметровым потолком. Пол там составляли прямоугольнички молочно-белого стекла. Снизу пробивалась подсветка. Стены были обшиты выкрашенными в бежевое деревянными панелями. Всюду висели старинные картины в золоченых рамах. Мебель была времен Людовика XIV.
— Что, дежа вю? — спросил голос из дальнего конца залы. Там стояла коренастая женщина в просторной хламиде без пояса. Гею она напоминала в той же мере, в какой резной кусок мыла может напоминать скульптуру «Пьета» Микеланджело.
— Садитесь, садитесь, — радостно предложила она. — Здесь церемониться нечего. Весь шик-блеск вы уже посмотрели; теперь перед вами горькая правда. Может, что-нибудь выпьете?
ГЛАВА XXIV
Сирокко зареклась составлять предвзятые мнения.
— Знаете что? — испытывая легкое головокружение, обратилась она к Гее. — Если вы мне сейчас скажете, что «Укротитель» никогда не покидал земной орбиты, что все это происходило на голливудской съемочной площадке, я даже глазом не моргну.
— Вполне естественная реакция, — утешила ее Гея.
Проковыляв по зале, она принесла бокал вина для Габи и двойной скоч со льдом для Сирокко. По пути она поправила картины, потрепанным подолом юбки смахнула пыль со столов.
Сложением приземистая Гея очень напоминала бочонок. Бурая морщинистая кожа. Нос картошкой. Но в уголках глаз и чувственного рта проглядывали лукавые морщинки.
Сирокко все пыталась понять, кого ей напоминает это лицо, — старательно избегая при этом строить всяческие теории. У. К. Филдса? Нет, разве что нос. Наконец она поняла. Гея до боли напоминала ей Чарлза Лафтона в фильме "Личная жизнь Генриха VIII".
Сирокко и Габи уселись в разных концах изрядно потрепанной кушетки. Поставив рядом с каждой на приставной столик по бокалу, Гея опять засеменила по залу. Наконец ей удалось втиснуть свою тушу на кресло с высокой спинкой. Тяжко вздохнув, богиня сплела пальцы на коленях.
— Спрашивайте, о чем хотели, — предложила она и чуть подалась вперед в ожидании.
Сирокко и Габи переглянулись, затем снова посмотрели на Гею. Вышла краткая пауза.
— Вы знаете наш язык, — сказала Сирокко.
— Разве это вопрос?
— Откуда вы его знаете? Где вы его выучили?
— Телевизор смотрю.
Сирокко прекрасно знала, о чем ей хочется спросить, но сомневалась, стоит ли. А что, если это существо — всего лишь последний потомок строителей Геи? Никаких подтверждений тому, что Гея, как утверждала Апрель, составляет единый организм, Сирокко на видела. Зато охотно допускала, что эта мадам просто-напросто возомнила себя богиней.
— А как насчет… ну, как получилось то шоу под куполом? — спросила Габи.
Гея пренебрежительно махнула рукой.
— А, все при помощи зеркал, деточка. Ловкость рук — только и всего. — Она опустила взгляд и словно смутилась. — Я хотела вас напугать. А то вдруг вы оказались бы никакие не героини. Постаралась на славу. Ну, а когда все прояснилось, я решила, что лучше нам будет пообщаться здесь. Некоторые удобства, выпивка, еда… кстати, не желаете ли поесть? Есть и кофе. И кокаин.
— Нет, спасибо… Ой, я не ослышалась?..
— Насчет кофе?
— Насчет кокаина.
В носу у Сирокко слегка пощипывало, зато чувствовала она себя на удивление бодрой и бесстрашной — впервые с тех пор, как они вошли в ступицу. Откинувшись на спинку кушетки, она смотрела прямо в глаза существу, именовавшему себя Геей.
— Зеркала, значит? А сами-то вы тогда кто?
Гея еще шире заулыбалась.
— Сразу к самой сути, ага? Вот и славно. Люблю прямоту. — Наморщив губы, она стала, казалось, обдумывать вопрос.
— Так ты спросила, кто такая вот эта женщина — или кто такая я? — Гея сложила руки на своих необъятных грудях, но ответа дожидаться не стала. — Вообще-то я — сразу три вида жизни. Есть само мое тело — та среда, в которой вы существуете. Есть мои творения — титаниды, к примеру, — которые мне принадлежат, но мною не контролируются. И есть также мои орудия — отделенные от меня, но тем не менее составляющие мою часть. Я обладаю определенной ментальной силой — которая, кстати, и помогла мне создать те иллюзии, что вы не так давно наблюдали. Можете называть это гипнозом и телепатией — хотя на самом деле здесь ни то ни другое.
Я способна творить существ, представляющих собою как бы экстензоры моей воли. Таких, как эта старуха. Ей восемьдесят лет, и она единственная в своем роде. Сотворила я и других, отличных от нее. Они построили эту залу и лестницу снаружи — в основном по тем планам, которые я брала из фильмов. Я, кстати, большая поклонница фильмов, и очень тебя понимаю…
— Да, но…
— Конечно, конечно, — тут же утешила Гея. — Я отвлеклась. Такая, знаете ли, досада. Приходится вот так с вами разговаривать. Недавно, когда я сказала "я тебя слышу", я использовала в качестве гортани верхний клапан Океана, нагнетая воздух из спицы. Такая речь выкидывает дикие шутки с погодой — те три слова засыпали снегом весь Гиперион.
Впрочем, предъявляя вам это тело, я навожу вас совсем на другие мысли. А именно — что я просто-напросто сумасбродная старуха, сижу тут одна-одинешенька.
И Гея пристально посмотрела на Сирокко.
— Ведь ты так и подумала? Разве нет?
— Я… я не знаю, что и думать. Даже если вам поверить, мне так и не ясно, кто же вы все-таки такая.
— Я титан. Ты хочешь знать, что представляет собой титан? — Откинувшись на спинку кресла, Гея воззрилась куда-то далеко-далеко.
— Кто мы такие на самом деле, — вопрос далекого прошлого.
Ясно только, что мы очень древние. Нас сделали, так что мы не сами эволюционировали. Живем мы по 3 000 000 лет, а как раса уже существуем свыше тысячи наших поколений. За это время мы изменились, хотя и не через эволюционные процессы, как их понимаете вы.