— Что ж, новость хорошая.
— Не совсем. Это также может означать, что у нас совершенно иная биохимия. Еда, стало быть, может оказаться не впрок.
— Ты придаешь этому слишком большое значение.
— Ха-ха.
— Это ты там впереди?
Сирокко прищурилась, вглядываясь сквозь бледно-желтый свет. Порядочный отрезок река бежала прямо — а как раз там, где она начинала поворачивать, виднелась маленькая фигурка.
— Ага. Если это ты машешь руками, то это я.
Радостный вопль Габи пронзительно зазвенел в крошечном наушнике Секунду спустя Сирокко услышала тот же вопль — слабый и далеким Она ухмыльнулась и почувствовала, как рот расползается до самых ушей. Хотелось побежать навстречу. Сирокко понимала, что получится как в плохом кино, — и все равно побежала: Мчалась ей навстречу и Габи — нелепо длинными прыжками из-за низкой гравитации.
Столкнулись они так крепко, что ненадолго сбили друг другу дыхание. Сирокко обняла малышку Габи и оторвала ее от земли.
— Ч-ч-черт, к-к-какая т-ты с-славная, — шептала Габи. Веко ее дергалось, а зубы стучали.
— Ну-ну, ничего, не раскисай, — утешала Сирокко, обеими руками хлопая обретенного члена экипажа по спине. Улыбалась Габи так широко, что больно было смотреть.
— Прости, но у меня сейчас, кажется, будет истерика. С-смешно! — Она и впрямь рассмеялась, но смех был какой-то фальшивый и резал ухо, а вскоре перешел во всхлипы и дрожь. От объятий Габи у Сирокко трещали ребра. Вырываться Сирокко не стала, а опустилась вместе с подругой на песчаный берег и тоже прижимала ее к себе, пока крупные медленные слезы капали ей на плечи.
Сирокко не поняла, в какой момент дружеские объятия перешли в нечто большее. Все вышло постепенно. Габи долго-долго никак не могла прийти в себе, и казалось вполне естественным обнимать и гладить ее, успокаивая. Потом показалось вполне естественным, что Габи тоже гладит Сирокко и что объятия их становятся все теснее. Что-то не совсем обычное Сирокко почувствовала лишь тогда, когда вдруг поняла, что целует Габи и что Габи целует ее в ответ. Она еще подумала о том, что надо остановиться, но не захотела. Тем более что не могла понять, чьи слезы попадают ей на язык — ее или Габи.
А кроме того, до настоящего секса дело так и не дошло. Они только терлись друг о друга, целуясь, — и когда пришел оргазм, то показалось, что со всем предыдущим он вроде бы и не связан. Так, по крайней мере, твердила себе Сирокко.
Когда все закончилось, кому-то нужно было заговорить первым. Сирокко решила, что самых последних событий лучше пока избегать.
— Ну как, теперь порядок?
Габи кивнула. Глаза ее все еще блестели от слез, но она уже улыбалась.
— Угу. Хотя и не всегда. Проснулась-то я с криком. И теперь просто боюсь заснуть.
— Мне это тоже радости не приносит. Н-да… А знаешь, такого уморительного чучела, как ты, я еще в жизни не видела.
— Это потому, что у тебя нет зеркала.
Габи, казалось, могла болтать часами, и ей пришлось не по вкусу, когда Сирокко высвободилась из ее объятий и встала. Они перешли в более укромное место под деревьями. Там Сирокко села спиной к стволу, а Габи пристроилась у нее под боком.
Габи заговорила о своем походе вдоль реки, но все время возвращалась — или, вернее, никак не могла уйти от разговора о своих переживаниях в брюхе чудовища. Сирокко ее рассказ напоминал затянувшийся сон, имевший мало общего с тем, что пережила она сама. Все, впрочем, могло объясняться неточностью словесного описания.
— Я тоже, как и ты, несколько раз просыпалась во тьме, — сказала Габи. — И когда просыпалась, ничего не видела, не слышала и не чувствовала. Знала только, что мне очень не хочется там оставаться.
— А я все возвращалась к своему прошлому. Все было так ярко и живо. Я почти… почти ощущала.
— Я тоже, — отозвалась Габи. — Только это не было повторением. Все было по-новому.
— А ты все время знала, кто ты такая? Меня это просто измучило — то вспомню, то снова забуду. Даже не знаю, сколько раз это повторялось.
— Нет, я все время помнила, кто я. Но страшно устала быть собой… Если тебе понятно, о чем речь. Возможности были так ограничены…
— Непонятно. Так о чем речь?
Габи нерешительно развела руками. Потом изогнулась, внимательно заглядывая Сирокко в глаза. Наконец опустила голову и пристроила ее у Сирокко между грудей. Той стало немного не по себе, но тепло и дружеская близость были слишком приятны, чтобы от них отказываться. Взглянув на лысую макушку Габи, Сирокко едва удержалась, чтобы ее не чмокнуть.
— Я была там лет двадцать или тридцать, — тихо сказала Габи. — И не пытайся меня убеждать, что такого не может быть. Я отдаю себе отчет, что в остальной вселенной столько времени не прошло. Я не сумасшедшая.
— Я и не говорю, что ты сумасшедшая. — Сирокко погладила ее по плечам, когда те стали подрагивать, и Габи успокоилась.
— Не сказала бы, впрочем, что я абсолютно нормальна. Раньше никому не приходилось убаюкивать ревущую меня. Извини.
— Ерунда, — прошептала Сирокко и поняла вдруг, что и вправду так думает. Еще она поняла, как, оказывается, просто и естественно нашептывать на ухо своей подруге слова утешения. — Пойми, Габи, через такое никто из нас без ущерба для нервов пройти не мог. Я сама часами ревела. И билась в истерике. Если такое случится снова, и я себе помочь не смогу, хочу, чтобы ты обо мне позаботилась.
— Я обязательно позабочусь. Ты не волнуйся. — Габи как будто немного расслабилась.
— Реальное время на самом деле не важно, — сказала она под конец. — Важно только внутреннее время. А по этим часам я была там многие годы. Я поднималась в рай по какой-то идиотской стеклянной лестнице, и каждую ступеньку помню не хуже таблицы умножения. До сих пор вижу, как мимо проносятся облака, и слышу, как они скрипят по стеклу. Рай этот был совершенно голливудский — с алым ковром на последних трех-четырех километрах, златыми вратами с небоскреб и крылатыми обитателями. А самое интересное — я в него не верила и в то же время верила. Понимаешь? Я знала, что сплю, знала, что все это нелепо, — и в конце концов рай этот… Хм… Поежился-поежился и самоуничтожился.
Она зевнула и тихонько рассмеялась.
— Зачем я тебе все это рассказываю?
— Может, чтобы от этого избавиться. Теперь полегче?
— Ага. Немножко.
Потом Габи долго молчала, и Сирокко решила было: она уснула. Но оказалось, что нет. Габи заворочалась, еще теснее прижалась к Сирокко и снова заговорила.
— У меня было время взглянуть на себя со стороны, — начала она, слегка глотая слова. — И я себе не понравилась. Я призадумалась о своей жизни. Раньше меня это не беспокоило.
— А что в тебе не так? — спросила Сирокко. — Лично мне ты вроде всегда нравилась.
— Правда? Хотелось бы знать, чем. Ну да, конечно, голова из-за меня ни у кого особенно не болела. Я сама о себе заботилась. Но что еще? Что во мне было хорошего?
— Ты потрясающий работник. Мне от тебя больше ничего и не требовалось. Ты как нельзя лучше подходишь для своей миссии. Иначе тебе ее не поручили бы.
Габи вздохнула.
— Ну да. Только что-то не греет. Понимаешь, чтобы добиться таких результатов в работе, я пожертвовала чуть ли не всем, что делает человека человеком. Я же говорю, у меня там настоящая переоценка ценностей вышла.
— И что ты решила?
— Во-первых, я завязываю с астрономией.
— Да ты что?
— Нет, правда. Да и что в ней теперь толку? Нам отсюда уже не выбраться — а на звезды с Фемиды не посмотришь. Все равно пришлось бы искать другое занятие. И потом — ведь не так сразу все решилось. Времени для раздумий было даже больше, чем нужно. Знаешь, ведь у меня в целом свете нет любимого человека! Даже друга или подруги!
— А я?
— Нет. Я не о такой дружбе говорю. Люди уважали меня за мою работу, мужчины желали меня ради моего тела. Но я никогда не могла завести друга — даже в детстве. Того, перед кем можно душу раскрыть.
— Это не так сложно.
— Надеюсь. Потому что теперь я стану совсем другой. Я хочу показать людям, какая я на самом деле. Причем впервые — потому что я сама себя только теперь по-настоящему узнала. И я хочу любить. Хочу о ком-то заботиться. И похоже, это ты. — Она подняла голову и нежно улыбнулась Сирокко.
— Ты о чем? — спросила Сирокко и слегка нахмурилась.
— Странное чувство. — Габи снова положила голову ей на грудь. — Но я сразу все поняла — как только тебя увидела. По-моему, я тебя люблю.
Сирокко ненадолго онемела, затем натужно рассмеялась.
— А по-моему, девочка, ты все еще в голливудском раю. Любви с первого взгляда не бывает. На это нужно время. Слышишь, Габи? Ты меня слышишь?
Но Габи то ли вправду уснула, то ли очень искусно притворялась. Тогда Сирокко устало запрокинула голову.
— Час от часу не легче, — выдохнула она.
Глава 6
Разумно было бы, конечно, установить дежурства. Силясь проснуться, Сирокко недоумевала, почему на Фемиде ей так редко удается принимать разумные решения. Придется приспосабливаться к этому непривычному безвременью. Нельзя же топать и топать, пока не свалишься.
Габи спала совсем по-детски, сунув большой палец в рот. Сирокко попыталась встать так, чтобы ее не потревожить, но не получилось. Габи застонала и открыла глаза.
— Интересно, кто из нас голоднее… — дико зевая, пробормотала она.
— Сложно сказать.
— Как думаешь, это из-за ягод? Может, от них и толку-то никакого нет.
— Пока рано судить. Но посмотри вон туда. Вот завтрак так завтрак!
Габи посмотрела, куда указали. Ниже по течению речушки на водопой заявилось животное. Не успели они толком его разглядеть, как оно подняло голову и тоже посмотрело. Их разделяло метров двадцать. Сирокко приготовилась ко всему.
— Шестиногий кенгуру, — констатировала Габи. — И без ушей.
Точнее было не сказать. У сплошь покрытого короткой шерстью животного имелись две крупные задние ноги — хотя и не такие развитые, как у кенгуру. Четыре передние заметно уступали задним. Шерсть была светло-зеленая с желтым. О самообороне лжекенгуру как будто особенно не заботилось.