И все же эта самая чуждая человеку разумная раса Геи всякий раз вызывала у Сирокко чувство гадливости. Самым приятным их качеством была стопроцентная надежность.
— Почему это мне, интересно, причитается доля?
— У Геи не спрашивают, почему.
— А не мешало бы иногда. — Впрочем, такие шпильки были бесполезны; Сирокко даже не мечтала поднять на бунт железных мастеров. Бригадир по-прежнему бесстрастно за ней наблюдал — если про тварь, лишенную видимых глаз, можно сказать, что она за кем-то наблюдает. Вид мастера напомнил Сирокко картинку из одной старой-старой книжки, читанной в раннем детстве. Рисунок Совы из «Винни-Пуха». Бригадир был длинный, с небольшими выступами на макушке, которые вполне могли быть ушами. Ближе к земле металлическое тело расширялось, образуя какое-то подобие юбки, под которой видны были странные ножки. Еще у существа было великое множество рук — Сирокко даже не знала, сколько именно, — и все они так же аккуратно уходили в специальные гнезда, как лезвие складного ножа.
— Вместо доли лучше подбросьте меня до Офиона.
— Идет. — Тварь повернулась и вперевалку, на манер пингвина, направилась прочь.
— А что вы с ним будете делать?
Железный мастер остановился и снова повернулся к Сирокко.
— Найдем применение. — Как поняла Сирокко, фраза бригадира означала «не твое дело». За столетие инженерного сотрудничества и торговли с железными мастерами она мало что о них узнала. Она даже не была в курсе, есть ли на самом деле внутри их металлических тел живая материя. Некоторое время Сирокко держалась того мнения, что виденные ею — сплошь роботы, а настоящие мастера никогда не покидают своего тщательно охраняемого острова в Фебском море. По крайней мере, она точно знала, что они лишены способности к регенерации. Теряя конечность, они привинчивали новую.
— Зачем вы его привязали?
Последовала пауза. Бригадир медленно повернулся, взглянул на Конга, затем снова на Сирокко. Неужели вопрос его позабавил? Сама не зная почему, Сирокко почти в этом не сомневалась.
— Он еще жив.
У Сирокко мурашки побежали по спине. Глаза Конга открылись. Он смотрел прямо на нее, и его огромный лоб бороздили морщины. Единственная оставшаяся рука, которая теперь кончалась у локтя, приподнялась. Тросы туго натянулись. Взгляд Конга сместился — казалось, он попытался поднять голову, но не хватило сил. Забыв про привязанную руку, он снова пристально уставился на Сирокко.
Губы гигантской обезьяны растянулись в улыбке — несмелой, едва ли не тоскливой.
Позднее, сидя на задней площадке поезда, Сирокко не на шутку задумалась.
Когда же он умрет? Она видела, как ему вынимали сердце, и оно не билось. Рефлекс? Вроде подергивания отрубленной лягушачьей лапки? Сомнительно. В его глазах просвечивал разум.
Гея строила надолго. Она не планировала для Конга старение, размножение… или смерть. Быть может, когда железные мастера наконец разрубят его мозг, Конг почиет с миром.
А быть может — и нет.
И тут Сирокко остро почувствовала, что ей жалко этого монстра.
На главную ветку, тянувшуюся с запада на восток, Сирокко попала к северу от Фебского моря. Она вскочила на восточный товарняк, рассчитывая добраться только до реки Аргес, но выяснилось, что работящие железные мастера со времени ее последнего визита в Фебу продлили ветку на пятьдесят с лишним километров — и это за каких-то шесть килооборотов. Причем работы все продолжались. Эдак они скоро в Тефиде окажутся, подумала Сирокко. Ей стало интересно, как мастера справятся с песком.
Песок, разумеется, обещал стать проблемой и для нее, но Фея уже знала, как решит эту проблему.
Оставив позади мастеров и труды их праведные, она побежала по северо-восточному уголку Фебы. Впереди по изгибу Геи уходила вверх Тефида — желтая, бесплодная и неумолимая.
Сирокко бежала все время, приостанавливаясь лишь там, где хорош был подножный корм. Она знала в Гее тысяч десять съедобных растений, более тысячи животных и даже несколько мест, где съедобна была сама земля. Произрастало примерно равное число и ядовитых растений, причем некоторые были весьма схожи с полезными.
Феба была недружественной территорией — если такие все еще существовали. Когда Сирокко стала уставать, то решила отдохнуть здесь, прежде чем углубиться в Тефиду. Она уже оборотов девяносто не спала, и немалую долю этого времени бежала.
В сумеречной зоне Феба-Тефида Сирокко нашла глубокий водоем. Местность здесь была гористая и каменистая, изобилующая ручьями и голубыми озерами. Вода в них была довольно теплая. Порыскав по округе, Сирокко обнаружила залежи голубой глины.
Тогда она села и сняла обувь, затем рубашку, которую запихала в сапог. В другой она запихала штаны. Затем вынула из рюкзака аккуратный моток веревки, положила туда ботинки заодно с десятью килограммами камней — и крепко-накрепко его завязала. Далее, присев на корточки, Сирокко принялась мять и давить какие-то широкие листья. Когда из листьев натек липкий сок, она смешала его с глиной.
Вскоре глина размягчилась. Сирокко принялась по ней кататься, размазывая ее по всему телу и втирая в волосы. Встала она оттуда серым демоном с белыми глазами. Слой глины был примерно в полсантиметра, но не трескался и не отшелушивался при ходьбе.
Сирокко опустила веревку в водоем. Та стала разбухать. Привязав один конец к кусту у кромки воды, Сирокко стала погружаться в озеро, волоча веревку за собой — веревку, которая теперь превратилась в прочную дыхательную трубку.
Три метра в глубину — и слабый свет сумеречной зоны исчез. Ощупью Сирокко пробралась на илистый выступ и легла там на спину, положив тяжелый рюкзак на живот. Сунув в рот другой конец трубки, она вдохнула.
Одной минуты самовнушения хватило ей для того, чтобы погрузиться в глубокий сон.
Больше трех часов проспать не удалось. Сирокко открыла глаза навстречу прохладному мраку.
Что-то скользнуло мимо; выгнувшись, она схватила незваного гостя, затем устремилась к поверхности. Уже готовая вынырнуть, Сирокко притормозила и посмотрела, нет ли над водой опасности. Только потом она осторожно подняла лицо над водой. Вроде бы ничего. Удовлетворенная, она выбралась на берег и взглянула на свою добычу. Так, скальный угорь. Надо же, как далеко к югу забрался он от своего обычного места обитания. Подумав было о костре, Сирокко отвергла эту мысль и швырнула скользкую тварь обратно в водоем. Жареные угри нагорий обладали отменным вкусом, но в сыром виде были жилистые и горькие.
Голубая глина слезала с Сирокко как презерватив. Отменный изолятор!
За свою долгую жизнь Сирокко много чему научилась. В частности — тому, как все время устраиваться с максимальным комфортом. В число главных удобств входили сухие сапожки — даже если приходилось спать под водой. С удовлетворением Сирокко раскрыла рюкзак и вынула их оттуда. Рюкзак был необыкновенный, сапожки — тоже. По степени важности сухая обувь значительно опережала пищу и даже воду.
Сирокко оделась, натянула сапожки и снова побежала.
Когда выпадала возможность, Сирокко всегда старалась обойти Тефиду стороной. Но на сей раз Фее предстояло ее пересечь. Притаившись в последнем клочке зарослей кустарника, она достала миниатюрную подзорную трубу и изучила окрестности на предмет пескодухов. Так далеко к северу Сирокко их встретить не ожидала; конденсация от северной стены, пусть даже совершенно незаметная, проникала под поверхность и оказывалась смертоносной для кремниеорганических пескодухов. Тем не менее, основывайся Сирокко только на своих ожиданиях, она бы и сюда не добралась.
Привычка путешествовать налегке появилась у нее еще двадцать лет назад. По меньшей мере, столько же Сирокко овладевала искусством маскировки. Когда Бог и впрямь наблюдает с неба — причем высматривает именно тебя, готовый убить, — следует быть легкой на ногу и как можно более незаметной. В рюкзаке у Сирокко находилось всего десять кило самого необходимого. Обладая в придачу определенными знаниями, она могла слиться с любым окружением.
Сирокко прикинула, что на песках сейчас градусов тридцать девять.
Ничего страшного; она знала, что делать.
Сирокко снова разделась, запихала одежду в рюкзак и принялась копать у основания одного из кустов, на вид давно засохшего. Впрочем, сухие ветки были только верхушкой растения, они выпускали в воздух излишнюю влагу.
Когда Сирокко добралась до набухших корней, струя воды плеснула на ее голые ноги. Присев на корточки, она сложила руки чашечкой и попила. Вода имела щелочной привкус, но прекрасно освежала.
Достав нож, Сирокко срубила нарост с одного из корней, затем разрезала его пополам. Половинки сразу стали сочиться липким желтоватым соком, который Фея выдавила на ладони и принялась размазывать по всему телу. Естественным цветом ее кожи был тот, который в красочных туристских буклетах именуется «бронзовым». Чудесный цвет — но несколько темноватый для песков Тефиды. Сирокко продолжала натираться, пока не приобрела нужную ей окраску — желтовато-коричневую. По запаху сок напоминал можжевельник. Он также представлял собой превосходное средство от угрей — но в этом качестве Сирокко не требовался.
В рюкзаке у нее хранилась добрая дюжина шарфов. Выбрав два подходящих по тону, Сирокко застегнула рюкзак, затем обмотала одним шарфом свои темные волосы, а другим — сам рюкзак. Когда она закончила с камуфляжем, то оказалась почти неразличимой на фоне песка.
Босоногая, Сирокко осторожно перебралась через последнюю россыпь камней к покатым дюнам Тефиды. И побежала.
Через двести километров, пробежав уже пол-Тефиды, Сирокко кое-кого заприметила.
Она сделала то, что представлялось ей благоразумным — нырнула в песок и принялась извиваться, пока почти полностью не закопалась, подобно глубоководной рыбе на дне океана.
Впрочем, Сирокко наверняка знала, кто это. Как всегда, по телу пробежали мурашки. Может, она с ума сходит? Двадцать лет назад примерно здесь, в сотне километров к югу, погибла Габи.