Биллу вроде бы полегчало, но затем он снова повесил голову.
— Полагаю, это должно что-то значить, — сказал он. — Ее я все-таки запомнил, потому что она для меня важна. И тебя я тоже запомнил…
Сирокко заглянула ему в глаза.
— Но забыл, как меня зовут. Кажется, ты именно в этом никак не можешь мне признаться?
— Ага. — Билл совсем стушевался. — Вот чертовщина, правда? Август сказала мне твое имя, но не сообщила, что я звал тебя Рокки. Кстати, очень милое прозвище. Мне нравится.
Сирокко рассмеялась.
— Всю свою взрослую жизнь я пыталась от него избавиться, но вся таю, когда мне его нашептывают в самое ухо. — Она взяла его за руку. — Что ты еще про меня помнишь? Помнишь, что я была капитаном?
— Да, конечно. Даже помню, что ты была первой женщиной, под чьим началом я служил.
— В невесомости, Билл, неважно, кто у кого под началом.
— Но я вовсе не это… — Поняв, что Сирокко шутит, Билл улыбнулся. — Насчет этого я тоже, между прочим, сомневался. Мы вообще-то… в смысле, мы?..
— Трахались, что ли? — Она покачала головой — но не отрицая сказанное, а просто от удивления. — Как кошки. При каждом удобном случае. С тех самых пор, как я прекратила доставать Джина с Кельвином и заметила, что лучший мужчина на борту — мой старший механик. И знаешь, Билл, ты не обижайся, но мне даже нравится, что ты так себя держишь.
— Как «так»?
— Ну, что ты никак не мог заставить себя спросить, были мы… «в интимной близости» или нет. — Паузу перед «интимной близостью» она выдержала самую что ни на есть театральную и стыдливо опустила глаза. Билл рассмеялся. — Ты был точно таким же, когда мы только познакомились. Застенчивым. Похоже, теперь все как бы начнется снова, с самого начала. А в самом начале всегда все как-то по-особенному, правда? — Подмигнув ему, Сирокко подождала приличествующее время. Когда же Билл никак не отреагировал, она сама подошла к нему и прижалась потеснее. Ничего удивительного для нее тут не было; в тот первый раз ей тоже пришлось самой открыть свои чувства.
Когда поцелуй прервался, Билл оглядел ее и улыбнулся.
— Я хотел сказать, что люблю тебя. А ты меня всю дорогу перебиваешь.
— Этого ты раньше никогда не говорил. Быть может, тебе не стоит связывать себя обещаниями, пока память окончательно не вернется?
— Думаю, раньше я просто не понимал, что люблю тебя. Кроме того… все, с чем я остался, было твое лицо и это чувство. Я в него верю. И знаю, что говорю.
— Гм. Очень мило. А ты, случайно, не помнишь, что за этим обычно следует?
— Уверен, немного практики — и все вернется.
— Тогда тебе, кажется, снова пора послужить под моим началом.
Все вышло еще восхитительнее, чем в первый раз, — без той неловкости, которая обычно этому сопутствует. Сирокко обо всем на свете забыла. Освещения хватало как раз на то, чтобы видеть лица друг друга, а гравитации — как раз на то, чтобы превратить соломенную подстилку в мягчайшие шелковые перины.
Безвременье этого долгого дня имело отдаленное отношение к неизменному свету Фемиды. Сирокко уже не требовалось никакое другое место; не хотелось ей никуда идти. Нет, никогда и ни за какие коврижки.
— Самое время закурить, — сказал Билл. — Вот бы сигаретку.
— Ага, и чтобы непременно стряхивать на меня пепел, — поддразнила Сирокко. — Пакостная привычка. А мне бы малость кокаина. Только он сгинул вместе с кораблем.
— Ничего, можешь завязать.
Билл до сих пор был в ней. Сирокко вспомнила, как ей это нравилось на «Мастере Кольца». Лежать и ждать — а ну как сейчас опять все по новой. У Билла обычно так и получалось.
Но на сей раз ощущения были не те.
— Знаешь, Билл, мне уже не очень приятно.
Он приподнялся на руках.
— Что, принцессу донимает горошина? Если хочешь, могу лечь снизу.
— Да нет, милый, горошина тут ни При чем. Все куда проще. Боюсь, ты сейчас с любым наждаком посостязаешься.
— А ты, думаешь, нет? Просто мне хватает такта, чтобы об этом промолчать. — Он перекатился набок и просунул руку ей под плечи. — Странно, что я несколько минут назад этого не заметил.
Сирокко рассмеялась.
— Даже отрасти ты шипы, несколько минут назад я бы и этого не заметила. Но если честно, хочется поскорей отрастить волосы. Ужасно по-дурацки себя чувствую. Да и чертовски неудобно.
— Думаешь, тебе хуже всех? Я-то ими с головы до ног обрастаю. Ощущение такое, будто блохи по всему телу кадриль пляшут. Извини, я малость почешусь. — Этим он и занялся, а Сирокко помогла ему со спины. — А-а-а! У-у-у! Я тут случайно не говорил, что люблю тебя? Идиот, я и понятия не имел, что такое любовь! Вот теперь я знаю.
В этот самый момент в дверь вошла Габи.
— Извини, Рокки, но я тут подумала насчет парашютов. Может, они на что сгодятся? А то один уже уплыл по реке.
Сирокко быстро села.
— И что с ними делать?
— Ну не знаю. Мало ли.
— Знаешь что, Габи… хотя, конечно. Ты права.
— Я просто подумала, что это хорошая мысль. — Глядя на пол, Габи поковыряла его ногой и только затем посмотрела на Билла. — Ну… ладно. Я подумала, может… удастся кое-что для тебя смастерить. — И она выскочила из хижины.
Билл сел и уперся локтями в колени.
— Я не слишком мудрено все это истолковал?
Сирокко вздохнула.
— Боюсь, нет. С Габи будут проблемы. Понимаешь, она тоже вбила себе в голову, что меня любит.
Глава 9
— В каком это смысле «до свиданья»? Куда ты собрался?
— Я уже все обдумал, — тихо ответил Кельвин. Потом снял свои часы и отдал их Сирокко. — Вот, возьми. Вам они будут нужнее.
Сирокко уже готова была взорваться от негодования.
— И это все объяснения? «Я уже все обдумал»! Черт возьми, Кельвин, нам надо держаться вместе! Мы по-прежнему одна экспедиция, а я пока еще твой капитан. Мы должны вместе работать на общее спасение.
Кельвин слегка улыбнулся.
— И что нам нужно для этого делать?
Сирокко подумала, что лучше бы он этого вопроса не задавал.
— У меня еще не было времени разработать подходящий план, — туманно объяснила она. — Но что-то мы наверняка сможем сделать.
— Когда что-нибудь надумаешь, дай мне знать.
— Я приказываю тебе остаться вместе со всеми.
— Но как ты думаешь меня удержать, если я все-таки решу уйти? Свяжешь? А сколько сил будет тратиться на то, чтобы меня сторожить? Если держать меня здесь, я окажусь в пассиве. А если уйду — наверняка в активе.
— Как это — «в активе»?
— Так это. У пузырей налажена связь по всей Фемиде. Они всегда полны новостей; здесь все к ним прислушиваются. Если я тебе за чем-то понадоблюсь, я смогу вернуться. Тебе нужно всего-навсего выучить несколько несложных вызовов. Свистеть умеешь?
— Прекрати, — раздраженно махнула рукой Сирокко. Потом, усиленно потирая ладонью лоб, заставила себя успокоиться. Если она хочет его удержать, надо убеждать, а не рявкать приказы.
— Я все-таки не понимаю, почему ты хочешь уйти. Тебе так с нами плохо?
— Ну… не так уж. Но мне было лучше одному. Здесь слишком напряженная атмосфера. И недоброжелательства хватает.
— Всем нам пришлось многое пережить. Все постепенно наладится.
Кельвин пожал плечами.
— Вот когда наладится, тогда и зовите. Тогда я снова попробую. Но вообще-то компания себе подобных меня уже не очень интересует. Пузыри свободнее и намного мудрее. Я за всю жизнь не был так счастлив, как за один этот полет.
Такого воодушевления Сирокко не видела у Кельвина с той первой встречи на утесе.
— Пузыри очень старые, капитан. И по отдельности, и вместе, как раса. Свистолету, наверное, 3000 лет.
— Откуда ты знаешь? А он откуда знает?
— Есть холодные поры и теплые поры. Я полагаю, это оттого, что Фемида всегда остается в одной и той же позиции. Сейчас ось направлена почти точно на Солнце, но каждые пятнадцать лет кольцо перекрывает солнечный свет — пока Сатурн не переместится и не обратит к Солнцу другой полюс. Так что годы здесь есть — но каждый равен нашим пятнадцати. Свистолет прожил уже 200 таких лет.
— Вот-вот, — подхватила Сирокко. — Именно для этого, Кельвин, ты нам и нужен. Ты каким-то образом выучился разговаривать с этими существами. И учишься у них. Многие из этих сведений могут оказаться крайне важными. К примеру, про этих шестиногих. Как ты их там, кстати, зовешь?..
— Титаниды. Но я про них больше ничего не знаю.
— Ну так можешь со временем узнать.
— Со временем всем нам, капитан, предстоит многое узнать. Но вы попали в самую гостеприимную часть Фемиды. Оставайтесь здесь, и все будет в порядке. Не суйтесь в Океан или даже в Рею. Эти места опасны.
— Вот видишь? Как бы мы без тебя это узнали? Ты нам нужен.
— Ты не понимаешь. Как же мне узнать про это место, если я его не увижу? Большая часть свистолетовского лексикона мне недоступна.
Сирокко остро чувствовала горечь поражения. Будь оно все проклято! Джон Вейн давно протащил бы ублюдка под килем! Чарлз Лафтон заковал бы его в кандалы!
Она знала, что ей сильно полегчает, если она скрутит упрямого сукиного сына в бараний рог. Но все было бы сразу испорчено. К тому же такими методами Сирокко никогда не пользовалась. Уважение команды она завоевывала и поддерживала, проявляя инициативу и предельно разумный подход к любой ситуации. Она умела не отворачиваться от фактов и теперь ясно понимала, что Кельвин все равно уйдет. Но это казалось неправильным.
«А почему?» — вдруг задумалась она. Не потому ли, что это уменьшает ее авторитет?
Отчасти — пожалуй. А отчасти дело было в ее ответственности за его благополучие. Так все опять возвращалось к той проблеме, с которой Сирокко столкнулась в самом начале своего командирства: к нехватке образцов для подражания среди капитанов женского пола. В таком случае она намеревалась рассматривать все варианты и использовать только те меры, которые казались правильными лично ей. То, что годилось для адмирала Нельсона в Британском флоте, не обязательно годилось для капитана Сирокко Джонс.