— Нет, ты озлилась. А я ничего такого и не подумал.
— Не лапай меня — и дело с концом.
— Я бы завалил тебя розами и коробками конфет, но это малость непрактично.
Сирокко улыбнулась и немного успокоилась. Сейчас он снова напоминал прежнего Джина — и глаза его уже не сверкали так хищно, как считанные мгновения назад.
— Послушай, Джин. Мы и на корабле идеальную пару не составляли — сам знаешь. А здесь… Я устала, проголодалась и по-прежнему чистой себя не чувствую. Короче, если что-то прорежется, я дам тебе знать.
— Что ж, по крайней мере честно.
Оба молчали, пока Сирокко подбрасывала в костер веток, в то же время внимательно следя, чтобы он не расползся шире того выступа породы, на котором они его развели.
— А ты… у тебя с Габи что-то есть?
Сирокко покраснела, отчаянно надеясь, что в свете костра это незаметно.
— Не твое дело.
— Я всегда знал, что в душе она лесбиянка, — кивая, заметил Джин. — Но не думал, что и ты тоже.
Переведя дыхание, Сирокко с прищуром взглянула на собеседника. В мечущихся тенях трудно было что-то разобрать на его заросшем светлой бородой лице.
— Ты специально меня подкалываешь? Я же сказала — тебя это не касается.
— Не питай ты к ней слабости, просто сказала бы «нет».
«Да что со мной такое? — подумала Сирокко. — Почему по коже мурашки бегают?» В отношениях с людьми Джин всегда руководствовался собственной твердолобой логикой. Фанатизм его был тщательно подавлен и социально приемлем — иначе его нипочем не выбрали бы членом экспедиции к Сатурну. Он всегда радостно портил отношения, искренне удивляясь, отчего это люди обижаются в ответ на его бестактность. В общем-то — не столь уж редкий тип личности. Такое поведение было вполне управляемо — с учетом, разумеется, психологических особенностей — и расценивалось всего-навсего как легкая эксцентричность.
Так почему же теперь, когда он на нее смотрит, ей так не по себе?
— Ладно. Пожалуй, чтобы ты не изводил Габи, стоит кое-что тебе разъяснить. Она в меня влюбилась. Должно быть, это как-то связано с той изоляцией. Ведь я оказалась первой, кого она увидела, — и у нее мигом развилась навязчивая идея. Думаю, со временем она от нее избавится — ведь никакой существенной гомосексуальности за ней раньше не наблюдалось. Как, впрочем, и гетеросексуальности.
— Она скрывала, — предположил Джин.
— Какой нынче год? 1950-й? Удивляешь ты меня, Джин. Да и что можно скрыть от тестов НАСА? Да, у нее был гомосексуальный опыт, не сомневайся. И у меня. И у тебя, кстати. Я читала твое досье. Хочешь, скажу, сколько тебе тогда было лет?
— Я тогда совсем щенком был. Но суть в том, что я чуял это за ней, когда мы трахались. Ноль эмоций, врубаешься? Держу пари, что когда вы с ней за это дело беретесь, все по-другому.
— Мы не… — Сирокко осеклась, недоумевая, как же она позволила так далеко себя завести.
— Разговор окончен. Я не желаю это обсуждать. Да и Габи уже возвращается.
Подойдя к костру, Габи швырнула Сирокко под бок целую сетку фруктов. Потом присела на корточки и внимательно посмотрела на своих спутников. На Джина, на Сирокко, снова на Джина. Затем встала и оделась.
— У меня правда уши горят — или мне только кажется?
Ни Джин, ни Сирокко ей не ответили, и Габи вздохнула.
— Опять двадцать пять. Кажется, я почти готова согласиться с теми, кто говорит, что от мужчин в космосе толку меньше, чем вреда.
Пятый день окончательно завел их в ночь. Теперь оставался только призрачный свет от дневных областей, что кривились по обе стороны. Немного — но все же достаточно.
Склон стал заметно круче, а слой почвы на нем — тоньше. Часто путники шли прямо по теплым обнаженным жилам, где, кстати, и ноги не так соскальзывали. Теперь они стали привязываться друг к другу веревками, и всегда следили, чтобы двое висели, пока один карабкается.
Растительная жизнь Геи не сдавалась даже здесь. Мощные деревья пускали вдоль троса свои корни, меньшие побеги которых упорно вгрызались и цеплялись за малейшие неровности. Неимоверные усилия борьбы за жизнь в столь неприветливом окружении лишали деревья всякой привлекательности. Изможденные и одинокие, со светящимися полупрозрачными стволами, они скупо развешивали свою листву, подобную какой-то мимолетной, призрачной пелене. Корнями их кое-где можно было пользоваться как лесенками.
К концу того дня они уже проделали семьдесят километров по прямой и стали пятидесятью километрами ближе к ступице. Деревья здесь росли достаточно жидко, и путники смогли различить, что находятся выше уровня крыши, углубляясь в коническое устье расположенной над Реей спицы. Оглянувшись назад, они могли увидеть простирающийся внизу Гиперион. Впечатление создавалось такое, будто они летят на воздушном змее, чудовищной леской привязанном к каменному кулаку под названием Место Ветров.
Утром шестого дня путники увидели блеск стеклянного замка. Сирокко и Габи сидели в сплетении древесных корней, пока Джин тянул веревку к подножию странного строения.
— Возможно, это то самое и есть, — сказала Сирокко.
— В смысле, вестибюль с лифтами? — фыркнула Габи. — Тогда я лучше бы прокатилась на «американских горах» из картона.
Строение несколько походило на итальянский горный городок, миллионы лет назад возведенный из сахарной ваты и наполовину оплывший. Купола и балконы, арки и контрфорсы, зубчатые стены и идущие уступами крыши — все это громоздилось на выдающемся вперед уступе, стекая с него подобно подтаявшему на вафельной пластинке мороженому. Высокие башни торчали вверх под всевозможными углами — будто карандаши в стаканчике. По форме каждая башня смахивала на веретено. По углам искрились сугробы — не то снега, не то голубоватой сахарной пудры.
— По-моему, Рокки, тут один каркас.
— Сама вижу. И вообще, дай пофантазировать, ага?
Замок вел беззвучную битву с вьющимися белыми побегами. Сначала показалось, что наступило перемирие — тем более, что замок понес смертельный урон. Но стоило Сирокко и Габи присоединиться к Джину, как они услышали сухой шелест побегов — будто сама смерть шуршала своей черной мантией.
— Похоже на испанский мох, — заметила Габи, вырывая целую пригоршню спутанной массы.
— Только крупнее.
Габи пожала плечами.
— Если Гее удается сочетать крупные размеры с экономичностью, почему бы и нет.
— Тут дверь, — крикнул им Джин. — Хотите войти?
— Еще бы.
От края уступа до стены замка было пять метров ровного пространства. А невдалеке от путников виднелась округлая арка — чуть выше макушки Сирокко.
— Ой, мамочка! — выдохнула Габи, прислоняясь к стене. — До того отвыкла ходить по ровной земле, что голова закружилась. Просто забыла, как это делается.
Сирокко зажгла лампаду и вслед за Джином прошла через арку в стеклянную комнату.
— Лучше держаться друг друга, — сказала она.
Для осторожности были, казалось, веские причины. Хотя ни одна поверхность не была полностью отражательной, место это очень во многом напоминало карнавальные дома зеркал. Путники видели сквозь все стены — а там такие же стеклянные стены вели дальше в точно такие же комнаты.
— А как мы потом отсюда выберемся? — спросила Габи.
Сирокко указала на пол.
— По нашим шагам.
— Ах да. Как же я сама не догадалась. — Нагнувшись, Габи рассмотрела тонкую пыль, устилавшую пол. Попадались там и кусочки покрупнее.
— Матовое стекло, — заключила она. — Смотрите, не поскользнитесь.
Джин покачал головой.
— Сперва я тоже так решил. Но это не стекло. Стены тонкие, как у мыльного пузыря, и очень непрочные. — Выбрав одну из стен, он осторожно надавил на нее ладонью. С негромким звяканьем стена лопнула. Джин успел поймать один из кусочков, что неторопливо поплыли к земле, и легко раздавил его в кулаке.
— Интересно, сколько стен потребуется разбить, прежде чем на нас рухнет потолок? — спросила Габи, указывая на комнату этажом выше.
— Да уже немало. Сейчас это место — лабиринт, хотя изначально таковым не задумывалось. Мы прошли через несколько стен просто потому, что они уж были кем-то разбиты. А на самом деле это просто горка из кубиков, где нет ни входов ни выходов.
Габи и Сирокко переглянулись.
— Вроде той постройки, что мы видели под тросом, — сказала Сирокко. Потом описала ту постройку Джину.
— Но кто строит дома без дверей? — поинтересовалась Габи.
— Камерный наутилус, — ответил Джин.
— Еще раз?
— Наутилус. Он делает себе раковину по спирали. Когда раковина становится слишком мала, он движется дальше и запечатывает ту камеру, что осталась позади. В поперечном разрезе очень мило смотрится. И очень похоже на то строение, которое вы увидели, — маленькие камеры снизу, большие сверху.
Сирокко задумчиво нахмурилась.
— Но здесь-то все комнаты примерно одного размера.
Джин отрицательно покачал головой.
— Разница невелика. Эта комната чуть выше вон той. Где-нибудь непременно найдутся комнаты еще меньше. Похоже, эти твари строят вбок.
Существа, выстроившие стеклянный замок, представились Сирокко чем-то наподобие морских кораллов. Перерастая свои дома, колония их бросала и прямо на них и отстраивалась. Местами замок возвышался на десять с лишним этажей. Прочность конструкции придавали не тонкие как ткань стены, а ребра стеклянных кубов. Они смахивали на прозрачные люцитовые брусья в руку толщиной, очень крепкие и твердые. Даже если разбились бы все стены замка, контур его все равно остался бы на месте, подобно стальным перекрытиям небоскреба.
— Кто бы эту штуку ни построил, он не последний ею пользовался, — предположила Габи. — Сюда кто-то вселился и наделал кучу модификаций. Если, конечно, строители не были много сложнее, чем нам кажется. Но так или иначе, все давно отсюда свалили.
Сирокко велела себе не расстраиваться, но что было толку? Разочарование — как ни крути. Они по-прежнему были далеко от вершины, и дело шло к тому, что весь путь предстояло проделать своим ходом.